Это решение потрясло индустриализованный мир. Я жил тогда в Орегоне – и помню, как бензин там выдавали чуть ли не по карточкам: покупать бензин разрешалось по определенным дням, в зависимости от того, на четную или нечетную цифру оканчивается номер твоей машины. Помню, как через день мне приходилось вставать еще до рассвета (была зима), плестись на местную заправку и занимать очередь. Бензина не хватало: иногда случалось, что, пока подходила моя очередь, он уже заканчивался. Мне, да и всем вокруг, казалось, что мы присутствуем при конце цивилизации. Возможно, в этом была доля истины. В результате эмбарго ОПЕК цена нефти взлетела с трех до двенадцати долларов за баррель; а сейчас, когда я пишу эти строки, нефть продается по сто тридцать долларов за баррель.
Негодование Запада вылилось в медийный образ злодеев-арабов, ныне хорошо знакомый миру: хитрые богачи с лисьими повадками и длинными носами сидят на своей нефти и лелеют коварные планы мирового господства. Стереотип, удивительно, даже пугающе схожий с тем, что создали сто лет назад европейские антисемиты для описания евреев, особенно воображаемого иудейского тайного общества, так называемых «сионских мудрецов», строящих заговоры – разумеется, с целью править миром.
Но в самом деле, нефтяное эмбарго помогло ОПЕК ощутить свою потенциальную силу. Продолжалось оно всего несколько месяцев, но по его завершению нефтедобывающие страны начали куда свободнее и смелее распоряжаться своим ресурсом. В результате элиты этих стран сделались еще богаче – что еще более обострило уже описанный нами раскол мусульманского общества на два мира.
Все это время светские силы Дар-аль-Ислама боролись за «модернизацию» своих стран, стремясь обрести как можно большую независимость от международных сил и великих держав. Однако среди носителей традиционной экономики, людей, исключенных из процесса модернизации, по-прежнему процветали иные, подавленные и даже преследуемые течения мусульманского возрождения: политические исламисты, салафиты, ваххабиты, деобандиты, джихадисты и так далее. Они проповедовали, что мир расколот на две части, несовместимые и исключающие друг друга: область мира и область войны, территория мусульманского братства – и территория безжалостной языческой алчности и насилия.
Люди, которым они проповедовали, оглядывались вокруг – и видели: в самом деле, общество расколото на два мира, это очевидно, не замечать этого может только слепой. А когда джихадисты предсказывали апокалиптическую битву между теми, кто останется верен букве откровений, полученных Мухаммедом в Аравии VII века, и теми, кто примет сторону Сатаны в его стараниях увести людей от Бога – люди, живущие в расколотом обществе, и здесь сразу понимали, о чем речь: каждое утро, просыпаясь, они видят, что стали еще немного беднее – а тем временем с телеэкранов нагло ухмыляются им люди, что живут, быть может, в одном с ними городе, но в совершенно ином мире, купаясь в сказочном богатстве. Их приводила в восторг мысль об апокалипсисе, который потрясет мир, сбросит недостойную безбожную элиту во прах, а Небо и Землю отдаст благочестивым беднякам.
Однако вплоть до 1970-х годов мало кто на Западе уделял внимание этому подземному пламени народного гнева. Господствующий на Западе нарратив мировой истории гласил, что «отсталые слои населения», своего рода реликт прошедших эпох, сами постепенно исчезнут, по мере того, как развивающиеся страны станут развитыми, деспотии осознают свои ошибки и перейдут к демократии, панацея, именуемая образованием, истребит предрассудки и заменит их научным мышлением, а примитивные эмоции уступят место бесстрастному свету разума. Согласно этому учению, главная проблема «отсталых слоев» как в мусульманском мире, так и в других странах – не условия жизни, а ложные воззрения. Еще немного подождать, еще немного модернизироваться, а потом…
А потом мир светских модернистов начал рушиться.
Первым «слетел» Зульфикар Али Бхутто – премьер-министр Пакистана, высокообразованный человек, выпускник Беркли, лидер светской, левой, социалистической Народной партии. В 1977 году генерал-исламист по имени Зия уль-Хак сместил его и бросил в тюрьму. Скоро пакистанские деобандиты начали требовать его казни. Карманный суд диктатора рассмотрел очень расплывчатые «преступления», вынес приговор, и Бхутто был повешен. Ту же судьбу претерпел Кутб в Египте тринадцать лет назад.
Следующим пал шах Ирана. В 1978 году коалиция светских левых, исламских социалистов и шиитских революционеров, сторонников Хомейни, изгнала его из страны – и на несколько мгновений показалось, что теперь Муджахидин-э-Хальк и их союзники-модернисты создадут наконец в Иране прогрессивное правительство, основанное на новой идеологии исламского социализма.
Но Хомейни ловко переиграл своих временных союзников по революции. 4 ноября 1979 года группа студентов, его последователей, захватила американское посольство и взяла в заложники шестьдесят шесть американских граждан. Последовало годовое противостояние с Америкой, которое Хомейни использовал, чтобы ослабить соперников и укрепить свою власть[100]. Но, возможно, успех Хомейни не стоит объяснять только его хитростью, безжалостностью и талантом политического игрока. Быть может, он победил, потому что в самом деле выражал глубочайшие устремления иранского простого народа. А импульс этот на тот момент состоял в том, что не надо корректировать курс светского модернизма – надо от него отказаться, прекратиться всякое движение в этом направлении и дать Исламскому Пути еще один шанс. Так или иначе, в 1980 году Хомейни превратил Иран в «Исламскую республику», управляемую самыми консервативными из числа иранских ортодоксальных шиитских улемов.
