Гражданская война доказала, что «от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней». Но в том же 1920 году, когда был сочинен этот бравурный марш, польская война продемонстрировала, что в вооруженном конфликте даже с небольшим иностранным государством большевики одержать победу не могут.
Ощущение своей военной слабости, угрозы со стороны враждебного окружения, международной изолированности в двадцатые годы являлось решающим фактором, определявшим политику советского государства. Путь, по которому в результате двинулся СССР — путь форсированной милитаризации и превращения всей страны в военный лагерь — был выбран не только из-за сталинского властолюбия, но и по объективным причинам, под давлением международной ситуации.
Колебания советской внешней политики 1920-х годов можно описать следующим образом:
— В первый послевоенный период лозунг мировой революции создавал стране много проблем.
— После смерти Ленина международное положение СССР несколько улучшилось вследствие перехода от революционного романтизма к прагматизму.
— Внешнеполитический кризис 1927 года привел к новому изменению курса.
Лозунг мировой революции создает стране проблемы
Большевистские вожди — в первую очередь Ленин и Троцкий — рассматривали победу в «одной отдельно взятой стране» как первый шаг к мировой революции, которая является главной целью всего большевистского движения. Поэтому в Москве был создан Коммунистический Интернационал. Ленин называл его «преддверием интернациональной республики Советов».
Западный поход 1920 года был не просто военной операцией против «белополяков», а попыткой экспорта революции в Европу. Советские руководители планировали установить социалистический режим сначала в Польше, потом в Германии и затем «пронести красное знамя» еще дальше.
В тот момент подобная перспектива вовсе не выглядела фантастической. Европа пребывала во взрывоопасном состоянии. В Германии и Австро-Венгрии произошли сначала антимонархические революции, а затем в отдельных регионах (Баварии, Венгрии) и коммунистические. Эти выступления были подавлены, но леворадикальные настроения сохранялись во многих странах, и пример Советской России, а также деятельность Коминтерна побуждали местных коммунистов вести антиправительственную борьбу. Повсюду возникали коммунистические партии, ориентировавшиеся на Москву.
Главным инструментом внешней политики Советов в этот период был вовсе не наркомат иностранных дел, а Коминтерн; главным оперативным методом не дипломатия, а подрывная работа.
Ничего, кроме проблем, молодому государству это не приносило.
При этом «международное поведение» социалистического государства в двадцатые годы не было последовательным, оно прошло через несколько стадий.
Поначалу, пока страной руководил Ленин, доминировала агрессивная линия «разжигания мирового пожара». Коминтерновские эмиссары участвовали во всех левых восстаниях и возмущениях, где бы те ни происходили, а иногда сами инициировали эти инциденты.
В марте 1921 года «спартакисты» (немецкие левые марксисты) устроили вооруженный путч в Саксонии. Он был подавлен. В 1923 году большевистское политбюро приняло решение готовить новое восстание во всей Германии. План опять провалился.
Неудачей закончилось и восстание болгарских коммунистов в сентябре 1923 года.
Ленинская тактика прямого действия не срабатывала — наоборот, вызывала обратную реакцию и приводила к власти в соседних странах правые силы, относившиеся к Москве с непримиримой враждебностью.
Но активность Коминтерна вовсе не ограничивалась Европой. Бурлила и Азия. Рассыпалась Османская империя, что вызвало цепную реакцию межнациональных и гражданских войн. В огромном Китае с начала 1910-х годов царил хаос. Во многих странах активизировалось антиколониальное движение.
И повсюду, где только можно, действовали коминтерновские агенты.
Декларируя идеи интернационализма, Москва в то же время активно развивала отношения с националистическими движениями азиатских стран по принципу «враг моего врага — мой союзник». Врагом номер один при этом считалась Британия, главная колониальная держава. Большевики поддерживали антибританские силы в Афганистане, Иране, Турции. Союзниками считались даже панисламисты и пантюркисты.
В Китае большевики заключили союз с националистической группировкой Гоминьдан, контролировавшей южную часть страны, и враждовали с северным анклавом диктатора Чжан Цзолиня, поскольку тот привечал белогвардейцев.
Азиатская политика Москвы однако тоже не была успешной. Заигрывание с пантюркизмом чуть было не обошлось потерей Средней Азии (инцидент с Энвер-пашой). Все азиатские националистические правительства, укрепившись, начинали расправляться с местными коммунистами. Китайские маневры советской политики привели к тому, что Гоминьдан начал войну против усилившихся коммунистов, а Япония стала считать СССР своим соперником в дальневосточном регионе, и это станет источником острой напряженности.
