ы автомобиля, «случайно» прищемившей мне руку, или вынужденное опоздание на школьный спектакль моей сестры. Впервые он отвесил мне пощечину за какую-то мелочь… Я несла кувшин лимонада на веранду. У Эллиса был огромный дом в глуши, в котором я бывала раньше всего несколько раз. Я споткнулась о порожек между кухней и верандой, уронила кувшин, и он разбился вдребезги, разлив лимонад повсюду. Эллис с силой ударил меня по лицу. Было больно, но шок был еще сильнее. Мои родители были наркоманами, но никогда не поднимали на нас руку. Я помню его бледные голубые глаза, смотрящие прямо на меня. Желающие увидеть мою реакцию. Секунду я стояла как громом пораженная, решая, расплакаться или убежать. А потом я сказала: «Прости». И он улыбнулся, потому что именно это и хотел услышать. Он хотел, чтобы я признала свою вину даже за незначительную оплошность. И он хотел, чтобы я приняла свое наказание.
Селия прерывает рассказ, чтобы намочить тряпку и вытереть столешницы, пока мы разговариваем.
– Что ж, – продолжает она. – Я избавлю тебя от деталей того, что случилось после. Думаю, ты и сама можешь догадаться. Таким мужчинам, как Эллис, нравится думать, что они уникальные и оригинальные, но на самом деле они настолько предсказуемы, словно действуют по инструкции. Как только мы поженились, как только мы оказались в доме один на один, как только я забеременела и не могла уже убежать… он дал себе волю. С каждым днем ограничения становились все жестче, а его жестокость лишь возрастала. Эллис никогда не оставлял следов, которые могли бы заметить. Но те части моего тела, что были скрыты от посторонних глаз… были покрыты ожогами. Порезами. Синяками. А порой даже хуже. Я умоляла его быть осторожнее и не навредить малышу… И, к счастью, ребенка он берег. По каким-то своим причинам, никак не связанным с моими просьбами. Эллис был в восторге от будущего отцовства. Еще одно существо, подчиненное его власти. Для меня, конечно же, беременность была часовой бомбой. Обратным отсчетом до воплощения величайшего из моих страхов – то, что происходит со мной, в конце концов обрушится и на нашего невинного младенца. Эллис был счастлив, когда узнал, что у нас будет сын. Я говорила себе – это значит, что он не тронет ребенка. Каким бы злым и жестоким Эллис ни становился, он никогда не терял контроль. Никогда не ломал ничего важного и не оставлял следов, которые можно было увидеть. Все его действия были выверены. Но однажды он по-настоящему вышел из себя. Один из моих братьев приходил в дом, чтобы проведать меня. Второй ребенок моих родителей, Эббот. Ему было всего пятнадцать, но он был высоким. Прямо как Грейди, – Селия слабо улыбается. – У Эллиса повсюду были установлены камеры – в доме и на территории, чтобы он мог постоянно наблюдать за мной, даже на работе. Он увидел, как Эббот подходит к двери, как я открываю. Хоть я и не пустила брата внутрь и заставила немедленно уйти, Эллис уже мчался домой. Тем же вечером я увидела его в такой ярости, как никогда не видела прежде. Он бил меня по лицу снова и снова. Затем он налил полный стакан отбеливателя, протянул мне его и сказал: «Пей». Я просила и молила, но это было все равно что разговаривать с манекеном. Его лицо было таким неподвижным и пустым. Только глаза блестели. Эллис схватил меня за лицо и поднес стакан к моим губам. Он собирался силой залить мне отбеливатель в горло. Я сказала: «Прошу, не заставляй меня. Это убьет нашего ребенка». Это единственное, что смогло привести его в чувство. Но он был близок – чертовски близок. Я не знала, услышит ли он меня в следующий раз. На следующий день я сбежала. Разумеется, я была в ужасе. Я понимала, что Эллис убьет меня, если узнает. Если бы до рождения ребенка не оставался всего месяц, я ни за что не решилась бы. И мне не удалось бы сделать это без помощи. Как я говорила, здесь люди берут все в свои руки, если дела совсем плохи. Хоть Эллис и сделал все, чтобы изолировать меня, один друг у меня все же остался…
Селия прерывается. Мне безумно интересно, что было дальше, но после всего, что она мне рассказала, не думаю, что имею право давить на нее.
– Простите, – говорит она, качая головой. – Я не хотела, чтобы вышло так подробно. Должно быть, вам интересно, к чему я рассказала все это, но скоро станет понятно.
– Я хочу услышать все, – уверяю ее я.
– Я убежала, – повторяет она. – Родила ребенка. Не здесь – за границей Северной Каролины, на земле индейцев чероки. Это было единственное место, где я чувствовала себя в безопасности. Единственное место, куда Эллис не мог попасть. Мой друг, который помог мне… его семья приютила меня. Его сестры помогли мне родить и выходить ребенка. Я боялась, что не смогу ничего чувствовать к малышу после того, как он родится, потому что он будет слишком напоминать мне об Эллисе. Но стоило мне увидеть Рейлана, и я полюбила его, как никого в этом мире. Больше, чем родителей, братьев, сестер и саму себя. Я оставалась там еще шесть лет. Мой друг… стал для меня больше, чем другом. Мы поженились, и он принял Рейлана как родного сына. После того как у нас родилось еще двое детей… казалось неправильным проводить неестественные различия между ними. Мне всегда хотелось рассказать Рейлану правду. Но правда была слишком неприглядной. И они обожали друг друга. Хоть Рейлан и не был его биологическим сыном, они с Вайя были похожи больше, чем его родные дети. Мы были так счастливы, что ни один день не казался подходящим для того, чтобы разрушить это счастье и возложить столь ужасный груз на плечи нашего старшего сына. Особенно после того, как Эллис умер и больше не представлял для нас угрозу.
