– Моя семья готовит что-то похожее, – говорю я. – Цыпленка в тесте.
– Действительно, – отвечает Селия, – что-то есть.
Женщина показывает мне, как выкладывать на форму еще один слой теста, а затем защипывать края, чтобы закрепить верх и низ пирога. После этого она делает небольшие надрезы на верхушке каждого из них.
– Для чего это? – спрашиваю я.
– Чтобы выходил пар, – Селия ставит пирог в духовку. – Ну вот. Через час будет готово.
Я понимаю, что стоило бы принять за это время душ и переодеться, но мне не хочется уходить из этой теплой и уютной кухни, пахнущей шалфеем и поджаренным сливочным маслом. Мне хочется еще немного поболтать с Селией.
Так что я говорю:
– Рейлан хорошо ладит с лошадьми.
– Лучше всех, кого я знаю, – подтверждает Селия. Тыльной стороной испачканной в муке ладони она убирает со лба прядь волос и слегка мне улыбается. – И я говорю так не просто потому, что он мой сын.
Я колеблюсь, надеясь, что не обижу ее своим следующим вопросом.
– Но почему он записался в армию? – спрашиваю я. – Похоже, ему здесь нравится…
Селия вздыхает.
– Так и есть… Думаю, Рейлан чувствовал, что ему надо уйти. Во всяком случае, на время.
Я хмурюсь, не понимая, что она имеет в виду.
– Рейлан рассказывал что-нибудь о своем отце? – спрашивает Селия.
– Нет, – качаю я головой. – Совсем ничего.
Я и сама обратила внимание на это умолчание, учитывая, как много парень говорил об остальных членах семьи.
Селия колеблется, словно раздумывая, как много может рассказать мне. Я видела подобное во время дачи свидетельских показаний – простое человеческое желание поделиться информацией, которое борется со страхом неизвестности последствий наших слов. Я вижу, что женщина хочет все мне объяснить, но боится разозлить Рейлана.
Наконец она говорит:
– Я выросла не в таком большом и красивом доме со всеми удобствами. Я была из тех маленьких оборванцев, которых можно встретить только на юге. У меня была всего одна пара туфель, и, когда они стали мне слишком малы, я разрезала их спереди, чтобы можно было высунуть пальцы. У меня было семеро братьев и сестер, и я была самой старшей, так что большая часть заботы о них легла на мои плечи. Добывать для младших еду было бесконечной битвой – я доставала буханку хлеба, и мы ели ее с маргарином и сахаром, если у нас был маргарин или сахар. И, когда мы съедали всю буханку, мне приходилось искать что-то еще.
Селия поджимает губы, словно морщась от воспоминаний о мучительном голоде. И я понимаю, что обильные блюда, от которых ломится стол в их доме, – это отголоски того отчаянного желания дать людям, которых она любит, как можно больше вкусной еды, накормить их досыта.
– Я бросила школу в десятом классе и нашла работу официантки в придорожном кафе. Мне нельзя было подавать спиртные напитки, ведь мне и близко не было двадцати одного, но владельцы знали мою ситуацию, и им нужна была помощь. Было непросто. Я знаю, что и сейчас это место кажется суровым, но это ничто по сравнению с тем, что было тридцать лет назад. В Силвер-Ран было не принято совать нос в чужие дела, и потому никому не было дела до того, что мои родители были озабочены чем угодно, но не тем, как им одеть и прокормить детей или убедиться, что те посещают школу. А если что-то действительно выходило за рамки дозволенного, люди предпочитали скорее вершить закон своими руками, чем звонить шерифу.
Я медленно киваю. Я прекрасно представляю себе, как это устроено. В ирландской мафии все то же – каждая семья предпочитает сама решать свои вопросы, а если возникают конфликты, то с ними приходят к главе мафии, но не в полицию. Мы не привлекаем посторонних.
– Итак, – продолжает Селия, – я подавала еду и напитки всем – владельцам ранчо и водителям грузовиков, фермерам и рабочим. Большинство мужчин были местными и относились ко мне относительно уважительно. Они могли пофлиртовать или подразнить, шлепнуть пару раз по попе, но в целом я чувствовала себя в безопасности и зарабатывала достаточно, чтобы мои младшие братья и сестры могли продолжать ходить в школу и, возможно, даже окончить ее. А затем, однажды, в кафе зашел мужчина, которого я никогда не видела прежде.
По телу женщины пробегает дрожь, словно она почувствовала сзади дуновение холодного ветра.
– Незнакомец был высоким и красивым, на вид ему было около сорока. Еще никогда я не видела мужчину, одетого столь элегантно: у него был настоящий костюм и свежая стрижка. Больше всего мне бросилась в глаза его опрятность – ни капли грязи на брюках и ботинках, безупречно чистые ногти. Едва ли мне доводилось раньше видеть таких мужчин. Загара у него тоже не было. Его лицо, шея и руки были такими бледными, словно незнакомец никогда не бывал на солнце. Так что он сразу привлек мое внимание. Я подошла к его столику. Мужчина сидел с двумя другими посетителями, которых я тоже никогда не видела, но те были одеты в привычные джинсы и рубашки и выглядели обычно. Они не привлекали к себе внимания так, как Эллис. Так его звали – незнакомец представился сразу, как только я подошла принять заказ. Он говорил тихо и интеллигентно, с северным акцентом, который звучал для меня в диковинку. Мужчина сказал: «Меня зовут Эллис Берр. А вас?» – так вежливо и с искренним интересом. Мне кажется, я зарделась ярче, чем светофор. Даже не уверена, что смогла нормально выговорить свое имя. Он заказал дорогую водку с мартини, что тоже показалось мне невероятно шикарным. Его друзья взяли виски. А потом он спросил меня, что буду пить я. Я ответила: «Я не могу пить, мне только шестнадцать», и Эллис улыбнулся, демонстрируя мне идеальные белоснежные зубы, каких я отродясь не видела. Мне стоило понять еще тогда, что эта улыбка не сулит ничего хорошего, но, когда ты подросток, ты не осознаешь, что ты все еще дитя. Ты не понимаешь, насколько отличаешься от взрослых. Ты считаешь себя одним из них или почти равным, не понимая, что своей наивностью и уязвимостью напоминаешь котенка, резвящегося возле тигра.