В отношении международного социалистического движения политика Коминтерна делала резкие повороты. После окончания мировой войны оно разделилось на два крыла: революционное и эволюционное. Последнее сосредоточилось на мирных методах борьбы и добилось существенных успехов. Умеренные социалисты стали побеждать на выборах, превращаться в серьезную политическую силу.
Большевики видели в этой тенденции и потенциал для увеличения своего влияния, и угрозу для мировой революции. В Москве брала верх то первая линия, то вторая.
На III конгрессе Коминтерна летом 1921 года Ленин призвал к созданию единого фронта с зарубежными социал-демократами, что совпадало и с поворотом внутренней политики Советов от «военного коммунизма» к НЭПу: большевики декларировали готовность к большей маневренности.
Точно так же период «смягчения» и закончился. Когда в конце двадцатых в Москве решили сворачивать внутреннюю либерализацию, была ужесточена и политика Коминтерна — произошел разрыв с европейскими «социал-соглашателями», что привело к расколу всего международного левого движения.
С точки зрения политической стратегии это означало, что сталинское правительство переключается с «всемирных» целей на внутренние. На уровне фразеологии ВКП(б) от идеи мировой революции не отрекалась, но фактически эта концепция снималась с повестки дня. Сталин найдет коминтерновским структурам иное, более узкое и практическое применение.
Постоянно менялась и ситуация в мире.
В результате ужасной войны одни государства разрушились, другие существенно преобразовались. Возникли и новые страны. Эти драматические процессы сопровождались всякого рода потрясениями.
Обескровленная Франция очень полевела. Британия переживала кризис, связанный с ирландским освободительным движением, теряла влияние в Азии и с трудом удерживала главное свое владение — Индию. Статус первой державы перешел к Соединенным Штатам, которые при активном, глобально мыслящем президенте Вудро Вильсоне стали претендовать на мировое лидерство. Германия была унижена и разорена непосильными репарациями. «Лоскутная» габсбургская империя распалась на несколько государств. В Италии военные тяготы и послевоенный хаос привели к власти фашистскую партию, которая представляла собой ультраправый ответ ультралевой угрозе. Япония, мало пострадавшая от войны и очень усилившаяся, готовилась распространить свое влияние на всю восточную Азию, прежде всего на Китай.
Искры революционной пропаганды, летевшие из Советской России в эту пороховую бочку, заставляли капиталистические правительства относиться к возмутителю спокойствия с крайней настороженностью. Интервенция и белое движение потерпели крах, но в начале двадцатых у врагов Москвы была надежда, что небывалое государство развалится само собой под грузом внутренних противоречий.
Вскоре после введения НЭПа стало ясно, что советская власть пришла надолго и что с ней придется как-то сосуществовать. Однако первые дипломатические попытки закончились неудачей.
Весной 1922 года в Генуе состоялась международная конференция по урегулированию европейских проблем и противоречий. На нее впервые прибыла советская делегация, но держалась она непримиримо: отказывалась выплачивать огромный российский долг (18,5 миллиардов золотых рублей), требовала репараций за интервенцию на сумму в 40 миллиардов, устраивала пропагандистские демарши вроде предложения «всеобщего разоружения», что в тогдашних условиях было чистейшей демагогией. Особенное раздражение держав вызвал тайный двухсторонний договор России с Германией, подписанный прямо во время трудных генуэзских дискуссий. Две страны-парии отказывались от взаимных экономических претензий и восстанавливали дипломатические отношения.
В общеполитическом смысле для Москвы вреда от этого соглашения было больше, чем пользы. Ни серьезных инвестиций, ни участия в концессиях от нищей Веймарской республики ждать не приходилось, а в следующем 1923 году коминтерновские революционные интриги сильно испортили наметившееся советско-германское сближение.
Главное же — западные лидеры не доверяли советскому вождю, никогда не скрывавшему своих планов «мирового пожара». Соединенные Штаты отказались участвовать в Генуэзской конференции, когда стало известно, что руководителем советской делегации будет Ленин. В конечном итоге больного предсовнаркома заменил наркоминдел Чичерин, но позиции американцев это уже не изменило.
