ат», лишь укрепился от противоположного процесса, происходящего в высших кругах – от склонности королей и князей делить свои владения между сыновьями, разбивая свои земли на всё более и более мелкие княжества. Франция, например, распалась на полунезависимые территории, называемые графствами, и на еще более мелкие клочки земли, управляемые так называемыми кастелланами – представителями мелкого дворянства, вся знатность которых состояла во владении одним замком (castle) и несколькими милями земли вокруг. Замок нельзя было разделить между несколькими сыновьями, так что на этом уровне – уровне рыцарей – прочно держался принцип «старший сын наследует всё»[31].
Так с каждым поколением росло число безземельных дворян, не видящих для себя никаких занятий в жизни, кроме войны; а нашествия иноземцев случались всё реже, так что даже и повоевать толком было негде. Последние грозные захватчики, викинги, больше не представляли угрозы: к XI веку они «остепенились» и влились в Европу. «Они» тоже стали «нами». А рыцарей становилось всё больше и больше.
И тут на сцену выходят пилигримы, жалуясь на притеснения, чинимые им «язычниками» в Святой Земле! Наконец, в 1095 году, папа Урбан Второй произнес на открытом воздухе возле монастыря Клермон во Франции пламенную речь. Он объявил собравшимся там французским, немецким и итальянским рыцарям, что христианский мир в опасности. Подробно описал унижения, которым подвергались в Святой Земле христианские паломники, и призвал всех верных помочь братьям изгнать турок из Иерусалима. Тем, кто отправится на Восток, Урбан предложил в знак своей миссии нашить на одежду красный крест. Саму эту экспедицию назвали croisade, от французского croix, то есть «крест»: отсюда и название, которое дали впоследствии историки всему этому предприятию – Крестовые походы.
Сосредоточившись на Иерусалиме, Урбан связал поход на восток с паломничеством и изобразил его как религиозный акт – и провозгласил своею папской властью, что всякий, кто отправится на восток убивать мусульман, получит частичное отпущение грехов.
Можно только воображать, как были воодушевлены и захвачены этим предложением тысячи европейских рыцарей – беспокойных, беспутных, отчаявшихся гуляк и вояк! «Идите на восток, молодые люди! – сказал им Папа. – Покажите себя там! Вас учили убивать – примените свои навыки на практике, без всякого чувства вины набейте карманы золотом, получите землю, владеть которой вы рождены, а в довершение всего – после смерти отправляйтесь на небеса!»
Когда в мусульманский мир просочились первые крестоносцы, местные жители совсем не понимали, с кем и с чем имеют дело. Поначалу они сочли, что это наемники с Балкан, служащие императору Константинопольскому. Первыми из мусульманских правителей столкнулся с ними сельджукский князь Кылыч-Арслан, правивший восточной Анатолией из города Никеи, в трех днях пути от Константинополя. Однажды, летним днем 1096 года, князю Арслану донесли, что на его территорию вторглось странно одетое воинство. «Странно» здесь означало, прежде всего, бедно: лишь немногие выглядели действительно воинами, остальные – каким-то сбродом. Почти у всех у них был нашит на одежду красный крест. Арслан приказал следить и наблюдать за ними. Он узнал, что сами эти люди называют себя «франками»; местные турки и арабы именовали их аль-Ифранджи («фаранги»). Вторгшиеся заявляли не смущаясь, что пришли из дальней западной страны, чтобы перебить мусульман и захватить Иерусалим, но сперва хотят овладеть Никеей. Арслан рассчитал, какой дорогой они пойдут, устроил там засаду и раздавил их, как букашек: многих убил, еще больше пленил, а остальных прогнал обратно на византийскую территорию. Это оказалось так легко, что больше он о них и не вспоминал.
Он не знал, что эта «армия» была лишь первой ласточкой движения, которому в следующие двести лет предстояло стать для мусульман Средиземноморья настоящей чумой. Пока Урбан близ монастыря обращался к аристократии, бродяга по имени Петр Пустынник проповедовал то же самое на улицах. Урбан обращался к графам, баронам и рыцарям, но отпущение грехов обещал всем христианам, которые отправятся в крестовый поход, так что Петр Пустынник набирал себе сторонников из всех классов: крестьян, ремесленников, торговцев, даже из женщин и детей. Его «армия» вышла в путь раньше, чем аристократы успели организовать настоящую армию – быть может, потому, что особенно «организовываться» армии Петра Пустынника и не требовалось. Они верили, что делают Божье дело – значит, Бог сам обо всем позаботится. Так что Кылыч-Арслан одержал победу над несколькими тысячами крестьян, сапожников и мясников.
На следующий год, когда царь Арслан услышал, что к нему движутся новые фаранги, то лишь пожал плечами. Но следующая волна крестоносцев была совсем иной: на этот раз пришли настоящие рыцари и лучники, возглавляемые закаленными в боях военачальниками из земель, где войны никогда не прекращались. Арслан выступил против них, и состоялась битва, в которой легковооруженные конники пускали стрелы в бронированные танки – ибо именно таковы были средневековые рыцари Западной Европы. Турки сбивали с ног пеших фарангских воинов, но рыцари выстраивали защитные блоки, которые не удавалось пробить стрелами, и медленно, неуклюже, но неотвратимо продвигались вперед. Они взяли столицу Арслана, а ему самому пришлось искать убежища у одного из своих родственников. Затем рыцари разделились: одни направились в глубь страны, в Эдессу, другие – по берегу Средиземного моря в Антиохию.
