Каким-то образом ноги сами, без моего участия, вспоминают, как перемещаться по зданию. Перед выходом в холл осматриваю себя, стряхиваю пыль с одежды.
Уже позже, вечером, в своей комнате, не перестаю думать об Астрид, о том, что и как она говорила. Ее слова как поворот ножа.
Стелле сообщили, что я погибла. Случилось ли это до того, как я заявила о себе на веб-сайте, до того, как она узнала, что я еду к ней? Мать ничего мне не рассказала, и спросить, не сознавшись, что подслушивала, я теперь не могу. Но почему она не рассказала? Совсем не понимаю ее.
Астрид говорит, что ищет меня, что доставит домой, если найдет. Но я уже здесь, и очевидно, ей об этом неизвестно; Стелла не сказала. Стелла не доверяет ей.
Но Астрид заметила – со Стеллой что-то не так. В этом я уверена. И она не успокоится. Если Астрид выяснит, что я здесь, мне угрожает опасность. Несмотря на заверения, данные Астрид Стелле, я ей не верю. Если лордеры узнают, где я нахожусь, они явятся за мной.
Опасность.
Осторожно, беззвучно крадусь на цыпочках через мамин кабинет, но в этом глупом розовом платье трудно играть в шпионов: при малейшем движении оно шуршит и шелестит. Собираю подол, держу в руках и проскальзываю за портьеры.
Толкаю дверь, делаю шаг и одной ногой удерживаю ее приоткрытой, а сама тянусь к светильнику. Включаю его и убираю ногу, чтобы дверь закрылась.
Двигаюсь вдоль стены, поворачиваю за угол, потом присаживаюсь на корточки, чтобы подслушивать, как шпион.
– …скоро будет здесь.
– Он ее балует, и ты тоже.
– У нее сегодня день рождения!
– Послушай, Стелла. Не пора ли рассказать ему правду? Что его бесценная дочка – вовсе не его, что ты даже не знаешь, от кого она. Может, мне сказать ему?
– Нет! Не смей, я…
– Не грози мне, Стелла. Пожалеешь.
Разговор продолжается, но я уже не слушаю. Дрожа, я зажимаю уши ладонями, но бабушкины слова звучат в голове снова и снова: его бесценная дочка вовсе не его.
Как такое может быть? Он же папочка.
Мой папочка!
Я плачу.
Глава 14
– Все в порядке? – спрашивает Мэдисон.
– Разве не я должна об этом спрашивать? Куда ты вчера подевалась? Девчонки держат пари, что Стелла тебя в порошок сотрет – и за твое исчезновение, и за то, что ты наговорила за обедом.
Она улыбается, и улыбка у нее счастливая.
– Я в журнале написала: «допоздна». По-моему, очень доходчиво.
Подъезжает автобус, мы проходим в салон. Мэдисон садится с Финли, он держит ее за руку, его приятели посвистывают. Я усаживаюсь особняком, довольная тем, что побуду на удалении от Мэдисон, пока она не выйдет из своего влюбленного состояния настолько, чтобы наконец поинтересоваться, все ли в порядке.
Тот сон и слова Астрид из него – может ли это быть правдой? Он мне действительно не отец? Все обрывки воспоминаний о нем, о его ко мне отношении говорят обратное. Но что, если он действительно не знал?
Тогда он отдал жизнь за чужую дочь.
Немного времени спустя я уже в зале собраний КОС и, услышав свое имя, получаю конверт. Теперь это уже не кажется таким важным. Но пока Астрид не разобралась, что скрывает Стелла и кто я на самом деле, пока все не рухнуло, пять лет моей жизни предопределены.
Я вскрываю конверт.
Дорогая мисс Кейн, бла-бла-бла. Я пробегаю глазами до главного – результатов тестов на пригодность. Рекомендованы:
Неделя 1: Образование
Неделя 2: Национальные парки
Неделя 3: Гостиничная сфера
Неделя 4: Транспортная сфера
Ура! Я получила свои приоритетные секции! Но озадачена гостиничной сферой. Она меня совсем не прельщает, поэтому в списке приоритетов я указала ее внизу, и почти все так сделали. Переворачиваю лист и нахожу подробности трудоустройства.
Сразу бросается в глаза приписка рядом со словами «гостиничная сфера»:
Запрос из пансионата для девушек «Уотерфолл-Хаус», Стелла Коннор.
Что? Как это возможно? И мне вспоминается, как непреклонная Стелла уговаривала не подписывать договор с КОС и особенно не стремиться в секцию национальных парков. А потом, когда я сообщила, что все-таки подписала, отнеслась к этому спокойно, так что я даже решила, что она признала мое право на собственный выбор. Но я ошибалась. В тот день она побывала в городе; у нее есть связи, и Стелла подергала за веревочки. Можно спорить на что угодно: эти испытания ничего не стоили, и я обречена на пять лет обучения в качестве домохозяйки.
Наконец до меня доходит, что остальные уже покидают зал, направляясь в те учреждения, где проведут первую пробную неделю. Для меня это «Образование», и я смотрю адрес: начальная школа Кезика. Предполагается, что я явлюсь туда и доложу о прибытии в приемной. Но какое все это имеет значение?
Добравшись до места, бегу в приемную. Здесь уже ждут еще два потенциальных педагога и та самая улыбчивая женщина, с которой на прошлой неделе я беседовала об обучении на секции образования.
– Простите, пожалуйста, что заставила ждать. Заблудилась, – вру я. Дорога мне известна, просто ноги не хотели идти.
