– За последние четырнадцать лет я связывался с тобой всего дважды, – спокойно заметил я.
– Да, а теперь звонишь дважды за пару недель. Чего хочешь на этот раз?
– На самом деле я хочу обсудить схему взаимной выгоды. Не хочешь ли обрести более значимое место в политике? Для разнообразия обзавестись рычагом давления на КОЛИН? Заставить папочку гордиться тобой?
Она уставилась на меня:
– Немного поздновато для этого, ты не находишь? Мой отец давно умер. Или последние семь лет настолько вскипятили тебе мозг, что ты превратился во фрика, верящего в Пачамаму?
– Всего лишь фигура речи. Так ты хочешь этого или нет?
Долгая пауза. Ее рука потянулась к коротко остриженным волосам, старая привычка, но на этот раз нерешительная. Я ждал ответа, на который рассчитывал.
И увидел его в пустых, но таких жадных глазах задолго до того, как он слетел с ее губ.
«Эта модель нестабильна».
«О, ты так думаешь?»
«Слишком много подвижных частей, которые мы не можем контролировать. В критически важный момент мы, скорее всего, окажемся в меньшинстве».
«Я работаю над этим».
Чакана ответила почти мгновенно – примем за факт, что у ДПБ системы связи были защищены куда надежнее, чем у сакранитов. Однако вид у нее был совсем не дружелюбный.
– Предполагается, что ты мертв, Вейл.
– Пустила слезу, да?
Ее улыбка походила на лезвие бритвы.
– Сплюнула в канаву на бульваре Хайек, тебя устроит?
– От тебя, Никки, я возьму все, что смогу получить. Давно разговаривала с Сакаряном?
– Я стараюсь не делать этого без крайней необходимости. Не мог бы ты просветить меня, во что вы двое там играете?
– Слишком рано. Новости все равно уже устарели, а я сейчас немного занят. Но у меня есть одно предложение, которое тебе, возможно, захочется услышать. Тебе же никогда не нравился Сакарян в должности комиссара, да?
– Переходи к делу.
– Я к тебе кое-кого отправлю. Парня зовут Себ Луппи, он журналист. – Я увидел на ее лице насмешку и догадался, что Чакана, вероятно, уже просматривает на боковом экране данные Луппи. – Не обращай внимания на его резюме за последние пять лет, он орешек покрепче, чем кажется. И ему есть что рассказать. Тебе нужно доставить его в безопасное место где-нибудь в центре города, в такое, о котором Служба маршалов не знает и куда не сможет попасть.
– Служба маршалов?
– Я так и сказал. И лучше тебе пристроить к нему в качестве нянек с полдюжины своих лучших головорезов из ближайшего окружения. Я думаю, у Луппи достаточно информации, чтобы нейтрализовать Сакаряна раз и навсегда.
Долгая пауза.
– И что именно, по-твоему, я должна со всем этим сделать, Вейл?
– Что хочешь, Никки. Это твое решение, не мое. Только не говори потом, что я никогда ничего для тебя не делал.
Идальго, по крайней мере, оказался совсем не таким, как я боялся.
Есть особый вид силовиков, к услугам которых Флот любит обращаться, когда начинает пахнуть жареным: я уже сталкивался с ними, в последний раз, когда они пришли за Хольмстремом и ядром искусственного интеллекта «Невесомого Экстатика II». Мертвые глаза, полное отсутствие любопытства, функционирование на кажущихся нечеловеческими уровнях и глубинах – они меньше похожи на людей и куда больше на какую-то разновидность пистако или, может, огбанье Мадекве. Смотришь в лицо такому и ловишь себя на мысли: а вдруг, ну просто вдруг, какая-нибудь военная лаборатория где-нибудь действительно сорвала джекпот в деле подготовки воинов будущего и придумала нечто действительно постчеловеческое?
По крайней мере, в лице Идальго не чувствовалось этой угрозы с машинными глазами и мертвой душой. Нет, выведенная на большой бранегель фигура, разумеется, носила шрамы, свидетельствующие о том, как далеко он продвинулся – изможденная пустота и мрачная сила воли проявлялись в его чертах и манере речи, а темную щетину с левой стороны обритого черепа рассекал настоящий шрам. Но его гештальт светился изнутри проницательным умом и немного странным, порывистым чувством юмора.
При других обстоятельствах он мог бы мне понравиться.
– Хакан Вейл, – произнес он. – Вот так сюрприз. Ты же знаешь, что мертвецам положено лежать смирно, да?
– Да, я слышал что-то подобное.
– В таком случае, полагаю, что херня про «Блонд Вайсьютис», которую ты заставил Учариму скормить мне, – просто лажа. И ты связываешься со мной по этому каналу – а это значит, тебе его дала Мадекве. Значит, ты и до нее добрался, да?
Я пожал плечами.
– Или она добралась до меня. Есть ли разница, кто именно?
– Я так понимаю, мои люди мертвы.
– Да. Температура поднималась слишком быстро, не было времени ее регулировать. Извини.
– Не стоит. Они не соответствовали идеалам добропорядочных граждан даже для этого конца Разлома. – Он протянул руки ладонями вверх. – Местные долбоебы, вот как с ними быть?
Я подумал о Торресе и Учариме, о тех силах, которые их сформировали, и неожиданно почувствовал, как во мне просыпается непрошеная злость.
– Слишком долго ты тут торчишь, да? – холодно спросил я.