В мае 1923 года произошел серьезный конфликт с Англией, спровоцированный, с одной стороны, вызывающим поведением Москвы, с другой — намеренно обостренный британским правительством, которое желало положить предел возросшей активности Коминтерна.
Предлогом стал арест английских рыболовецких траулеров в спорной морской зоне и репрессии против британских граждан, обвиненных в шпионаже. Министр иностранных дел лорд Керзон предъявил ультиматум, требования которого выходили далеко за пределы этих частных инцидентов. Лондон потребовал пресечения «антибританских интриг» в Иране, Афганистане и Индии, а кроме того — что являлось прямым вмешательством во внутренние дела СССР — прекращения гонений на православную церковь. В противном случае должен был произойти полный разрыв всех контактов, а по тону ноты («правительство Его Величества будет считать себя свободным от обязательств») можно было предположить, что вероятны и более грозные последствия.
Москва восприняла ультиматум как угрозу новой интервенции и отреагировала нервозно. По всей стране прокатилась волна воинственных митингов и манифестаций, газеты разразились задиристыми статьями и лозунгами («Лорду — в морду!»), однако требования Лондона были выполнены: корабли отпущены и рыболовство разрешено, компенсации репрессированным британцам выплачены, деятельность в Азии временно приторможена и даже патриарха Тихона выпустили из-под ареста.
Плакат кампании «Лорду в морду!»
Фактическая блокада советского государства, политическая и экономическая, продолжалась до тех пор, пока был жив Ленин.
Международное положение СССР улучшается
Но со сменой власти в Москве — сразу же после смерти Ленина и политического ослабления другого «революционного романтика», Троцкого — ситуация начала выправляться.
Уже в феврале 1924 года произошел прорыв — Британия установила дипломатические отношения с Советским Союзом. Этот шаг стал возможен еще и потому, что в стране, являвшейся главным оппонентом Москвы, на выборах впервые победили социал-демократы — левоцентристская Лейбористская партия, опиравшаяся на поддержку профсоюзов и рабочего класса.
В том же месяце восстановились и отношения с Италией, несмотря на то, что у власти там находилась враждебная коммунистам фашистская партия. В сближении были заинтересованы обе стороны. Советскому Союзу нужно было избавиться от международной изоляции, Муссолини — продемонстрировать Европе независимость своего политического курса. Тон советской прессы по отношению к недавно еще ненавистному режиму «чернорубашечников» сразу изменился. «Они [итальянские фашисты] создали сильную боевую партию, — почтительно писал журнал „Огонек“, — …проявили решительность, быстроту и умение маневрировать».
Летом 1924 года на выборах во Франции победил «Левый картель», социалистическая коалиция — и еще одна ведущая держава признала СССР. Этому примеру последовали скандинавские страны, Австрия, Греция.
Временно уменьшилась напряженность и на восточных рубежах. В мае 1924 года советским дипломатам удалось договориться с Китаем по важному вопросу контроля над Китайско-Восточной железной дорогой, главной коммуникационной системой всего северо-востока страны. Согласно достигнутому компромиссу, управление самой дорогой передавалось советской стороне, но гражданская власть в зоне КВЖД переходила к Китаю.
Это укрепило позиции Москвы в отношениях с Японией, которая по-прежнему удерживала северную, российскую часть Сахалина. В январе 1925 года в Пекине был подписан договор, по которому японцы возвращали половину острова и получали — на выгодных условиях — нефтяную и угольную концессию.
В 1924–1925 гг. был заключен еще ряд крупных концессионных контрактов, так необходимых советской экономике, однако усилия Наркоминдела по нормализации международного положения СССР всё больше входили в противоречие с деятельностью Коминтерна, который по-прежнему активно участвовал в антиправительственных движениях разных стран.
В октябре 1924 года в Англии был опубликован тайный меморандум Зиновьева, призывавший местных коммунистов готовить гражданскую войну. Впоследствии было доказано, что это фальшивка, изготовленная при участии знаменитого Сиднея Рейли, бывшего британского разведчика и заклятого врага большевиков, но репутация «вождя Коминтерна» Зиновьева была настолько одиозной, что все поверили, и лейбористы проиграли выборы, а уже подготовленный англо-советский торговый договор не получил ратификации.
В 1926 году Зиновьев лишился своего поста, упразднили и саму должность председателя исполкома Коминтерна — у мирового коммунистического движения мог быть только один Вождь. С этого момента организация окончательно утрачивает самостоятельное значение и послушно следует курсом ВКП(б), лавируя вместе с ним.
