– Во многом похож на меня, но более безрассудный. Подростком он часто влипал в неприятности, и с тех пор это не изменилось. Его жена помогла ему немного остепениться – у них уже двое детей. И брат упорный труженик, он работает на ранчо за четверых.
– А твоя сестра?
– Она чертовски умна и хорошо ладит с лошадьми. Но ей быстро все надоедает, и у нее тот еще характер – по отношению к людям, не к животным.
Мне нравится слушать, как Рейлан рассказывает. Его голос такой теплый и одухотворенный – все, о чем он говорит, живо встает перед моими глазами.
– А мама?
– Она добрая, – просто говорит Рейлан. – С ней мы чувствуем себя самыми важными людьми на планете Земля. Но и спуску она нам не давала, что только пошло нам на пользу. Если мы пытались улизнуть, не доделав работу… это был верный способ по-настоящему ее разозлить.
Хотела бы я расспросить его про отца, но по прошлым репликами я уже знаю, что тот умер. Вряд ли стоит упоминать его, тем более что Рейлан и сам не вдавался в подробности. Я не знаю, были ли они близки и как именно его не стало.
– А что представляет из себя ранчо? – спрашиваю я вместо этого.
– Зависит от того, как ты относишься к лошадям, – отвечает Рейлан.
– В жизни не касалась лошади, – вынуждена признать я. – Даже не видела вблизи. Похоже, я типичный житель каменных джунглей, или как там у вас говорят.
– Желторотик, – ухмыляясь, говорит Рейлан. – Или неженка.
– Что-то звучит не очень.
– Ну, тогда просто любительница Чикаго.
Незаметно для меня мы уже сели в машину и добрались до моего дома. Рейлан рассказывает мне истории о ранчо. С ним легко болтать, и его приятно слушать.
Продолжая говорить, Рейлан начинает готовить и, несмотря на то что я ненавижу готовку, втягивает меня в нарезание морковки.
– Я в этом безнадежна, – предупреждаю я.
– Потому что ты неправильно держишь нож.
Парень подходит сзади и кладет свою ладонь поверх моей. Его кожа теплая и грубоватая на ощупь.
– Нужно поворачивать лезвие вот так, – говорит он, показывая мне, как поворачивать поварской нож, чтобы морковь резалась ровными пластинами, а кусочки не разлетались во все стороны.
От Рейлана приятно пахнет – не дорогим одеколоном, как от Джоша, – а мылом, стиральным порошком и свежим хлопком. В нем есть какая-то естественность, которая мне нравится. Он не наносит ничего на волосы – они мягкие и взъерошенные, он редко бреется, а на его ладонях есть мозоли, и все это совершенно для меня в новинку, потому что разительно отличается от образа загорелых и ухоженных мужчин, с которыми я обычно встречаюсь. Мужественность Рейлана проявляется в том, что ему плевать на его наряд, машину или социальный статус.
Как всегда, заметив что-то привлекательное в парне, я чувствую такое же непреодолимое желание отстраниться.
– Я поняла, – говорю я, перехватывая нож.
– Хорошо, – Рейлан возвращается к обжариванию мяса, обильно приправленного солью, перцем, луком и чесноком.
Он готовит нам пасту с томатным соусом, собственноручно подготавливая все ингредиенты. Со стороны кажется, что это не очень сложно, но я сомневаюсь, что смогу воспроизвести хоть что-то. И при этом все чертовски вкусно. Идеальное сочетание насыщенности, остроты, терпкости и аромата.
– Кто научил тебя готовить? – спрашиваю я.
– Все, – отвечает Рейлан. – Дедушка, бабушка, мама, папа, люди, которых я встречал в путешествиях… Это всемирный язык. Все любят вкусную еду. За хорошим обедом можно поладить с кем угодно.
Думаю, это правда. Даже мы с Рейланом неплохо общаемся за едой.
Впрочем, этот парень, должно быть, ладит со всеми.
Когда мы впервые встретились, я думала, что передо мной типичный дерзкий солдафон, но на самом деле с ним очень комфортно. Рейлан знает, когда можно говорить, а когда не стоит. Когда достаточно только сочувственного присутствия. Он не пытается заполнить тишину бессмысленной трескотней.
После ужина мы сидим на балконе моей гостиной и смотрим на городские огни. Вокруг нас высятся другие дома, в каждом из которых горит свое окошко света, представляющее собой офис или квартиру, несущее в себе жизни других людей. Потоки машин под нами тоже несут каждого отдельного человека к его личному пункту назначения. Для каждого из них нет ничего важнее того, что они сейчас делают. Для нас они лишь проносящиеся мимо огоньки, одни из многих.
Обычно от подобных мыслей я бы чувствовала себя одинокой и незначительной. Но сегодня я думаю о том, что большинство этих людей, наверное, едут к кому-то, кто ждет их дома, чтобы приготовить пасту или посмотреть фильм. И даже если это что-то обыденное, оно несет в себе мир и счастье.
– Ты часто видишься со своей младшей сестрой? – внезапно спрашивает меня Рейлан.
– С Нессой?
– Ага.
– На самом деле да, – отвечаю я. – Мы видимся за обедом. Иногда я прихожу посмотреть на нее за работой в студии танцев – она хореограф.
– Данте рассказал мне, что произошло с ее мужем и с польской мафией.
