Я не слишком хорошо знаю Себастиана. Раньше он был звездой баскетбола с мечтами о большом спорте, но моя семья разбила эти мечты. Гриффины и Галло заключили мир, и с тех пор Себастьян не выказывал нам неприязни. Но я сомневаюсь, что он смог отпустить ситуацию.
Себ не интересовался делами мафии, но они постепенно затягивали его в свои сети жестокостью и стычками последних лет. Я знаю, что Себастиан застрелил одного из людей Миколая, и, возможно, это был первый убитый им человек. Интересно, снедает ли это его? Или парень считает, что это было неизбежно? Рок, которому так или иначе суждено было его настигнуть.
Во всяком случае, счастливым Себ сегодня не выглядит. Он садится за моими родителями, отдельно от членов своей семьи.
Виолончелист делает паузу, и начинается другая песня, легкая и оптимистичная:
«First Day of my Life» – Bright Eyes
В начале прохода стоят Симона и Данте, держась за руки. Симона – высокая и стройная, а ее кожа кажется бронзовой, как у богини, на фоне белоснежного платья. Я уверена, что любой дизайнер в стране с радостью подарил бы ей свое самое претенциозное или эпатажное платье. Однако платье Симоны максимально простое – без украшений, с открытыми плечами, облегающее фигуру, считающуюся самой идеальной в мире. Глядя на ее плоский живот, невозможно заподозрить беременность, но я уверена, что это одна из причин, почему Данте выглядит счастливее, чем я когда-либо видела.
Он не может отвести взгляд от своей невесты. Данте такой крупный и звероподобный, что обычно смотрится устрашающе в любом наряде, даже в смокинге. Но сегодня Симона излучает такое очарование, что даже внешний облик Данте смягчается. Он кажется единственным мужчиной на свете, достойным такой красоты.
Они вместе идут по проходу и, дойдя до арки, поворачиваются лицом друг к другу. Генри встает между ними. Он стесняется, но выглядит счастливым. Кольца лежат у мальчика в кармане, и он достает их еще до того, как Энцо Галло встает, чтобы провести церемонию.
– Приветствую вас, друзья и родные, – начинает тот. – Вряд ли какой-либо другой союз ожидался с таким пылом, и еще ни одна пара не любила друг друга так сильно. Данте, не хочешь ли ты произнести свою клятву?
Данте берет Симону за руки, и те тонут в его огромных ладонях, так что их не видно совсем.
– Симона, – произносит он. – Я люблю тебя с той самой секунды, как увидел твое лицо. Я знаю, это прозвучит поверхностно, учитывая, что я обращаюсь к самой красивой женщине в мире, но клянусь, что вижу на этом лице твою смелость, твой ум и твою доброту. Как только ты заговорила со мной, мне словно открылась дверь в твой разум. Я увидел целую вселенную, созданную твоей фантазией и талантом, и умение смотреть на вещи так, как мне никогда бы не пришло в голову. И мне захотелось войти в эту дверь и поселиться в этом мире. Ты оказала на меня такое влияние, что я не смог позабыть тебя. Все эти годы я думал о тебе беспрестанно. Я грезил о тебе. Я томился тобой. Возможность вновь держать тебя в своих объятиях – это невыразимая радость. Настоящая ты в сотни раз лучше, чем девушка, которую я представлял.
Он ненадолго останавливается и переводит взгляд на сына, а затем кладет свою тяжелую ладонь Генри на плечо.
– Спасибо тебе, Симона, что вернулась ко мне и привела нашего сына. Спасибо, что растила его. Генри, ты уже такой потрясающий мужчина. Я горжусь тобой.
Я никогда не слышала, чтобы Данте говорил вот так, с неподдельной открытостью и честностью. Он всегда тщательно скрывал свои чувства. По крайней мере, так было до того, как в его жизнь вернулась Симона.
Это производит на меня такое впечатление, какого я никак не ожидала.
Я готова расчувствоваться.
Я никогда не плакала на людях, ни разу в жизни. И уж, конечно, я не плакала на свадьбах. Но внезапно мои глаза начинают гореть, а лицо застывает.
– Я буду любить тебя каждое мгновение своей жизни, – говорит Данте. – Я буду беречь и защищать тебя. Я достану тебе все, что пожелаешь. Я буду твоим лучшим другом и союзником. Я всегда буду делать твою жизнь лучше и никогда не испорчу ее.
Симона не сдерживает слез, которые отливают серебром на ее порозовевших щеках. Она так красива, что даже трудно смотреть. Девушка светится от счастья, сияя в его лучах.
– Данте, ты все для меня, – говорит она. – Мое сердце и моя душа. Мое счастье и моя тихая гавань. Жизнь без тебя была горькой и одинокой, и единственное, что дарило мне радость, – это Генри, наш сын. Он часть меня и тебя, лучшее, что мы когда-либо сотворили. Я люблю его за то, какой он есть, и я люблю его за то, что он напоминает мне тебя. Я обещаю выбирать тебя до конца наших дней. Предпочитать тебя вопреки страху или себялюбию. Предпочитать тебя амбициям и прочим интересам. Я обещаю, что больше не подведу тебя и всегда буду тебе открыта. Я обещаю дарить тебе все радости, какие только может предложить эта жизнь. Ты самый невероятный мужчина, которого я когда-либо встречала, и я обещаю быть той женой, которую ты заслуживаешь. Мне так повезло сегодня. Я самая везучая на свете.
