А иногда нет. 5 июня Израиль одновременно, без предупреждения, атаковал Египет, Сирию и Иорданию. Впрочем, «без предупреждения» – здесь выражение достаточно условное: напряжение между Израилем и арабами нарастало уже несколько месяцев. Но никто из арабских государств не ожидал, что война начнется этим июньским утром – и никто не был к ней готов.
В первые двадцать четыре часа Израиль практически полностью уничтожил египетские ВВС, не дав им подняться в воздух. В следующие пять дней – захватил все территории, отведенные ООН для несостоявшегося государства Палестина. Теперь они превратились на Оккупированные Территории, управляемые Израилем, но населенные в основном палестинцами. На седьмой день война была окончена: эта неделя непоправимо изменила мир.
Быть может, вы полагаете, что абсолютных побед не бывает. Пожалуй, так и есть, когда в схватке сходятся две монолитные силы. Но в 1967 году, когда Израиль одержал самую решительную победу в новейшей военной истории, он сражался не с монолитом. Арабская сторона представляла собой клубок дрязг и противоречий.
Шестидневная война нанесла Насеру тяжелейший удар и положила конец его карьере. За четыре следующих года он потерял всё, включая и жизнь.
Будь Насер в самом деле лидером монолитного арабского блока, его поражение могло бы побудить «арабов» вступить с Израилем в переговоры и выработать какие-то основы для мирового соглашения. Но «арабов» не существовало. И Насер был, в сущности, лишь одним из нескольких соперников в борьбе за лидерство в одном из нескольких политических течений, популярных среди так называемых арабов: светском модернизме. Напав на арабов, Израиль атаковал только это течение; разгромив Насера, нанес урон лишь этой западнической, модернистской, светской, националистической тенденции, и даже не во всех ее выражениях. С падением Насера ушел в прошлое «насеризм», странная смесь светского модернизма с исламским социализмом. Образовавшийся вакуум власти начали заполнять иные, более опасные силы – силы, в которых было больше примитивного и иррационального.
После этой войны арабские беженцы, сгруппировавшиеся вдоль израильских границ, оставили надежду, что их спасет какое-либо арабское государство, и решили отныне полагаться только на себя. Эти беженцы, число которых после войны превысило миллион, к этому моменту уже вполне могли называть себя палестинским народом: общий драматический исторический опыт, несомненно, дал им общую идентичность и сделал «нацией» в классическом смысле слова. Теперь уже они превратились в «народ без земли»; и среди палестинцев начали возникать группировки, провозглашающие своей целью восстановление Палестины любой ценой. Крупнейшие из них влились в коалицию под названием Организация освобождения Палестины (ООП), основанную в 1964 году как механизм, с помощью которого палестинцами могли «управлять» арабские правительства. После Шестидневной войны палестинцы взяли эту организацию под контроль и начали управлять ею сами. Председателем ее стал человек по имени Ясир Арафат, инженер на полставки и на полную ставку революционер[96], и под руководством этого квазиправительства палестинцы начали с израильтянами затяжную войну. Таково было первое следствие Шестидневной войны.
Во-вторых, падение Насера открыло путь второму арабскому светскому и националистическому движению – тому, что основал Мишель Афляк. Его партия соединилась с Сирийской социалистической партией: вместе они образовали Социалистическую партию Баас, идеология которой сочетала государственнический социализм с пламенным арабским национализмом. После Шестидневной войны в этот новый Баас хлынули разочарованные армейские офицеры: так у этой и без того не слишком здоровой смеси национализма с социализмом появился отчетливый милитаристский окрас. То, что началось как искренне либеральное и модернистское движение, выступавшее за права женщин, равенство для религиозных меньшинств, свободу слова, гражданские свободы, демократию, просвещение и тому подобные прогрессивные идеалы – теперь стремительно двигалось в сторону национал-прогрессизма с тоталитарными обертонами. Кредо Баас свелось к выкрикам: «Нация! Наша нация должна развивать заводы, индустрию, делать бомбы!» Еще до Шестидневной войны партия Баас получила контроль над Сирией; после Шестидневной войны вторая ветвь той же партии захватила власть в Ираке и начала строить там полицейское государство, возглавить которое вскоре предстояло безжалостному диктатору Саддаму Хусейну. Обе партии Баас поначалу пользовались народной поддержкой – арабские граждане их стран боялись Израиля, были тяжело поражены исходом войны 1967 года и отчаянно искали то, что сможет восстановить их гордость. Однако для средних классов в Сирии и Ираке ее обаяние померкло, когда они ощутили на себе вкус жизни под сапогом идеологии, не имеющей за душой ничего, кроме силы. Таково было второе последствие Шестидневной войны.
И наконец, третье последствие, самое зловещее. Шестидневная война обозначила собой поворотный пункт в борьбе между светскими модернистами исламского мира – и приверженцами других течений исламской мысли и действия, вышедших из XIX века: ваххабизма и различных вариантов политического исламизма.