Несса познакомилась с Миколаем, когда тот ее похитил, – в то время у нас был конфликт с «Братвой». То, что я поначалу считала стокгольмским синдромом, оказалось глубокими чувствами между Нессой и Миколаем. Парень отпустил ее, что чуть не стоило ему влияния над его людьми и собственной жизни, но Несса вернулась, и они поженились.
– Знаешь, что странно? – говорю я Рейлану.
– Что?
– Мне даже нравится Мико.
Рейлан смеется:
– Вот как?
– Ага. То есть – не пойми меня неправильно – он жесткий. Но при этом Мико умен и безжалостен – и беззаветно предан Нессе.
– А какая Несса? – спрашивает Рейлан.
– Ее все обожают. Она добрая – наверное, как твоя мама, – и всегда была такой. Даже когда Несса была маленькой, она не могла вынести, если кто-то грустил. Она отдала бы тебе что угодно.
В задумчивости я ненадолго замолкаю.
– Раньше она порой раздражала меня, потому что могла вести себя по-детски. Слишком пассивная, слишком мягкая, слишком угодливая. Возможно, я ревновала. Ее невозможно не любить, а меня…
– Что? – спрашивает Рейлан.
– Трудно выносить, – отвечаю я.
Парень смеется.
– Но, так или иначе, она выросла, покинула отчий дом, вышла замуж. Несса всегда была склонна к творчеству, и теперь она ставит безумные и потрясающие балеты. Я ни черта не смыслю в танцах, но они по-настоящему красивы. И я уважаю ее за это. Возможно, дело просто в том, что мы обе повзрослели.
– Я чувствую то же, – говорит Рейлан, – с моими братом и сестрой.
– Правда?
– Да. Вы становитесь старше и теперь, собираясь вместе, обсуждаете не только общих знакомых и былые времена, но можете поговорить о жизни, о книгах, о фильмах и о мире. Вы взрослеете, и вся та херня, из-за которой вы ссорились в детстве, больше не имеет значения.
– Верно, – говорю я. – Именно так.
Мы уже давно сидим на балконе. Я завернулась в плед, чтобы не замерзнуть, а Рейлан по-прежнему одет в свою неизменную рубашку.
– Тебе не холодно? – спрашиваю я.
– Не-а, – отвечает парень. Но через минуту с улыбкой признается: – Ладно, на самом деле мне чертовски холодно.
Мы возвращаемся в тепло квартиры, закрывая за собой стеклянные раздвижные двери.
В гостиной мы с Рейланом замешкались – между нами возникло странное напряжение.
– Что ж, думаю, мне пора спать, – говорю я.
– Спокойной ночи, – кивает Рейлан.
Я иду в комнату, чищу зубы и ложусь в кровать.
Но еще долго не могу уснуть. Я лежу сбитая с толку – сна ни в одном глазу, – удивляясь тому, что чувствовала себя на балконе так расслабленно, а теперь сама не своя от тревоги.
Я просыпаюсь от того, что кто-то рывком вытаскивает меня из кровати.
Воздух наполнен черным дымом, таким густым, что я задыхаюсь и кашляю и из моих глаз текут слезы. Я не могу сделать ни вдоха.
– Пригнись! – рявкает Рейлан и тянет меня на пол.
Здесь дышится немного легче, но не сильно.
Рейлан обвязывает одну из своих футболок вокруг моего лица, создавая импровизированную бандану. Я слышу резкий треск и хлопки, и становится так жарко, что по моей коже струится пот.
– Что происходит? – выдыхаю я. У меня саднит в горле, несмотря на повязку на лице.
Я ничего не вижу. Дым и жар усиливаются с каждой секундой.
– Надо выбираться отсюда, – говорит Рейлан и стаскивает с моей кровати одеяло и простыню.
Он накидывает на нас одеяло и тащит меня за собой, пригибая к земле.
Выйдя из спальни, мы видим перед собой сплошную огненную стену. Входная дверь, прихожая и кухня охвачены пламенем. Пожар бушует от пола до потолка, распространяясь на гостиную.
Жара невыносима, неописуема. Я не могу даже смотреть на огонь, он обжигает мне глаза. Мое тело кричит, чтобы я убиралась, но деваться некуда.
– Мы в ловушке! – выдыхаю я.
Мрачно, упрямо Рейлан тянет меня к балкону.
– Погоди, – говорит мужчина, открывая раздвижную стеклянную дверь.
Не знаю, к чему он хочет меня подготовить, но, когда Рейлан рывком открывает дверь и выталкивает меня наружу, прохладный ночной воздух врывается в квартиру. Приток кислорода придает огню новое дыхание. Огонь с ревом возносится до потолка и распространяется по всей комнате, мгновенно охватывая остальную часть моей квартиры. Пламя вырывается наружу, накрывая нас волной.
Одеяло, которое Рейлан набросил нам на головы, загорелось. Мужчина сбрасывает его, и я смотрю, как оно летит с двадцать восьмого этажа вниз, переворачиваясь в воздухе и пылая, как факел.
Используя простыню, чтобы защитить руки, Рейлан снова с силой закрывает стеклянную дверь, но я вижу, что жар опалил волоски у него на руке. Стекло и металл уже горячие на ощупь, как каминная решетка. Дверь долго не выдержит. И мы заперты здесь, на этом крошечном балкончике без пожарной лестницы.
Я стараюсь не поддаваться панике. Я все еще задыхаюсь и кашляю, и Рейлан тоже. Его лицо потемнело от сажи и расчерчено полосками стекающего пота.