– Ни шагу больше! – предупреждаю я.
Он останавливается. Улыбается:
– Вот как? Не забывай, что я знаю тебя, Кайла, или Рейн, или Люси, или Райли, или кем там ты хочешь быть сегодня. Не забывай, что ты не способна убить. Или?..
Время растягивается, каждая секунда – в вечность. В конце концов, разве этот определяющий миг не последний в моей жизни? Убью ее – погибну. Не убью – погибну. Астрид заслуживает смерти. Заслуживает больше, чем кто-либо, за исключением разве что Нико, получить нож в горло. Перерезать горло и смотреть, как кровь потечет по ее телу; отомстить за обреченных ею на смерть.
Но я не могу это сделать. Не могу быть такой, как они.
И Нико это знает.
Пальцы, держащие нож, слабеют. Я сглатываю.
Нико улыбается и подходит ближе. Забирает у меня нож.
Астрид отталкивает меня; ее лицо искажено яростью. Она снова тянется за своим прибором.
– Позвольте мне разобраться с нею за дверью, – говорит Нико. – Пора уже.
Она улыбается и снова опускает устройство.
– Поступай как хочешь, но только побыстрее. Отсюда надо уходить.
Нико кладет руку мне на плечи, собирает в кулак волосы, оттягивает голову назад и целует меня в щеку.
– У нас с тобой неоконченное дельце.
За спиной у него какой-то шум. Один из лордеров заламывает Эйдену руку, и он вскрикивает от боли.
Нико открывает переднюю дверь и выталкивает меня в ночь. Я спотыкаюсь о ступеньку и падаю в грязь под холодным дождем.
Беги.
Оглядываюсь – он стоит у крыльца. Наблюдает и ждет.
Ждет, когда я побегу. Вот что ему надо: чтобы я побежала. И тогда он сможет выстрелить мне в спину.
Я поднимаюсь. Смотрю на него с вызовом, как Флоренс у Колледжа Всех Душ.
Нико пожимает плечами и поднимает пистолет.
– Прощай, Рейн. Было весело.
Стою, смотрю на него. Он ждет, что я заплачу, буду умолять. Не дождется. Странное дело. Еще недавно я думала, что готова умереть, но теперь уже так не думаю. Вопреки всему я хочу остаться, дышать воздухом, переживать, чувствовать – пусть даже боль. Я сдерживаю набухающие в глазах слезы и боюсь, что страх выдаст себя дрожью.
Нико поднимает пистолет, целится мне в сердце, улыбается и…
Бах!
Я вздрагиваю в предчувствии удара, боли, толчка и падения, но ничего этого нет, а есть только растерянность.
Нико упал? Это он вцепился рукой в грудь, на которой расплывается красное пятно. Нико умирает.
Из темноты приближаются шаги.
Коулсон? С пистолетом в руке, он смотрит на лежащего у его ног Нико. Но ведь Коулсон – лордер, а Нико сейчас на их стороне. Разве нет? За ним бегут другие лордеры.
– Я жива.
– Правильно, – говорит Коулсон и, открыв дверь, оглядывается. – Идем.
Ошеломленная, обхожу неподвижное тело Нико и вхожу в дом следом за лордером.
Глаза у Астрид круглеют от изумления. Ее лордеры тоже не выглядят очень уж довольными, хотя они всегда такие. Но и Коулсон – лордер. Разве они не на одной стороне?
Он делает знак другим лордерам:
– Выйдите.
Они вопросительно смотрят на Астрид. На ее лице отражается нерешительность.
В комнату входят еще несколько лордеров.
– Делайте, как он говорит, – говорит Астрид, и они выходят.
Коулсон осматривает комнату, высовывает руку за дверь, подзывает кого-то. Входят двое, видеть которых я менее всего ожидала: доктор Лизандер и с ней премьер-министр Грегори.
Доктор бросается к раненым. Проверяет Бена, Эйдена и Мака. Ская. Тори. В последнем случае она качает головой и закрывает Тори глаза. Тори мертва? Еще один шок. Невероятно.
– Остальным требуется медицинская помощь, – говорит она. – И ветеринарная.
Грегори кивает, и один из лордеров говорит что-то в невидимый микрофон на воротнике. Значит, их не убьют. Им помогут.
– Я так рада, что вы приехали, премьер-министр. Так приятно вас видеть. Впрочем, как всегда. – Астрид обращается к Грегори. – Но у нас здесь все было под контролем.
Грегори вскидывает брови:
– Неужели? А что именно под контролем? Какую операцию вы проводили, не поставив меня в известность? Вам об этом что-нибудь известно? – Он поворачивается к Коулсону.
– По официальным каналам никакой информации не поступало. К счастью, у меня есть надежные неофициальные источники.
– Хорошо. Итак, глава моей службы безопасности не уведомлен о каких-либо операциях по официальным каналам. Я тоже ничего не знаю. И как это понимать?
Астрид бледнеет:
– Мне сообщили о заговоре, цель которого – дискредитировать Центральную коалицию. Заговорщики планировали подменить нашу телевизионную передачу своей и показать ее сегодня вечером всей стране. Я защищала и оберегала вас, сохраняя режим секретности. Об операции знали только посвященные.
Выходит, лордеры тоже пользуются тем же принципом.
Грегори пожимает плечами:
– Мне, может быть, знать и необязательно, но если не знает и Коулсон, как же тогда принимать решения?