Настала очередь светских модернистов в Афганистане. Их падение началось с яркой, но недолгой победы светского импульса в самой крайней его версии. Небольшая группка афганских коммунистов организовала заговор и свергла династию Надир-шаха, правящую страной с 1920-х годов. Все члены этого клана бежали или были убиты. Затем в Афганистан вторгся Советский Союз и взял на себя прямое управление страной. Но этот левый поворот оказался кратким и бессмысленным – после него маятник лишь с большей силой качнулся вправо. Началось массовое восстание под племенными и религиозными лозунгами. Из восьмилетней партизанской войны с СССР страна вышла полностью исламистской. Мало того: сопротивление афганских крестьян привлекло в страну ревностных исламистов со всех концов мусульманского мира, от джихадистов из Аравии до деобандитов из Пакистана; спонсорами для них выступали ваххабиты из нефтедобывающих арабских стран Персидского залива. Многие впервые узнали вкус крови в афганских горах; среди них был и Усама бен Ладен.
В сущности, в последние два десятилетия ХХ века исламские светские модернисты терпели поражение или получали тяжелые удары практически повсюду. В Алжире светское правительство оказалось в осаде Исламского фронта спасения. В Палестине светская ООП уступила место религиозным идеологам Хамаса. Укрепился в этом регионе и «Исламский джихад», еще одна воинственная группировка с религиозной идеологией. В Ливане серия свирепых нападений Израиля опустошила лагеря беженцев вдоль южной границы, разрушила Бейрут, заставила ООП перенести свою штаб-квартиру в Тунис; все это освободило место для рождения шиитской радикальной партии Хезболла, которая теперь фактически правит южной половиной страны и мечтает уничтожить Израиль так же страстно, как когда-то мечтала ООП.
В Сирии и Ираке «Братья-мусульмане» (и их ответвления) начали долгую и жестокую войну с партией Баас – войну, на Западе практически незамеченную. В 1982 году в Сирии правительственные войска подавили мятеж «Братьев-мусульман» в Хаме.
Саддам Хусейн, правитель Ирака, был суннитским светским модернистом и заклятым врагом радикального религиозного исламизма. В 1980 году, сразу после прихода к власти Хомейни, Хусейн вторгся в Иран. Быть может, он полагал, что страну, измученную внутренними неурядицами, легко удастся покорить, быть может, положил глаз на иранскую нефть, а может быть, опасался, что Хомейни ударит первым – и на то были серьезные причины. Хомейни открыто заявлял, что планирует экспорт революции – и Ирак, соседнее светское государство с большой долей шиитского населения, был для этого самой очевидной мишенью. Каковы бы ни были мотивы Хусейна, обеим странам война принесла катастрофу. Обе почти полностью потеряли целое поколение молодых мужчин и юношей. Со времен Первой мировой на поле боя не встречались лицом к лицу такие огромные армии, не несли такие потери – и не выигрывали в результате очень мало или вовсе ничего. На протяжении войны США помогали Ираку деньгами и оружием, подогревая готовность Хусейна биться до последнего иракца, поскольку опасались, что теперь, когда возможность влиять на Иран США потеряли, в этом регионе укрепится Советский Союз. И здесь мы видим катастрофическое сплетение исламского нарратива с западным: один сюжет рассказывает о борьбе светского модернизма и исламизма, желающего «вернуться к корням», другой – о соперничестве супердержав и контроле над нефтью, облаченном в риторику «демократии» и «тоталитаризма».
Ирано-иракская война окончилась в 1988 году: победителей в ней не было, если не считать победителем Иран просто потому, что он выстоял. Ирак лежал в руинах, казна его была пуста. Два года Саддам Хусейн зализывал раны, а затем, в 1990 году, решил поправить свои дела маленькой победоносной войной. Он вторгся в соседний Кувейт и «аннексировал» его, надеясь присоединить нефть этой страны к своей собственной. Хусейн всегда был склонен к авантюрам; однако, по всей видимости, посол США в Ираке Эйприл Гиллеспи дала ему какие-то основания верить, что в этой авантюре США его поддержат.
Но вместо этого Соединенные Штаты, возглавив коалицию из тридцати пяти стран, устроили против своего бывшего союзника так называемую «Бурю в пустыне» – короткую войну, которая разрушила значительную часть иракской инфраструктуры и завершилась бомбардировкой разбитых и отступающих частей Саддама по дороге в Басру, на шоссе, которое с тех пор получило название «Дорога смерти». В этот раз Ирак потерпел однозначное, полное, сокрушительное поражение; однако Саддам Хусейн удержался у власти, сохранил и армию, и Республиканскую Гвардию, и возможность подавлять и сокрушать мятежников, поднявших голову после этой неудачной войны – возможность, которой немедленно и яростно воспользовался.