Царь Антиохии послал отчаянный призыв о помощи к царю Дамаска по имени Дакук. Царь Дамаска хотел бы помочь, но тревожился о том, что его брат Ридван, царь Алеппо, может явиться и захватить Дамаск в его отсутствие. Правитель Мосула согласился помочь, но по дороге сцепился с кем-то еще и явился в Антиохию с опозданием, а здесь схватился с Дакуком, который тоже опоздал: в результате оба мусульманских правителя потрепали друг друга и разошлись по домам, а Антиохии так и не помогли. Такова была история первых крестовых походов со стороны мусульман: трагикомический рассказ о том, как братоубийственные распри между царями позволяли крестоносцам беспрепятственно захватывать город за городом. Когда Антиохия пала, рыцари жестоко отомстили ей за сопротивление – убивали и старого, и малого, и вооруженных, и безоружных; а потом двинулись на юг, к городу под названием Маарра.
Жители Маарры уже знали, что произошло в Никее и в Антиохии, и были в ужасе. Они тоже рассылали соседям и родственникам отчаянные письма, молили прийти им на помощь; но родичи только радовались, что волки с запада нацелились на Маарру – и каждый надеялся после того, как фаранги нанесут удар, забрать город себе. Так что Маарре пришлось сражаться с фарангами в одиночку.
Христианские рыцари осадили город и довели его до отчаяния – однако дошли до отчаяния и сами, ибо в ходе осады истощили все запасы пищи в окрестностях и начали голодать. Проблема долгой осады в чужой стране – в том, что кормить захватчиков, ясное дело, никто не собирается.
Наконец вожди фарангов отправили в город письмо, в котором уверяли жителей Маарры, что никто из них не пострадает, если они просто откроют ворота и сдадутся. Лучшие люди города решили на это согласиться. Но, едва войдя в Маарру, крестоносцы устроили не просто резню – они творили немыслимые зверства: из взрослых мусульман варили похлебку, детей разделывали на куски, жарили на кострах и ели.
Знаю, это звучит как какая-то кошмарная пропаганда, которую могли бы выдумать побежденные мусульмане, чтобы очернить крестоносцев; однако сообщения о людоедстве крестоносцев в этом случае исходят не только из арабских, но и из франкских источников. Например, о том, что мусульман варили и жарили, сообщает очевидец-франк Рауль Канский. Альберт Аахенский, также свидетель захвата Маарры, писал: «Наши воины не только не страшились поедания мертвых турок и сарацинов – они ели даже собак!»[32] В этих словах больше всего поражает меня мысль, что есть собак еще хуже, чем турок; уж не считали ли фаранги турок каким-то иным видом, отличным от людей?
Поразительно, но даже этот разгром не заставил мусульман объединиться. Примеров тьма. Правитель Хомса отправил фарангам в дар лошадей и дал совет, какой город взять и разграбить следующим (не Хомс). Суннитские правители Триполи пригласили фарангов выступить с ними вместе против шиитов. (Вместо этого фаранги взяли Триполи.)
При первом появлении крестоносцев египетский визирь аль-Афдал направил византийскому императору письмо, в котором поздравлял его с «подкреплением» и желал крестоносцам всяческих успехов! Египет давно уже вел борьбу и с сельджуками, и с Аббасидами, и Афдал в самом деле считал, что новые силы на этом поле боя просто ему помогут. То, что Египет – их следующая мишень, не приходило ему в голову, пока не стало слишком поздно. После того, как фаранги захватили Антиохию, визирь Фатимидов написал им с вопросом, не нужна ли какая помощь. Фаранги двинулись на Триполи – Афдал использовал случай, чтобы захватить для фатимидского халифа Иерусалим. Он поставил там собственного губернатора и заверил фарангов, что теперь они могут являться в Иерусалим в любое время, как почетные гости, пользуясь его защитой. Но в ответном письме фаранги заявили: их интересует не защита, а сам Иерусалим, и они идут «с поднятыми копьями»[33].
Фаранги шли в основном через опустевшие земли, ибо слава их бежала впереди них. При их приближении деревенские жители разбегались кто куда, население маленьких городков стекалось в города побольше и укрывалось за высокими стенами. Стены Иерусалима были высоки, но после сорокадневной осады крестоносцы проделали здесь тот же трюк, что удался им в Маарре: «Откройте ворота, мы никого не тронем!» И здесь это сработало.
Захватив город, фаранги устроили здесь такую кровавую оргию, перед которой побледнели все их предыдущие «подвиги». Один крестоносец, описывая победу, замечал, что на улицах грудами лежали отрубленные головы, руки и ноги. (Это он называл «чудесным зрелищем».) По его словам, крестоносцы шли по городу по колено в крови язычников, а лошадям их кровь доставала до поводьев