Я вижу слезы в уголках глаз Селии, но это не слезы горечи, а слезы счастья, навеянные воспоминаниями о том времени, когда она снова была свободна и замужем за мужчиной, которого по-настоящему любила, а вокруг бегали трое прекрасных детишек.
– Я ждала слишком долго, – продолжает она. – Нам досталось это ранчо, и мы переехали сюда все вчетвером. Дети росли так быстро, время летело незаметно. Рейлан нашел мое старое свидетельство о браке в коробке на чердаке за неделю до своего восемнадцатилетия. Он выполнил нехитрые расчеты и все осознал. Он был очень, очень зол на нас, чувствовал себя преданным. Думаю, хоть он этого и не говорил, но чувствовал, будто больше не принадлежит этому ранчо или нашей семье. Мы уверяли его, что это ничего не значит, – все трое наших детей унаследуют ранчо, как мы всегда и говорили. Но, похоже, он нам не поверил и сразу после этого записался в армию. Вайя сказал, что все в порядке. Что Рейлан повидает мир, его гнев уляжется, и в конце концов он к нам вернется. Но затем… – теперь ее слезы однозначно превратились в слезы горечи, – Вайя погиб в автокатастрофе. Он вез Бо домой с вечеринки, и другая машина сбила их с дороги – водителя так и не нашли. Мы так и не узнали, было ли это умышленное нападение, пьяная выходка или глупая случайность. Рейлан вернулся на похороны. Мы надеялись, что он останется. Но…
Она замолкает, прижимает пальцы к глазам и переводит дыхание, чтобы взять себя в руки.
– Думаю, чувство вины было для него невыносимо. Рейлан не успел восстановить отношения с Вайя, сказать ему… что он знал, что Вайя его отец, и не важно, что не по крови. И что он любил его. Вайя, разумеется, и так знал это. И Рейлан тоже. Но когда не успеваешь сказать важные слова…
Я это понимаю.
Мне часто бывает трудно высказать вслух то, что я на самом деле чувствую. Рассказать людям, как много они значат для меня.
Если бы Кэл, или Несса, или мои родители, или дядя Оран умерли, я бы сожалела о многом. Несказанное сжигало бы меня изнутри.
Понимая это, кажется таким естественным позвонить им прямо сейчас и высказать все, что накопилось.
Но это тоже непросто.
Я испытываю невероятное сочувствие к Рейлану. И к Селии тоже.
И это тоже трудно выразить. Как мне сказать этой женщине, насколько я ценю то, что она поделилась со мной этой историей? Как сказать, что мое сердце разрывается от жалости к юной Селии? Что я восхищаюсь тем, как ей удалось сбежать и спасти Рейлана?
Все слова, которые приходят на ум, кажутся жалкими и наивными.
Я сглатываю, и мне удается произнести только:
– Спасибо, что поделились, Селия. Рейлан мне… не безразличен. А когда кто-то тебе не безразличен, тебе хочется понимать его лучше. – Этого кажется недостаточно, и я добавляю: – С вашей стороны было очень смело уйти. Вы очень сильная.
Селия мягко сжимает мое плечо.
– Я давно уже ни с кем об этом не говорила, – произносит она. – Но мне бы хотелось, чтобы вы понимали, почему возвращение Рейлана домой так много для нас значит. И для него тоже, я думаю. Он не просто так привез вас сюда.
Я не вполне понимаю, как на это реагировать, так что просто повторяю:
– Спасибо.
Селия улыбается.
– Сходите наверх, – говорит она. – Времени как раз достаточно, чтобы принять душ, прежде чем пирог испечется.
Я поднимаюсь по скрипучей лестнице обратно в свою комнату.
Гостевая комната прекрасна – как и все комнаты на ранчо, она светлая и просторная. Стены и потолок отделаны белой древесиной, а пол – темным дубом и частично покрыт сотканным вручную ковром. Красивое голубое лоскутное одеяло на кровати на фоне белых стен создает ощущение, будто я нахожусь внутри облака, высоко в небе.
На кровати лежит разложенное платье, легкое и летнее, бледно-зеленое с мелким цветочным узором. Оно кажется слишком женственным для Бо, хотя, должно быть, именно она принесла его.
Я принимаю душ и затем вступаю в схватку со своими волосами, которые с каждым днем становятся все менее послушными. Обычно я выпрямляю их с помощью кучи дорогих салонных шампуней, сывороток и батареи средств для укладки. Здесь же у меня даже нет нормального фена. Мне приходится оставить их сохнуть так, пока я изучаю косметичку Бо.
У нас разный цветотип, и девушка явно тяготеет к черной подводке и минимуму цвета, однако у нее достаточно средств, чтобы я могла немного подкрасить свое бледное лицо. Я наношу румяна и блеск для губ.