С Л. Утесовым у нас была такая совсем уж бессмысленная игра. Я, встретившись с ним где угодно, как укротитель, гладила его голову и говорила, словно льву, который не слушается:
– Цезарь, успокойся! Ты молодец, Цезарь! – А он брал в рот чуть не всю мою руку, мусолил пальцы так, что рука становилась мокрая, и урчал, очень довольный. И только после всего этого мы здоровались. Он был добрый лев, благожелательный: не язвил, не поносил своих друзей, даже зная, как они злословят за его спиной.
Для меня и моих сверстников связи и взаимоотношения актеров старшего поколения были не всегда понятны, как и их система жить, существовать. Была понятна их ожесточенная борьба за первое место на эстраде, а впоследствии – за получение почетных званий: на эстраде «заслуженных артистов» не было еще ни одного.
Илья Семенович Набатов с самым серьезным видом рассказывал мне, как он первый получил звание заслуженного на Украине:
«Я утром вставал и сразу шел в министерство. Садился в кабинете у начальства и говорил:
– Надо бы мне дать заслуженного.
– Ну, конечно, товарищ Набатов. Уже в ближайшее время будем думать об этом.
Я сидел очень долго. Потом уходил. На следующий день – опять то же самое. Я их там так довел, что когда они меня видели в окошко, уже начинали нервничать:
– Опять Набатов идет, сейчас будет доказывать. Надо поскорее оформлять его бумаги. – И постарались».
Он так забавно и смешно об этом рассказывал, что я каждый раз смеялась заново.
Илья Набатов – простая душа, человек, с которым не мог поссориться даже Николай Павлович Смирнов-Сокольский: колол его своими ядовитыми остротами, а тот добродушно терпел. Смирнов-Сокольский вообще раздавал направо и налево жестокие оплеухи, а ради красного словца, кажется, не пожалел бы никого. Человек остроумный и очень злой, он умел так сказать, что любому не поздоровится.
Темы и стиль выступлений на эстраде защищали Смирнова-Сокольского от нападок прессы. В своих выступлениях он бичевал, обличал, но все это всегда было сдобрено всевозможными анекдотами, шутками – всем, что могло насмешить и развлечь. Он сумел поставить себя на первое место даже в Министерстве культуры, просто подавляя работников министерства похвальными отзывами и собственным авторитетным мнением.
Публика сада «Эрмитаж» слушала его как необходимый элемент программы, и только иногда некоторые зрители говорили:
– Чего это он на нас кричит?
Когда Смирнов-Сокольский выезжал на гастроли, то брал с собой Ивана Байду. Это был очаровательный клоун на эстраде. Талантливый и пьющий. За ним нужен был глаз да глаз. Николай Павлович рассказывал мне всякие забавные истории о Байде. Я его спрашивала:
– Ну зачем же вы его берете в поездку? Ведь он всегда может подвести!
– Что вы! Кто же сможет его заменить? Люди везде смеются, а это ведь необходимо. Я сам слышал, как в Брянске один человек говорил другому: «Ты пойди посмотри обязательно. Там один читает что-то очень долго, я чего-то не понял, Байда называется. Но там у них есть Сокольский из Москвы – обхохочешься: и ногу за ухо закладывает, и стреляет в публику. Мы все животики надорвали». Так что мне без него никак нельзя. И очень метражный номер.
Была своя компания – В. Хенкин, Т. Церетели, Н. Сокольский, М. Гаркави, Г. Ярон, Г. Амурский, И. Набатов, Л. Русланова; были свои коалиции и подводные течения, свои счеты-расчеты, свои интересы и увлечения.
Хенкин, блиставший на всех сценах своим ярчайшим талантом, удивлял даже их умением жить, как ему нравилось. Он собирал картины (правда, Лидия Русланова, которая, в свою очередь, пользуясь консультациями крупных знатоков-специалистов, коллекционировала полотна русских мастеров, объясняла, что среди его картин девяносто процентов – подделки).
Конечно, все мы, так тесно, постоянно рядом работая, общаясь, словно рассматривали друг друга в лупу. И так и рассказывали, и рассказываем об этом. Но место каждого из актеров на ступенях театрального Олимпа, разумеется, оставалось и остается за ним.
Для нас они все были интересными, но круг наших интересов был уже другой – намного шире, ведь жизнь кругом нас шла совсем другая. И мы были уже совсем другими людьми.
Эстрада
Прежде чем человек полюбит музыку, танцы, пение или какой-либо иной вид искусства, он должен встретиться с ним, то есть увидеть и услышать. В то время, когда радиопередач, телевидения еще не существовало в необъятной России, люди могли ничего не знать о театре. Ну, о Большом и Малом еще слышали от кого-нибудь, но все остальное тонуло в неизвестности.
До революции это не имело никакого значения: кому было положено – знали и любили искусство, кому нет – и так проживут. Но пришло время, когда всем все стало надо: грянула революция. И если революционный взрыв и грохот Гражданской войны на какую-то минуту заглушили голоса муз, они тут же воспрянули с новой, небывалой силой. Теперь надо было приобщать к искусству тысячи, а может быть миллионы, новых людей. Как этого достичь? Как и чем взорвать стену, отделявшую народ от искусства?