Астрид начинает объяснять, но премьер-министр поднимает руку:
– Помолчите. Прежде чем составить мнение, мне нужно во всем разобраться. – От его слов веет холодом, и Астрид бледнеет еще сильнее. Однако, как ни приятен мне ее явный дискомфорт, хотелось бы знать, какое отношение все это имеет к нам? Они же все – лордеры.
– Видите ли, дорогая Астрид, я узнал кое-что такое, что обязан был знать давно. Доктор Лизандер – вы знали, что она дружила с моей дочерью – пришла ко мне с очень интересной информацией. Доктор упорно добивалась встречи со мной, и я, услышав об одном из ваших особых проектов, понял, в чем причины такой настойчивости. Как вам, несомненно, хорошо известно, Зачистка является разрешенным законом уголовным наказанием, применяемым исключительно в строгом соответствии с надлежащей уголовной процедурой. И ни в коем случае не к сиротам, не достигшим возраста юридической ответственности. А затем мы получаем информацию о ваших неофициальных тренировочных лагерях. Эти двое из них, да? – Грегори указывает на Бена и тело Тори. – Выбраны по причине особенных способностей и подвергнуты экспериментальным процедурам. – Он качает головой.
– Это все в рамках моих обязанностей как ИКН, – защищается Астрид.
Сомневаюсь, что вы сами в это верите. А потом мы собрали некоторые факты и поняли, что вы сделали с моей дочерью. И внучкой.
Грегори оборачивается. Почему он смотрит на меня? Волосы у него светлые, хотя и тронутые сединой, но теперь, вблизи, я вижу то, чего не замечала раньше, когда видела его по телевизору или на фотографиях: зеленые глаза. Того же оттенка, что и мои. Теперь уже все смотрят на меня.
Его внучка? Я? Нет, это невозможно. Или может?
Приближающийся вой сирены «Скорой помощи». В комнату входят парамедики. По знаку доктора Лизандер они уносят Ская и Бена и забирают тело Тори. Эйден уходить отказывается, хотя у него и сломана рука. Парамедики фиксируют руку на груди, осматривают Мака и уходят.
– Это смешно, – возмущается Астрид. – Они предатели, и обращаться с ними должно соответственно.
– Возможно. Окончательного решения я еще не принял. А пока я хочу посмотреть остановленную вами передачу.
– Все в моей камере. – Я указываю на пол, где лежит моя камера.
Коулсон берет ее, проверяет и передает Грегори.
Моему деду?
– Все готовы? Начинаем? – Он направляет камеру на стену и включает. Смотрим молча, и на этот раз я не отвожу глаза. Смотрю на Флоренс, ее лицо перед самой смертью. Что она чувствовала? Не то ли, что чувствовала и я несколько минут назад, когда стояла перед Нико?
Запись заканчивается, но все по-прежнему молчат. Наконец Грегори поворачивается к Астрид.
– Астрид Коннор, ваши действия неприемлемы. Необходимо дальнейшее расследование. – Он делает знак Коулсону. – Заберите ее, а потом оставьте нас.
Они уходят, дверь закрывается, и Грегори поворачивается ко мне.
– Можешь записывать на эту штуку? – спрашивает он, держа в руке камеру.
– Да.
Он передает камеру.
– Приготовься.
Ставлю камеру на запись, поднимаю. Удивительно, но руки не дрожат.
Грегори начинает.
– Это Мертон Грегори, ваш премьер-министр, глава Центрального коалиционного правительства. Я только что узнал новости, глубоко меня встревожившие.
Многие из вас, возможно, слышали, что в ходе беспорядков, имевших место более тридцати лет назад, одной из студенток, приговоренных к смертной казни, была моя дочь, Саманта Грегори. В то время я занимал пост заместителя тогдашнего премьер-министра Армстронга. Он предложил вмешаться и помиловатъ ее. Я не позволил ему спасти мою дочь, поскольку был убежден, что для нашей страны единственный способ вырваться из тисков хаоса – это строго и во всех случаях следовать закону. Всю последующую жизнь я сожалел о принятом тогда решении, а став впоследствии премьер-министром, неизменно защищал верховенство закона – в противном случае ее смерть была бы бессмысленной. Временами я бывал сознательно слеп, о чем теперь сожалею.
Недавно я узнал, что моя дочь не была казнена, но не из-за чьей-то доброты или снисходительности. Есть вопросы, которые еще требуют ответа, и мне еще предстоит узнать, где она содержалась и даже жива ли она.
Но я узнал, что у меня есть внучка, о существовании которой я не догадывался, девочка, чье единственное преступление – родство со мной, а наказание за него превосходит все, что отмерено законом.
Вы увидите очень тяжелые сцены. Мне жаль, но вам нужно это знать. В свете увиденного вами мне не остается ничего другого, как подать в отставку с поста премьер-министра. Правительство будет распущено, назначат выборы. В стране давно назрели перемены. В свое время лордеры сыграли необходимую роль, но это время прошло.
Все, этого достаточно. Я закончил, – говорит Грегори.
Нажимаю кнопку «стоп», опускаю камеру. Смотрю на Эйдена. Неужели это все мне не снится?
Грегори поворачивается к Маку.
– Можете запустить это сегодня, пока я не передумал? И воспользуйтесь вашей системой. Не уверен, что лордерские цензоры пропустят такое даже по моему прямому приказу. Меня могут арестовать.