Вскоре, однако, произошли события, которые положили конец кратковременной оттепели в отношениях Советского Союза и с Западом, и с Востоком.
Внешнеполитический кризис 1927 года
В двадцатые годы наиболее трудные отношения у СССР были с тремя странами: Польшей, Британией и Китаем.
Первая считалась самым географически близким и потому особенно опасным врагом. Там нашли убежище остатки антисоветских военных формирований, иногда предпринимавшие рейды на советскую территорию. Живо было и болезненное воспоминание о поражении 1920 года. В Москве бдительно следили за польской внешней и внутренней политикой, тревожились, что соседнее государство может стать плацдармом Запада для новой интервенции.
У поляков тоже были веские основания подозревать Советский Союз в агрессивных и подрывных намерениях. Особенное беспокойство Варшавы вызывало наметившееся сближение между Москвой и Берлином. У Польши с Германией имелись взаимные территориальные претензии, и страх оказаться меж двух враждебных государств побуждал польское правительство искать союзников среди держав-победительниц, а это, в свою очередь, повышало градус советской настороженности.
В 1926 году отношения еще больше обострились, потому что в Польше произошел переворот и установилась диктатура Юзефа Пилсудского, которого большевики считали лютым врагом Советов. Совнарком предложил заключить пакт о ненападении — предложение не было принято. А в июне 1927 года в Варшаве застрелили советского посла Войкова. Конфликт дошел до высшей точки.
К этому времени международное положение СССР и без того стало шатким — на двух остальных чувствительных направлениях, английском и китайском, тоже разразились бури.
В начале года в Китае произошел разрыв между Гоминьданом и коммунистами. Москва выступила на стороне последних, и в ответ правительство Чан Кайши инициировало разгром советского представительства в Пекине, а затем выслало всех большевистских военных советников. Китайскому правителю придала решимости поддержка Лондона, давно искавшего повода для «укрощения» советской экспансии. В предыдущем 1926 году Англию потрясла всеобщая стачка, на время парализовавшая страну и поставившая ее на грань гражданской войны. Явная и тайная помощь, которую Коминтерн оказывал бастующим, усилила позицию кругов, которые считали, что с Советским Союзом следует вести себя жестко.
В феврале Англия потребовала от Москвы прекратить вмешательство в китайские дела, а когда ободренный этим демаршем Чан Кайши перешел в наступление, Лондон разорвал с СССР дипломатические и торговые связи.
В это же время ухудшились отношения с Францией, потребовавшей отзыва советского посла. Произошло несколько вооруженных столкновений на китайской и польской границах.
Эта цепочка событий получила название «Военная тревога 1927 года».
В Советском Союзе начался настоящий психоз — еще более острый, чем во времена «ультиматума Керзона». ЦК выступил с обращением «ко всем рабочим и крестьянам», призывая их «отразить империалистическую агрессию». На XV партийном съезде Сталин объявил, что времена «мирного сожительства» с Западом закончились и что ситуация напоминает 1914 год.
Именно в этот момент, на волне тревожных ожиданий, в сталинском окружении и было принято решение переходить от НЭПа к политике «осажденного лагеря», подчинить всю политику главной цели — повышению обороноспособности страны.
Некоторые историки считают, что реакция советского руководства на внешнеполитический кризис была преувеличенной, что Сталин намеренно нагнетал напряженность ради установления своей личной диктатуры, однако дело было не только в сталинских амбициях. В военном и экономическом отношении Советский Союз действительно был очень слаб.
Красная Армия, в рядах которой к концу Гражданской войны состояло более 5 миллионов солдат, сократилась почти десятикратно. Ее вооружение устарело; оборонная промышленность могла обеспечить потребность в патронах всего на 8 процентов; в строю находилось лишь полторы сотни бронеавтомобилей и танков. По данным советской разведки Красная Армия не смогла бы противостоять даже коалиции небольших соседних государств, враждебных СССР: Польши, Финляндии, Румынии и прибалтийских стран, не говоря уж о войне с великими державами.
В 1927 году Политбюро проводит заседание за заседанием, выискивая средства на усиление армии и развитие оборонной индустрии, но было ясно, что без коренной перестройки всей экономики выполнить эту задачу невозможно. А для перестройки экономики придется менять всё общество.
Это осознание и стало итогом «эпохи колебаний», завершившейся в конце двадцатых.