Франция получила себе в мандат Сирию, а Великобритания – почти что всё остальное на так называемом Ближнем Востоке. Свою подмандатную территорию Франция разделила на две страны, Сирию и Ливан: последний – искусственное государство, границы которого были вычерчены таким образом, чтобы демографическое большинство в нем составляли христиане-марониты, которым Франция в этом регионе покровительствовала.
У Великобритании также имелись здесь «любимчики», начиная с Хашимитов, возглавивших такую полезную для них Арабскую революцию; так что британцы собрали вместе три бывшие османские провинции, слепили из них новую страну под названием Ирак и сделали здесь правителем одного из Хашимитов. Счастливчиком оказался Фейсал, второй сын шейха Мекки.
Однако у Фейсала был старший брат по имени Абдалла – и как-то некрасиво вышло, что младший стал правителем, а старшему ничего не досталось. Так что Великобритания вырезала из своего «мандата» еще одну страну, назвала ее Иорданией и отдала Абдалле.
К несчастью, их отцу ничего не досталось: в 1924 году еще один любимчик англичан в этом регионе, Абдельазиз ибн Сауд, вместе со своим благочестивым воинством напал на Мекку, взял святой град и изгнал оттуда хашимитского правителя. Дальше этот ибн Сауд захватил восемьдесят процентов Аравийского полуострова. Лишь Оман, Йемен и несколько крохотных княжеств на побережье избежали его когтей. Европейские державы не сделали ничего, чтобы его остановить: он ведь тоже оказывал им ценные услуги. В 1932 году ибн Сауд провозгласил захваченные им владения новым суверенным государством – королевством Саудовская Аравия.
Раздел арабского мира: план «мандатов»
Тем временем в Египте Великобритания в кои-то веки решила последовать собственным идеалам и провозгласила эту страну независимой, суверенной, свободной… с несколькими оговорками. Во-первых, египтяне не должны изменять форму правления: пусть у них на веки вечные остается монархия. Во-вторых, египтяне не должны сменять правителей: пусть ими правит всё та же королевская семья. В-третьих, египтяне должны смириться с присутствием британских войск и военных баз на своей территории. В-четвертых, Суэцкий канал следует смиренно оставить британцам. В-пятых, все таможенные сборы с судов, курсирующих по этому, самому оживленному в мире, каналу, должна получать частная фирма, контролируемая Британией и Францией, и львиную долю прибыли отправлять в Европу.
Ах да, еще Египет может иметь выборный парламент, однако решения парламента будут утверждать британские власти в Каире. Но, если всего этого не считать, Египет станет суверенной, независимой, свободной страной! В Египте быстро развилось полномасштабное движение за независимость (светско-модернистское), сильно оскорблявшее британцев: за что они борются, если независимость у них уже есть? Может, они не получили извещения о том, что теперь свободны?
С некоторым сопротивлением встретилась и Франция в Сирии. Здесь араб-христианин, получивший образование в Сорбонне, писатель по имени Мишель Афляк разрабатывал всеарабскую националистическую идеологию. Он утверждал существование мистической арабской души, воплощенной в общем языке и общем историческом опыте, которая придает огромному множеству людей, говорящих по-арабски, уникальное единство. Как и другие националисты ХХ века, вдохновленные философами века XIX, Афляк доказывал, что «арабская нация» имеет право жить в едином государстве, управляемом арабами.
Сам Афляк был христианином, однако в центр своего арабизма ставил ислам, но лишь как историческое достояние. Ислам, писал он, в определенный исторический момент пробудил арабскую душу и поставил ее на острие всечеловеческого стремления к справедливости и прогрессу; следовательно, арабы любых религий должны почитать ислам как порождение арабской души. Однако важна именно арабская душа, поэтому арабы должны искать возрождения своего духа не в исламе, но в «арабской нации». Афляк был жестким светским модернистом и в 1940 году вдвоем с другом создал политическую партию, призванную воплотить его видение в жизнь. Называлась она «Баас», то есть «Возрождение».
Итак, из европейских мандатов родились на свет четыре новые страны, пятая сложилась самостоятельно, а также псевдонезависимость обрел Египет. Но оставался неразрешенным еще один вопрос: что делать с Палестиной? Принцип самоуправления требовал, чтобы и она стала независимой страной, которой будет управлять ее собственный народ: но какой народ? Кого считать «естественной нацией» Палестины? Арабов, составляющих почти 90 процентов населения, которые жили здесь столетиями? Или евреев, б о́льшая часть которых приехала сюда из Европы в последние двадцать лет, поскольку две тысячи лет назад здесь жили их дальние предки? Хм… вопросец не из легких, верно?
Для арабов ответ был очевиден: Палестина должна стать еще одной арабской страной. Для еврейских иммигрантов из Европы ответ был столь же очевиден: о чем бы там ни договаривались великие державы, а этот клочок земли должен стать наконец домом для еврейского народа – единственным местом, где евреям не будет грозить опасность, которое они смогут назвать своим. Кроме того, эту территорию уже пообещал им британец Бальфур!