Она тоже кладет руку на плечо Генри, не сводя глаз с Данте.
Мне хочется посмотреть на Рейлана, но я не могу. Я знаю, что вот-вот расплачусь, и не хочу, чтобы он видел это.
Расплачусь частично из-за Данте и Симоны – я так счастлива за них двоих.
Но еще это слезы муки, потому что я понимаю, что люблю Рейлана. Я действительно, по-настоящему люблю его. И это пугает меня.
Своими словами Симона словно пускает стрелы мне в сердце.
Я обещаю предпочитать тебя вопреки страху или себялюбию. Предпочитать тебя амбициям и прочим интересам.
Неужели это и есть любовь? Ставить другого человека выше собственных страхов и желаний?
Возможно, в этом все дело. Именно поэтому я думала, что никогда не влюблюсь.
Но случайно влюбилась.
И мне нужна эта любовь. Мне нужен Рейлан.
Возможно, он нужен мне больше, чем все, что я хотела в жизни. Больше, чем мои страхи, и да, даже больше, чем собственные амбиции.
Неужели это делает меня слабой и жалкой?
Неужели я должна предать себя ради любви?
Я чувствую влагу на своих щеках, и внезапно Рейлан обнимает меня за плечо и притягивает к себе, так что я могу спрятать лицо у него на груди. Он делает это ради меня, потому что знает, что мне не хотелось бы, чтобы другие видели, как я плачу. Даже ближайшие друзья и члены семьи.
Рейлан так хорошо меня знает. Он точно знает, что мне нужно.
Я вспоминаю его слова в Силвер-Ран. Тогда я была так зла на него, но теперь думаю, неужели все это время парень был прав?
«Здесь ты счастливее. Вот где твое место – здесь, со мной».
Я боюсь. Но я хочу предпочесть Рейлана вопреки страху.
Рейлан
Это самая чудесная свадьба, что я когда-либо видел. Надеюсь, если я тоже буду жениться, то в подобном месте и в окружении самых любимых людей.
После церемонии мы пьем, едим и танцуем до приятной усталости. Это касается даже Генри и сварливого малыша Майлза, который, выплюнув свою соску, разразился воем. Кэллам и Аида уносят его на максимальной скорости, предварительно поцеловав Данте и Симону напоследок.
Риона притихла, но я не возражаю, поскольку она все еще просит меня танцевать с нею. Мы кружимся в вальсе под стеклянным потолком и звездами, воздух насыщен кислородом от зелени. На этот раз она не отстраняется от меня – мы танцуем в идеальном тандеме, наши тела тесно прижаты друг к другу, а ее голова покоится у меня на груди.
После церемонии мы возвращаемся в отель, где я брал напрокат смокинг. Я надеюсь лишь на совместный сон с Рионой – в конце концов, она только выписалась из больницы. Но как только за нами закрывается дверь в номер, девушка набрасывается на меня и крепко целует.
Я вынуждаю себя поцеловать ее в ответ с разумной долей нежности, хотя с удовольствием сорвал бы с Рионы это платье. Она сводит меня с ума весь вечер, ее кожа такая бледная, словно луна, на фоне насыщенного темного платья, а волосы будто лава, стекающая по спине, теплая и дымящаяся.
Риона еще никогда не была так красива. Странно – я был в помещении, полном прекрасных женщин, но видел только ее. В девушке есть то неистовство, которое зацепило и не отпускает меня. Я всегда хочу знать, о чем она думает и что чувствует. Она одновременно прямолинейная и загадочная. Сильная и мощная и в то же время хрупкая.
А главное, чертовски сексуальная. Риона прижимается ко мне с такой страстью, какой я никогда раньше не видел. Распахивает мою рубашку так, что отрываются пуговицы, срывает с меня брюки.
Я поднимаю девушку и бросаю на кровать, желая ее не менее отчаянно.
Когда я целую ее в губы, то чувствую вкус шампанского.
– Ты не должна была пить! – укоряю я ее. – Когда ты успела отхватить шампанское?
– Я выпила всего глоточек, – говорит Риона. – Пока ты поздравлял Данте и Симону.
– Ах ты, противная девчонка, – рычу я, хватая ее за горло, но не слишком сильно. – И как мне тебя наказать?
Я опускаю верх ее платья и беру в рот ее грудь. Я с силой посасываю ее сосок, пока девушка не вскрикивает.
– Прекрати! – восклицает она и шлепает меня.
Я хватаю руки Рионы и поднимаю их у нее над головой. Затем я возвращаюсь к ее грудям и замечаю, что оба соска стоят торчком, натягивая ее грудь.
Я легонько провожу языком по ее соскам, но не беру их в рот, а дразню до тех пор, пока ее руки не начинают дрожать в моей хватке.
– Мне прекратить? – спрашиваю я. – Или продолжать?
– Продолжай, – выдыхает она.
– Скажи «прошу, папочка».
Риона сердито смотрит на меня, и я готов расхохотаться от удовольствия – мне так нравится дразнить ее. Я знал, что ей это не понравится. Я провожу языком по соску девушки, заставляя ее стонать от отчаяния.
– Прошу, папочка! – раздраженно говорит она.
Я снова обхватываю ртом ее сосок и нежно посасываю. Я ласкаю языком грудь девушки до тех пор, пока она не издает протяжный стон удовлетворения.