По мере развития истории я начинаю ощущать липкий страх, но не хочу прерывать Селию, даже ради того, чтобы поддержать. Я знаю, что, когда кто-то погружается в историю, худшее, что можно сделать, – это отвлечь. Не стоит прерывать рассказчика, если хочешь узнать продолжение.
– Эллис задал еще несколько вопросов обо мне, пока я приносила напитки и еду, но я не осмеливалась спрашивать ничего о нем. Позже я узнала от завсегдатаев, что он был большой шишкой в компании по производству строительных материалов в Ноксвилле и только что закончил строительство какого-то большого поместья в тридцати милях от Силвер-Ран. Мужчина оплатил общий счет, который вышел примерно на шестьдесят долларов, и выложил на стол три новеньких хрустящих купюры в сотню долларов. Если бы он еще был там, когда я пришла убирать стол, я бы сказала: «Это слишком много» – и отказалась бы взять деньги. Но мужчины уже ушли. Так что я взяла купюры, глядя на них словно на золотой самородок. Словно это был волшебный подарок Джинна из сказки. Затем, пару часов спустя, я вытерла все столы, и мы закрылись на ночь. Я вышла из ресторана, чтобы сесть на велосипед, а в десяти футах от него был припаркован дорогой черный автомобиль. Эллис вышел из него и сказал: «Позвольте подвезти вас домой». Я никогда не соглашалась, чтобы мужчины меня подвозили, даже если шел дождь. Но мне казалось, что я не могу отказать Эллису, раз уж он дал мне столько денег. Так что я села в машину. Раньше я никогда не бывала в по-настоящему дорогих местах. Блеск приборной панели, запах кожи… я словно оказалась в передвижном дворце. А сам Эллис казался еще в десять раз более могущественным и устрашающим теперь, когда я сидела прямо подле него. Но его голос был таким же тихим и вкрадчивым, пока он расспрашивал меня о моих родителях, братьях и сестрах и о том, почему я не хожу в школу. Он подвез меня прямо к дому, распрощался со всем уважением и высадил перед входом. Когда ты беден… ты умеешь быть практичным. В восемь я уже оплачивала наши счета за электричество и знала многое из того, что ребенок знать не должен. И все же… я жила в мире грез. Мне приходилось создавать для себя сказку, мечты о возможном будущем. Если я выиграю лотерею. Если я стану известной актрисой – даже несмотря на всю мою застенчивость. Если я каким-то чудом выиграю поездку в Париж… Так что, когда я ушла с работы на следующий вечер и Эллис снова ждал меня там… я наконец-то почувствовала себя особенной. Избранной. Словно удача мне все-таки улыбнулась. Поначалу он был добр ко мне. Покупал подарки мне и моим братьям и сестрам. Не просил ничего взамен. Не трогал меня и пальцем. Я даже почти поверила, что он хочет удочерить меня, как папаша Уорбукс из «Маленькой сиротки Энни». Разумеется, все это было слишком невинно, так невинно, как мне никогда не следовало допускать, ведь я знала наверняка, чего каждый мужчина хочет от девушки. Я была девственницей, но лишь потому, что несколько раз успевала вовремя остановиться. Оказалось, что Эллис все же ждет от меня благодарности. Но к тому времени я была уже стольким ему обязана… тысячи долларов, потраченные на подарки и ужины и даже вручаемые мне наличными… Мне казалось, что я должна дать ему все, что он захочет. Оглядываясь назад, я понимаю, что Эллис вряд ли потратил на меня больше трех тысяч, но тогда это казалось мне всеми деньгами мира. Теперь же я думаю, как дешево продала себя.
На этот раз я не могу смолчать. Я говорю:
– Вы были ребенком. И вы были в отчаянии. Вы не продали себя, вы просто сделали выбор.
Селия вздыхает:
– Я понимала, на какую дорожку ступаю, и никогда не пыталась с нее сойти. Я знала все о контрацептивах… но Эллис отказывался ими пользоваться. Но я все равно продолжала и, разумеется, вскоре забеременела. Рейланом. Эллис сделал предложение. Я согласилась, хоть и не почувствовала радости, когда мне на палец скользнуло сияющее кольцо. Я осознавала, что попалась и пути назад нет. Трещины в фасаде его доброты уже давали о себе знать. Я понимала, что не могу ни в чем ему перечить. Если Эллис заказывал мне на ужин стейк, а я хотела пасту, я не смела сказать об этом, иначе позже меня бы ждало наказание. Не очевидное, но ощутимое – вроде дверц