В Саудовской Аравии у ваххабитов уже имелось свое государство. На статус центра арабского мира давно уже притязал Египет, однако Саудовская Аравия ощущала, что тоже может претендовать на центральное положение, отчасти потому, что владеет священными исламскими городами Меккой и Мединой. Любая слабость Египта усиливала Саудовскую Аравию. А ведь она и так была очень сильна! Нефть приносила ваххабитам богатство, США исправно снабжали оружием. Пока Египет оправлялся от поражения, ваххабитские клирики начали потихоньку, используя свои ресурсы, вести по всему мусульманскому миру миссионерскую активность, основывать религиозные школы, строить мечети, назначать имамов, учреждать благотворительные организации, с помощью которых ваххабиты проникали в жизнь бедных сельских мусульман повсюду, от экваториальной Африки на юге и до южного Афганистана и Пакистана, где их приверженцы уже насчитывали более миллиона человек.
Когда Насер потерял лицо в Шестидневной войне, египетские массы попросту повернулись к нему спиной. Вместо этого они обратились к огромному антинасеровскому движению, пронизывавшему всю страну. «Братья-мусульмане» распространились и за пределы Египта – в Сирию, Иорданию, Арабские Эмираты и другие страны Аравии. Более того: изначальное движение начало давать побеги, один радикальнее другого. Одной такой его ветвью стал «Египетский исламский джихад»[97] в Египте, основанный человеком по имени аль-Завахири, который, в свою очередь, стал наставником недоброй славы саудовского джихадиста Усамы бен Ладена.
Некоторые идеологи, вдохновленные Кутбом, пришли к мысли, что джихад – не просто «обязанность» любого благочестивого мусульманина, но и «шестой столп» ислама, наряду с молитвой, паломничеством, милостыней, постом и исповеданием единобожия. Некоторые экстремисты, как Абдулла Аззам, палестинец, воевавший с СССР в Афганистане, шли еще дальше и заявляли, что джихад – единственный способ отличить мусульманина от немусульманина: согласно учению Аззама, кто не готов к вооруженной борьбе, о том как о мусульманине и говорить нечего[98]. Таких беззаветных революционеров, пожалуй, следует именовать уже не просто «исламистами», а «джихадистами». Для подавляющего большинства мусульман их идеология была совершенно неприемлема, в ней даже трудно было узнать ислам: это была щепка исламизма, ответвления политического ислама, который, в свою очередь, является ветвью ислама в целом.
Каковы же были в целом результаты Шестидневной войны? Израиль получил Оккупированные Территории. Они должны были стать для страны буферной зоной на случай следующих атак. Однако на этих территориях израильские власти столкнулись с новой угрозой – постоянно набирающими обороты восстаниями, именуемыми интифадами, и против повстанцев им пришлось принимать всё более и более жесткие меры. Год за годом, десятилетие за десятилетием бесконечная борьба с ними истощала силы нации и разрушала в глазах мирового сообщества веру в ее правоту.
Что касается другой стороны, здесь война радикализировала ООП, придала сил партии Баас и «Братьям-мусульманам», которые принялись вести активную проповедь джихада за пределами Египта. Шли годы, джихадисты становились всё более радикальны и постепенно от классических военных действий, в которых лишь случайно гибнут невинные гражданские – печально, но такое происходит во всех войнах – перешли к совершенно особому виду насилия, называемому в наши дни терроризмом и направленному именно на случайных, ни в чем не повинных людей. Короче говоря, Шестидневная война нанесла сокрушительный удар миру во всем мире, для мусульманских стран стала катастрофой, да и Израилю, в конечном счете, ничего хорошего не принесла.
Такой сюжет разворачивался после Второй мировой войны на Аравийском полуострове. Теперь вернемся немного назад и проследим за другим сюжетом, происходившим в то же время немного восточнее, на берегах Персидского залива. Здесь также произошло важнейшее событие, быть может, по значимости не уступающее Шестидневной войне, ибо оно установило в исламском мире определенный образ США и определенное отношение к ним – как выяснилось далее, ничем не исправимое.
Соединенные Штаты мусульмане начали замечать лишь после Первой мировой войны, и первое их впечатление было очень положительным. Во время Второй мировой войны они восхищались военной мощью американцев, быстротой и эффективностью их действий, щедростью в раздаче гуманитарной помощи, особенно в свете идеалов, провозглашаемых американцами – свободы, справедливости, демократии. Американцы утверждали, что их политическая система способна спасти все народы мира от бедности и угнетения; сам такой посыл был мусульманам понятен и вызывал уважение. Американские идеалисты проповедовали демократию с пламенной ревностью, отчасти напоминающей религиозные движения; благодаря им демократия американского образца превращалась в соперницу иных глобальных идеологий – коммунизма, фашизма… и ислама. Религиозные мусульмане могли отвергать этические притязания американцев, но мусульмане – светские модернисты возлагали на них большие надежды, не видя внутренних противоречий между американскими идеалами и исламом, как они его понимали.