– Нет проблем, дорогая; присаживайся. Я – миссис Медуэй, руководитель школы. Также занимаюсь подготовкой учителей и ассистентов. Сейчас расскажу, чем вам предстоит заниматься на этой неделе.
Чтобы сделать ей приятное, стараюсь сосредоточиться, но получается плохо. Некоторые детали улавливаю: два дня мы посещаем уроки, день проводим в канцелярии и на подготовительном отделении, потом еще два на уроках, но уже помогая в качестве ассистентов.
– Какие пожелания насчет возрастных групп и предметов? – Пришедшие ранее сообщают ей о своих предпочтениях, потом очередь доходит до меня. Миссис Медуэй улыбается. – Сегодня ты тихая. Какой возраст предпочитаешь? Виды деятельности?
– Понятия не имею, – начинаю я и замолкаю. – Но они, по крайней мере, занимаются изобразительным искусством? Мне нравится рисовать. И бегать, я люблю спорт.
– Превосходно: у подготовишек следующим уроком начальное ИЗО. Я отведу тебя к ним. А в пятницу после полудня у нас на этой неделе физкультурный день; там тоже может потребоваться дополнительная помощь. На остальные дни что-нибудь придумаем.
Она ведет нас по школе, на ходу рассказывая ее историю. Здание пострадало в период бунтов и затем было восстановлено. Раньше начальная школа Кезика называлась «Школой св. Герберта Англиканской церкви», но тридцать лет назад церковные школы запретили и поменяли название. Сквозь застекленные двери классных комнат мы видим детей; в спортзале они шумно играют в баскетбол, в библиотеке сидят, склонившись над книгами. Наконец мы подходим к кабинету ИЗО, и я смотрю сквозь стекло. Она сказала, подготовишки? Совсем крошечные. Им по четыре года. Все сидят на полу, скрестив ноги, и слушают учительницу.
Миссис Медуэй стучит в дверь и негромко разговаривает с педагогом. Возвращается, берет меня под руку.
– Заходи. Все пройдет прекрасно; не надо так волноваться.
Я вхожу в класс, и ко мне поворачивается множество улыбающихся детских лиц.
Чуть позже они облачаются в халаты поверх школьной формы; учительница подает халат и мне.
– На твое усмотрение: ты здесь на посещении, поэтому можешь сидеть в уголочке и наблюдать или присоединяйся, если захочешь.
Я решаю присесть и сначала посмотреть. Малыши рисуют пальцами на больших листах белой бумаги, и воздух наполнен запахом краски и возбужденными детскими голосами. Хоть я и решила понаблюдать, уже скоро круговерть цветов на белых листах привлекает меня. Не терпится порисовать.
Маленькая ладошка хватает меня за руку.
– Мисс, посмотрите на мой рисунок! – говорит мальчик, тянет к столу, и я восхищаюсь разноцветными пятнами и кляксами.
Посреди суматохи одиноко сидит девочка; она не участвует в процессе.
– Привет, – говорю я. Она не отвечает.
Мальчик смотрит вверх. На меня.
– Это Бекки. Ей грустно.
– Ага, понятно. Я тоже иногда грущу, – сообщаю я. – Но когда мне грустно, люблю порисовать. – Никогда еще я не говорила так искренне. Опускаюсь на колени между мальчиком и девочкой и погружаю пальцы в черную краску.
– А ты почему грустишь? – спрашивает Бекки.
– В основном из-за того, что теряю что-нибудь. Например, Себастиана.
– Кто это? – спрашивает мальчик.
– Смотри. – Не могу припомнить, чтобы раньше рисовала пальцами, всегда предпочитала кисть, но довольно узнаваемое изображение кота вскоре ложится на бумагу.
Бекки очень внимательно смотрит на рисунок.
– Ты потеряла своего кота? – Она кивает сама себе. – Ладно. Я тоже кое-что нарисую. – Девочка смешивает разные краски и сосредотачивается на задаче нанести как можно больше приготовленной смеси на себя и на бумагу. Я поднимаю глаза, и учительница ИЗО показывает мне большой палец. Другие дети приносят мне свои рисунки, я их рассматриваю, а они просят показать, как изобразить кота. И уже очень скоро все это начинает казаться занятным. Может, стану учителем рисования?
Если бы только Стелла не имела к этому отношения.
На время обеденного перерыва остаюсь и помогаю навести порядок в кабинете. Учительница развешивает рисунки по стенам, моего кота помещает рядом с работой Бекки, на которой изображено нечто, похожее и на инопланетного монстра из фильма «Чужой», и на фонарный столб. Но я совершенно уверена, что это человек – может быть, ее папа?
– Это ее отец, – подтверждает учительница. – Пропал в прошлом месяце.
Я потрясенно смотрю на нее:
– Что случилось?
Наступает пауза.
– Ты молодец, что смогла вовлечь Бекки в работу. Спасибо, – говорит она, не отвечая на мой вопрос. Все понимают, что это значит, хотя нельзя говорить вслух.
Лордеры.
Звучит последний звонок. Удивительно, день прошел так быстро. В каждом классе полдня в неделю отводится на занятия искусством, и после обеда пятый класс рисовал углем. Шагая назад к центру Кезика, я смотрю на белоснежные вершины гор. Если не удастся попасть в национальные парки, может, этот вариант будет не так уж плох. Потом я встряхиваюсь. Нелепо даже думать о том, чтобы стать учителем: не говоря о моих поддельных документах, я даже старшей школы не закончила. И еще эти манипуляции Стеллы…