– Бессмыслица какая-то. Если Астрид старалась найти меня для тебя, то почему ты не сообщила ей, что я здесь?
Она собирается что-то сказать, но закрывает рот.
– Понимаю, ты ей не доверяешь. Почему же веришь ее словам, что папа отдал меня АПТ? Он никогда не поступил бы так со мной!
– Он никогда не сделал бы этого со своей дочерью.
Нет. Я качаю головой и мысленно снова оказываюсь в коридоре, где подслушиваю ее и Астрид разговор, и Астрид говорит: «Не пора ли рассказать ему правду? Что его бесценная дочка вовсе не его?»
– Он не был моим отцом, – говорю я спокойным голосом. В душе я еще не согласилась с этим, но в моей фразе содержится скорее утверждение, чем вопрос.
– Нет. И, узнав об этом, почти сразу отдал тебя АПТ для их экспериментов. Он мстил – совершил поступок, который мог причинить мне самую страшную боль.
– Он не стал бы этого делать.
– Мне жаль, Люси, – говорит она, и злость сходит с ее лица. – Прости, мне не надо было рассказывать тебе.
– Я тебе не верю! – Сворачиваюсь клубком на постели. Стелла подходит и касается моего плеча.
– Люси, мне жаль.
– Просто оставь меня! – прошу я, и она убирает руку. – Оставь. Уходи.
Она бормочет, что любит меня и ничто этого не изменит. Потом, чуть помедлив, уходит. Щелкает дверь, и я остаюсь одна.
Это не может быть правдой, не может. Он не сделал бы этого. Мой папа не сделал бы этого.
Но если он узнал, что я – не его ребенок, то, должно быть, пришел в бешенство. Какой мужчина не почувствовал бы то же самое? Должно быть, Стелла изменяла ему, не раз и не два. Как она говорила Астрид? Она даже не знает, чья я дочь. Я могу быть чьей угодно. Эта мысль ужасает меня, хотя в душе я ее отрицаю. Неужели папа сделал так, как она сказала, – узнал, что я родилась не от него, и просто отдал меня, чтобы отплатить Стелле за ее измену?
Нет. Не могу поверить. Не поверю.
Стелла ошибается. Должно быть, сама все и сочинила. И теперь просто пытается манипулировать мною, как ее мать манипулирует ею.
Дверь со щелчком закрывается за нами, и мы погружаемся в темноту. Папа включает фонарик и держит его под подбородком.
– У-у-ха-ха-ха! – завывает он театральным шепотом.
– Успокойся! Ты же не привидение. Мы – шпионы.
– Ах да. Прости, – шепчет он.
Мы крадемся по коридору, поворачиваем за угол, и слабый отзвук голосов становится громче.
– Все же я думаю, нам надо поиграть в привидения, чтобы можно было завывать через решетки, – шепотом предлагает папа.
Я качаю головой и наклоняюсь, чтобы слушать, папа сгибается рядом.
Но слова, долетающие до меня, какие-то неправильные. Они не могут быть правдой, в них нет смысла. Раздается стук – фонарик из рук папы вываливается на пол. Я поднимаю глаза.
– Папа?
Он пятится от меня по коридору. Фонарик светит не в его сторону, но даже во тьме я вижу на его лице выражение, с каким он на меня никогда не смотрел.
– Папа! – шепчу я опять.
Он смотрит на меня.
– Сейчас же иди в свою комнату, Люси. Уходи!
Он больше не беззвучный шпион. Он бросается к двери и вскоре оказывается по ту сторону стены, с бабушкой и мамочкой, и голоса их звучат настолько громко, что больше не нужно прислушиваться, скорчившись у решетки.
Глава 16
– С тобой все в порядке? – интересуется миссис Медуэй, когда на следующее утро я вбегаю в приемную. Я ухитрилась избежать разговора со Стеллой за завтраком, мне еще надо подумать над тем, что она говорила вчера вечером. И над сном, который потом увидела. Мой отец… он знал. Он был там, когда я подслушивала их разговор. Раньше что-то подавляло мои воспоминания о его присутствии. Я не хотела вспоминать об этом. Не хотела видеть, какими стали его глаза, когда он узнал правду.
Может, Стелла права?
– Ты бледна. – Миссис Медуэй кладет мне руку на лоб.
– Я прекрасно себя чувствую, правда.
Она придвигается ближе:
– Мэдисон из кафе была твоей подружкой, не так ли?
Чувствую себя виноватой. Я и не вспоминала о ней после вчерашнего разговора со Стеллой. А потом видела сон, после которого не могла заснуть и несколько часов сидела, уставившись взглядом в стену.
Миссис Медуэй неправильно понимает мое молчание.
– Городок у нас маленький. Вести разносятся быстро. Как ты относишься к тому, чтобы сегодня поработать в канцелярии? Надо разобрать кучу бумаг. Но если хочешь подремать в уголке, тоже можно.
Так я оказываюсь в уединенном закрытом кабинете. Здесь шкафы с рядами выдвижных ящиков, классифицированных по годам, по именам учащихся в алфавитном порядке, и корзины с документами, которые нужно разобрать. Миссис Медуэй объясняет мне систему; удивительно, что записи здесь хранятся на бумаге, а не в компьютерных файлах. Она касается пальцем носа и подмигивает:
– Бумажные документы недоступны хакерам.