Советская власть сделала бесплатными билеты в театры. В. Маяковский пишет революционную пьесу «Мистерия-буфф» – народный спектакль. В нем заняты десятки людей, играть его можно на площадях, а смотреть будут тысячи. Режиссеры, ставьте! Актеры, играйте! Но не тут-то было. Перепуганные, недоумевающие артисты театров не захотели, не сумели взяться за небывалые, взрывные строчки, ниспровергающие все, к чему они привыкли.
И вот по Петрограду расклеены объявления: «7 ноября в ознаменование первой годовщины Октябрьской революции будет поставлена пьеса В. Маяковского “Мистерия-буфф”. Все желающие играть в этой пьесе благоволят явиться в помещение Тенишевского училища… Там им будет произведен отбор и розданы роли». И люди шли. Все, кто желал: солдаты, бывшие гимназисты, рабочие, матросы. Трудно поверить сейчас, сколько среди них было малограмотных и неграмотных, узнавших о революционном спектакле и желавших участвовать в нем. А какой потребовался энтузиазм и терпение от постановщиков спектакля, чтобы помочь не умеющим читать выучить роли наизусть. Нельзя не прибавить, что сам В. Маяковский принимал деятельнейшее участие в подготовке спектакля и сыграл в нем три роли – Человека и двух чертей (не пришли исполнители).
Зрелище было грандиозным, имело огромный успех. Присутствовавший в зале А.В. Луначарский был в восторге и говорил: «Я видел, какое впечатление производит эта вещь на рабочих, она их очаровывает». Это событие стало началом рождения новой театральной жизни.
И с первых дней революции рабочие, солдаты, матросы стали слушать, смотреть выступления артистов в концертах. Сами по себе концерты не были новой формой. Концерты и дивертисменты устраивались по городам России всегда, особенно – благотворительные. В концертах участвовали знаменитые музыканты, певцы. В роскошных залах обеих столиц высшее общество принимало своих и итальянских звезд, оценивало их и восхищалось ими.
После революции, как и везде, в искусстве постепенно создавались новые обычаи. Некоторые из них отмирали быстро, почти сразу, другие оставались навсегда. Уже тогда в дни праздников торжественные речи и доклады обязательно как бы завершались художественной частью – выступлениями артистов, связанными с темой праздника. Этот обычай живет и сегодня. В таких концертах артисты играли на рояле, если таковой имелся, на скрипках, пели и рассказывали, сообщали самое интересное или смешное. И так как в концертах принимали участие представители разных театров, направлений и жанров, зритель, знакомясь с ними, часто впервые, выбирал по своему вкусу и возможностям, что он будет любить теперь или потом и с чем будет ждать встреч: с балетом, пением романсов, или классической музыкой, или увлечет его чтец, который со сцены познакомит с Лесковым, Толстым, крыловскими баснями. Это я просто хочу объяснить, как сложился этот как бы новый вид искусства, который сейчас уже стал старым, претерпевшим бесконечные видоизменения, и составил для себя ряд законов, зыблемых и незыблемых.
Конечно, с появлением радио все стало по-другому.
В первый раз, когда меня позвали на радио, я приехала в костюме, при всем параде, как на концерт. Я думала, меня все будут видеть (предчувствовала, видно, появление телевидения).
Но вот что удивительно: несмотря на сегодняшнее положение – видит весь Союз актеров так близко на своих экранах, – все-таки приезд артистов, их появление на сценах (я говорю о тех, кого любят) вызывают живейший интерес у зрителей во всех городах наших республик.
Московские концерты долгие годы оставались значительными. Можно было в одном концерте увидеть В. Качалова и Д. Ойстраха, И. Москвина, М. Максакову, В. Яхонтова, Я. Флиера, Л. Русланову. Актеры театров играли в концертах отрывки из спектаклей (за кулисами это называлось «отрывки из обрывков»). А очень многие, понимая специфику эстрадного искусства, делали специальные номера для концертов. Москвин или Тарханов инсценировали Чехова. Качалов читал не только Льва Толстого, но и басни Михалкова, Яхонтов и Шварц открыли для зрителей неизвестные страницы Зощенко, Маяковского, Лескова.
А затем появились новые имена, а также номера, уже сделанные специально для концертов. Новые актеры вставали рядом с известнейшими.
Все талантливое воспринималось зрителями безошибочно. Появление кукол Образцова было встречено единодушным восторгом. Позже Москву поразил Аркадий Райкин, как он продолжает делать это и сейчас.
Чего только не придумывали Корф и Рудин, чтобы удивить зрителей! Это были крохотные новеллы-диалоги на тогдашние темы дня. Всегда без всяких аксессуаров, без грима, только прекрасный текст, скупой и предельно острый (миниатюры «Первый полет» – два пассажира в самолете, «Ваш пропуск» – директор завода и вахтер, «Лифт» и т. д.).
Редель и Хрусталев, Понна и Каверзин (Ленинград), Мирзоянц и Резцов – эти балетные пары дополняли программы, соперничая друг с другом в выдумке и мастерстве.