– Не спрашивай. Чего ты хочешь, Вейл?
– А чего хочет любой оверрайдер? Спасти корабль. Я был в Рое, когда убирали Нгату-Маклина, я из первых рядов видел, как выглядит полноценное развертывание Флота. Я не хочу, чтобы это повторилось здесь.
– Тогда тебе охуенно не повезло, оверрайдер. Торрес мертв и сгинул, «Седж» очистили склад сразу же после первого взлома. Какие бы там ни остались образцы, они, скорее всего, все отправились в промышленный испаритель. У меня больше нет доказательств, позволяющих действовать через голову КОЛИН. Придется форсировать этот вопрос. Взять Малхолланда под военную охрану, заставить его применить Двадцать Седьмую статью с немедленным вступлением в силу. А после этого… что ж, ставок больше нет.
– Примените Двадцать Седьмую, и через два дня получите полноценное вооруженное восстание, и вы это знаете. Нет более верного способа объединить фрокеров и умеренных, к ним, возможно, даже сакраниты подключатся. Они возьмут штурмом особняк губернатора, чтобы вернуть Малхолланда.
Он фыркнул.
– Пусть попробуют.
– Скольких людей ты планируешь убить ради этого переворота, Идальго?
– Вейл, да мне по херу. Если эти идиоты хотят сражаться зубами и когтями за свою драгоценную Долину и мудака-главнокомандующего, милости просим. У нас больше нет выбора.
– Не расскажешь мне, почему ты не сохранил тело Торреса после того, как столкнул его с крыши за то, что он тебе перечил?
Он прищурился.
– Все было совсем не так. Он поскользнулся. Он по уши накачался наркотой, размахивал руками и орал словно маньяк. И если бы ты его знал, то совсем не удивился бы такому поведению.
– Я не знал.
– Да? Ну что ж, тогда поверь мне. Злейшим врагом Павла Торреса всегда был сам Павел Торрес. Придурок с Нагорья, ходячая катастрофа, которая только и ждала своего часа.
– Я все еще не понимаю, почему вы не спрятали где-нибудь его труп, почему не положили в морозилку. Понятное дело, никто бы не стал отправлять на Землю мертвое тело в качестве победителя лотереи. Но если бы Торрес умер из-за несовместимости укуса кодовой мухи и какого-нибудь кожтеха, предположительно созданного на Марсе, это все равно отразилось бы в его клетках, жив он или мертв.
– И кому на Марсе я мог бы такое поручить? Ты знаешь, что Торрес с этим кодовым несоответствием обратился к местной мафии? Пытался заключить сделку с Ракель Аллаукой, шантажировать Малхолланда доказательствами того, что натворила «Седж»?
Легкая дрожь накрыла меня, когда я вспомнил свои последние минуты с Ракель в подземелье секретного объекта – я с трудом сдержался, чтобы не скорчить гримасу.
– Да, я слышал. Но нельзя же винить человека за то, что он пытался повторить твою собственную аферу с Флотом и КОЛИН?
– Я виню его за то, что он был дураком, когда думал, что такое может сойти ему с рук.
– Эй, ну что тут делать? Человечество на Высоких Рубежах – мы просто ничего не можем с собой поделать, вечно ищем выгоду.
Он моргнул:
– Мы?
– Фигура речи, – кротко пояснил я.
Казалось, он на мгновение задумался.
– Да, что ж… если бы Торрес не сверзился с крыши на Гингрич-Филд, то вскоре, скорее всего, погиб бы от руки одного из бойцов Аллауки. Я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь с такой основательностью загонял себя на тот свет. Может, на каком-то генном уровне он был рожден, чтобы проиграть, и ничего не мог с этим поделать. Даже хотел этого. Не мог смириться со своим отлетом и поэтому саботировал любую возможность его осуществления. А тут еще местные ОПГ встревожились и принялись вынюхивать. Пришлось убрать за собой и не оставлять следов.
– Итак, вы соскребли то, что осталось от Торреса, с нанобетона и засунули его бренные останки в дренажную трубу?
Идальго небрежно пожал плечами:
– Мне хочется думать, что мы действовали основательнее. Но да, это достаточно близко к тому, что мы сделали.
– И вы даже не сохранили образцы клеток?
– Образцы клеток? – Он издал насмешливый звук – слишком резкий и горький, чтобы сойти за смех. – Ты что, не понимаешь, что здесь происходит, человек из-за Черного люка? Насколько это значимо? Образцы клеток не помогут. Их можно дискредитировать на дюжине различных уровней. То же самое и с записанными свидетельскими показаниями – их легко подправить, легко подделать с нуля, никто на это не купится. С образцами клеток поднимется максимум незначительный шум о заговоре в низшей лиге, люди зададут несколько символических вопросов, а затем мы все вернемся к обычным делам. Люди не хотят верить в подобную чушь, поэтому отмахнутся от нее, если смогут. Марстех, идея марстеха, черт побери, даже сама идея Марса – заставляет их чувствовать себя хорошо, и больше ничего не имеет значения. Тут нет ничего, кроме разреженного воздуха. Но там, на Земле, люди дышат им так, будто он абсолютно реален, и они не позволят отнять его у них. Чтобы по-настоящему раскрутить такое дело, нужны показания реального, живого, дышащего свидетеля, с которого можно взять живые образцы, а не клетки, снятые с трупа, о котором никто уже и не помнит. Клетки просто нарисуют большую стрелку, и тогда как полицейские, так и