Миссис Медуэй уходит, а я наскоро просматриваю кучу бумажек из первой корзины: больничные листы, назначения. Рабочие заметки. Результаты тестов. Приступаю к разбору с самого верха, нахожу папку для каждого документа, рассовываю их и радуюсь, что можно заняться чем-то бездумным. Но чуть погодя отодвигаю корзину в сторону.
Шкафы с классами текущего года стоят впереди, а что за ними? Я заглядываю дальше. Там шкафы с личными делами всех учеников – год за годом, десятилетие за десятилетием, с того самого дня, как около тридцати лет назад школа была переименована и открыта заново.
Должны быть и ящики с годами, когда я здесь училась. Смотрю на дверь – закрыта, заперта, тихо. 2047–2048 учебный год – мой последний в этой школе. Нахожу нужный шкаф, вытягиваю ящик с пометкой А – Л, ищу документы Люси Коннор, но впустую.
Погоди минутку. Астрид, моя бабушка, тоже Коннор, и фамилия Стеллы – Коннор. Может, раньше у меня была фамилия папы, а потом они ее заменили? Как его звали? Дэнни, значит, Дэниел. Я опускаю плечи, закрываю глаза, упираюсь лбом в холодный металл шкафа и прошу его поведать мне свои секреты. Стараюсь отпустить мысли в свободное плавание, но ничего не выходит. В раздражении принимаюсь просматривать все подряд, начиная с «А», но понимаю, что это растянется надолго.
Возвращаюсь к своим папкам, и утро, наконец, заканчивается. На обеденный перерыв покидаю канцелярию и брожу по площадкам возле школы.
Все они огорожены забором слишком высоким, чтобы десятилетняя девочка могла перелезть без лестницы. На единственных воротах установлен электронный замок; он закрыт, необходимо знать код, который наверняка не известен учащимся.
Холодно, но на земле лежит снег, с ним можно поиграть, и на площадках много детей; лепят снеговиков, играют в снежки. Один снежок, просвистевший мне прямо в голову, я замечаю слишком поздно и не успеваю увернуться. Подходит учительница, кричит на детей, велит прекратить.
Я выбираю снег из волос.
– Все нормально? – интересуется она.
– Прекрасно, – отвечаю я и прислоняюсь к воротам.
– Ты одна из новых обучающихся, не так ли?
– Пробую стать ею, – говорю в ответ.
– Ну и как, нравится?
– Очень даже. – Внимательно ее разглядываю. – Пока не сказала, вы не знали наверняка, кто я. Здесь может прогуливаться любой желающий?
Она качает головой.
– Здесь камеры, – объясняет она и показывает: одна у ворот, другие на здании, несколько на деревьях. – Охрана точно знает, кто ты, но я могу и не знать. А ворота запираются.
– Так всегда было?
Учительница пожимает плечами.
– Миссис Медуэй помешана на безопасности. – Она оглядывается – самые ближние к нам мальчишки слишком далеко, чтобы услышать, – но все равно понижает голос: – С тех пор как из школы пропала девочка. Лет шесть или семь назад.
– Вот как? По-моему, я что-то об этом слышала. Как ее звали? – спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал беззаботно и легко, а сама изнываю от желания услышать свое настоящее имя.
– Луиза или что-то похожее… Да, точно. Луиза Ховард, кажется. – Тут на другом краю школьного двора начинается свалка; один снеговик разрушен ударами маленьких ног, слышны протестующие вопли. Учительница спешит разобраться с происходящим.
После обеденного перерыва возвращаюсь к своим шкафам. «Луиза» звучит похоже на «Люси»; может, меня звали Люси Ховард?
Не нахожу ни Люси Ховард, ни Луизы Ховард. Но учительница перепутала имя; возможно, и фамилию не совсем точно назвала.
Углубляюсь в поиски на литеру «Х» и очень скоро нахожу: Люси Ховарт. Читаю имя, шепчу его вслух и уже знаю – это она. Руки дрожат. Я действительно вспоминаю некоторые вещи, и их все больше и больше; может, они не такие уж значительные, но раньше я и представить не могла, что окажусь способна на такое. Это как с кирпичами: вытащи один снизу, и остальные обвалятся.
Вытаскиваю свою папку. Объемистая. Неужели я была прогульщицей и лентяйкой? Почему-то мне так не кажется. Стелла такого бы не допустила.
На обложке – информация для регистрации. Родители: Стелла и Дэниел Ховарт – Дэнни-Шпион – и сведения для связи с ними. Внутри – обычные документы, с какими я занималась целое утро. Отзывы учителей, несколько справок о пропуске занятий, но очень немного – я редко болела. И уже тогда проявила талант к рисованию: побеждала на конкурсах в школе и по всей стране. Если АПТ требовался художественно одаренный ребенок, то им трудно было меня не заметить – с помощью моей семьи или без нее. Это я беру себе на заметку.
В самом конце своей папки нахожу одну отдельную: доклад об исчезновении. Начинается с сообщения об отсутствии на уроках после обеда. Далее письменные объяснения, потом они же в отпечатанном виде. Как связывались с моей матерью, потом – с властями. Подтверждение о присутствии в школе до полудня; я пропала после обеда. Никто на площадках не видел, чтобы я уходила; все покрыто тайной. Документы заканчиваются как-то внезапно. Люси просто исчезла. Что с ней случилось? То есть со мной. Никто не знает. Ответа нет.