Британия решила по поводу Палестины никаких решений не принимать, а просто смотреть, как там пойдут дела, и действовать по обстоятельствам.
Как же, спрашивается, могли лидеры светских модернистов при помощи национализма скрепить эти сомнительные нации, особенно учитывая, что некоторые из них говорили об арабской нации поверх любых существующих границ, а другие, как исламисты и ваххабиты, в то же время проповедовали так: к черту нации, к черту политику этнической идентичности, все мы мусульмане, идем восстанавливать халифат?
В конечном итоге, успех светского модернизма в таких условиях зависел от двух вещей. Во-первых, поскольку светские модернисты по-прежнему размахивали знаменем «развития», им требовалось что-то развивать и кого-то наделять обещанным благосостоянием. Во-вторых, поскольку они утверждали свою легитимность через национализм – необходимо было добиться для своих наций реальной независимости.
Однако за два десятилетия, прошедшие после Первой мировой войны, светские модернисты не сумели сделать ни того, ни другого. Не удалось им это, поскольку, несмотря на завораживающую риторику «Четырнадцати пунктов» Вильсона, западные державы ни на миг не ослабляли хватку на горле мусульманского мира.
И не было никакой надежды, что ослабят – ведь между странами Запада в эти годы шла острая конкурентная борьба. Подогреваемые идеологиями – коммунизмом, фашизмом, нацизмом, демократией – они мчались к апокалиптическому столкновению. Ставки были больше, чем жизнь. Победа зависела от индустриальной мощи, главным ингредиентом индустриализации теперь стала нефть, а бо́льшая часть мировой нефти, как оказалось, скрывается под землей на территориях, населенных мусульманами.
Первые крупные нефтяные бассейны были открыты в конце XIX века в Пенсильвании и Канаде, однако в то время эти открытия мало кого заинтересовали: из нефти в те годы производили только керосин, использовали его только для керосиновых ламп, и даже для целей освещения большинство потребителей предпочитали китовый жир.
В 1901 году британский геологоразведчик по имени Уильям Нокс д’Арси обнаружил в Иране первое из крупных ближневосточных нефтяных месторождений. Он немедленно выкупил у тогдашнего Каджарского шаха эксклюзивные права на всю иранскую нефть в обмен на кругленькую сумму наличными, перекочевавшую прямиком в шахские карманы, и на обещание 16 процентов роялти в иранскую казну – роялти не со стоимости общего количества добытой нефти, а с «чистой прибыли» от нефти реализованной; иными словами, сделка, заключенная д’Арси, не гарантировала Ирану никаких стабильных доходов от добычи нефти.
Вы, возможно, спросите: кем же надо быть, чтобы продать весь запас некоего полезного ископаемого у себя в стране, известный и неизвестный, в настоящем и в будущем, за звонкую монету какому-то проходимцу? И почему граждане страны, услышав об этой сделке, немедленно не свергли шаха? Ответ первый: привычка. Шахи из Каджарской династии на протяжении уже ста лет именно так и поступали. Ответ второй: только что закончилась ожесточенная борьба вокруг табачной монополии, которую шах таким же манером уступил британцам, и политические активисты вышли из этой борьбы обессиленными. В-третьих, нефть казалась не слишком важным ресурсом: то ли дело табак (или даже китовый жир!). В-четвертых, активисты вели в эти годы борьбу, которая казалась им важнее и табака, и нефти: борьбу за конституцию и парламент. Вот так сделка с нефтью прошла незамеченной.
Однако в то самое время, когда Иран столь нерасчетливо избавился от своей нефти, значимость ее вдруг взлетела до небес благодаря новому изобретению – двигателю внутреннего сгорания. Двигатели внешнего сгорания, то есть паровые двигатели, работали на всем, что горит – на практике обычно на дереве и угле; двигатели внутреннего сгорания – только на очищенной нефти.
В 1880-х годах один немецкий изобретатель снабдил таким двигателем большой трехколесный велосипед. Из этого трехколесника родился автомобиль. К 1904 году в Европе и США автомобили сделались настолько популярны, что под них перестраивали дороги. Вскоре после этого паровозы сменились тепловозами. В 1903 году был изобретен самолет. Затем на нефтяное топливо начали переходить океанские суда.
В Первую мировую войну мир увидел первые танки, первые военные теплоходы, первые самолеты-бомбардировщики. К концу войны все понимали: военная техника, работающая на бензине, будет развиваться, становиться всё изощреннее и смертоноснее – и тот, кто завладеет мировыми запасами нефти, в конечном счете будет править миром.
В Иране это поняли слишком поздно. Уильям д’Арси уже продал свою иранскую нефтяную концессию компании, управляемой британским правительством (она существует и по сей день, нынешнее ее название – «Бритиш Петролеум»). К 1923 году, если верить Уинстону Черчиллю, Великобритания заработала на иранской нефти 40 миллионов фунтов, а Иран получил из них лишь около 2 миллионов