Зачистка запрещена, и доктор Лизандер занята тем, что снимает «Лево» и удаляет чипы у Зачищенных, включая и меня. Я рада переменам, как случившимся, так и тем, что еще предстоят, но многое остается в подвешенном состоянии.
Зализываю раны и жду этот день.
Доктор Лизандер сидит за письменным столом напротив нас с Беном.
– Никаких гарантий нет. Мы не знаем, кем ты был до Зачистки.
– Понимаю. Лордеры уничтожили все мои документы; найти ничего невозможно. – Бен крепко держит меня за руку.
– Мы не знаем, кем ты был, но и знаем достаточно много, ведь так? – говорю я. – Тебе необязательно это делать.
– Я хочу.
Доктор Лизандер не в первый уже раз предупреждает о возможных нежелательных последствиях регулировки памяти. Предсказать результаты невозможно; могут быть восстановлены нежелательные воспоминания, а совсем не те, на которые он рассчитывает. Не исключен также риск повреждения головного мозга, припадков и смерти. В более простых случаях регулировка заканчивалась успешно, в данном же сказать заранее ничего нельзя ввиду многочисленных процедур, которым подвергся Бен.
– Это все? – спрашивает Бен.
– Ты еще хочешь продолжать?
– Да. Кайла может присутствовать?
– Я бы не рекомендовала, но если она не против, решать тебе.
– Пойду с ним, – говорю я, не отпуская его руку.
Что бы ни сделал Бен, виновны в этом лордеры с их процедурами и манипуляциями, из-за чего он и предал нас. Но и забыть некоторые вещи невозможно, и я до сих пор просыпаюсь по ночам от страха, когда вижу Флоренс и других погибших у Колледжа Всех Душ. И, конечно, во всем этом присутствует такая оговорка, как «если бы». Если бы Эйден не привел Бена туда. Если бы я настойчивее попыталась достучаться до Бена. Если бы я узнала, что именно случилось с ним, и остановила его…
Если бы только…
С другой стороны, нас предал не Бен, а то существо, в которое превратили его лордеры. В конце концов, нечто подобное случилось и со мной, поэтому я понимаю ситуацию лучше многих других. Я не могу бросить Бена, пока есть шанс вернуть его. И не брошу.
Бена готовят. Он лежит на одной из тех кроватей, которые словно обнимают тебя. На такой же мне делали ТСО. Специалисты проверяют мониторы, провода, капельницы и сканер. Все это время Бен не отпускает мою руку
– А если я чихну? – шутит Бен. Ему кажется невероятно забавным, что операцию будут делать через нос.
– Не чихнешь, и ты сам это знаешь. Тебя обездвижат. Все будет парализовано, кроме речи.
Наркоз начинает действовать, его пальцы слабеют.
– Не беспокойся, держу. Все хорошо, – говорю я, но мне страшно.
Эти три месяца дались трудно: Бен осознал, что с ним сделали, каким процедурам и манипуляциям подвергли, чтобы превратить в агента лордеров. Нелегко было примириться и с ролью Тори: она сохранила воспоминания, но все равно предпочла остаться на стороне лордеров. Бен лишь недавно начал возвращаться к жизни с надеждой на то, что экспериментальная микрохирургия вернет украденное.
Доктор Лизандер бросает на меня взгляд через приборы и оборудование и кивает:
– Все в порядке, Бен. Начнем?
– Нет, я передумал. Да шучу, конечно! Приступайте.
– Хорошо. Прежде всего я удалю чип – это рутинная процедура.
Мера необходимая, чтобы никто не смог активировать чип и причинить Бену боль или убить его, как убили Тори. Мой чип удалили несколько месяцев назад.
Доктор Лизандер работает удаленно: всматриваясь в контрольные мониторы, она управляет сканером и микроскопическими роботизированными инструментами. Время идет медленно, секунды кажутся минутами.
– Чип удален, – говорит наконец она. – Ты в порядке?
– В порядке. Здорово. Продолжайте в том же духе, – отзывается Бен.
– А теперь скажи, что ты чувствуешь. – Доктор объясняет, что во время операции, при исследовании участков хранения памяти, будет проведена микростимуляция различных нейронных областей мозга и в зависимости от реакций восстановление поврежденных нейронных связей.
– Ладно, поехали, – говорит Бен. – Синее, синее море. Запах рыбы и чипсов. Женщина… Я вижу женщину. Моя мать? – Он начинает ее описывать, но говорит, что это не его родная мать. Потом голос его меняется на детский, с пронзительной ноткой паники. – Мамочка? Мамочка?
– Все хорошо, Бен. Я с тобой.
– Кто такой Бен? Я – Нейт. Мамочка? Кайла? – Голос снова нормальный. – Я помню маму!
– Хорошо, – подбадривает его доктор Лизандер.
Он молчит.
– Бен?
– Здесь. Не успеваю все сказать. Иногда я как будто там, а иногда словно смотрю на фотографию.
– С памятью так бывает. Что ж, я собираюсь восстановить последние глубокие связи. Это довольно сложно.
– Буду знать.
– Описывай свои ощущения.
Бен говорит быстро, называет людей и места. Потом…
– Кайла?
– Да?
– Группа. Я опоздал. Прибежал, а ты уже там. Новенькая. Я помню! Помню, как в первый раз увидел тебя, такую красивую, бесподобную.
Знаю, он не может ни почувствовать, ни ответить, но только еще крепче сжимаю его руку и удерживаю слезы: работает. Он помнит меня.
Бен вдруг охает.
– Больно. В боку… боль обжигающая…
– Да, у тебя там шрам, старая колотая рана, – успокаивает его доктор Лизандер. – Что еще? Бен? Отвечай!
– Нет. – Голос меняется. Злой… – Нет!
– Бен? Бен?
Ответа нет.
– Бен? – Это уже я. – Нейт? Ты как?
– Денди. Я – денди, спасибо, что спросила. – Облегченно выдыхаю. Но что с его акцентом? Не столько сельский, сколько лондонский.
– Мы уже почти закончили, – сообщает доктор Лизандер.
Вскоре сканер и инструменты убирают. Вытирают Бену капельку крови под носом. Вот и все.
Глаза его закрыты – дозу седативных увеличили, и теперь он будет спать.
– Иди домой, Кайла, – говорит доктор Лизандер. – Сейчас отправим его в отделение для выздоравливающих. Пока спит, проведем мониторинг. Дня через два будем знать, как все прошло.
Но я остаюсь. С Беном или Нейтом, – кто бы он ни был. Главное – теперь он меня помнит.
Эпилог
Позднее лето. Я настояла на том, чтобы пройтись одной. Скай прыгает рядом – такой же резвый, хотя все еще прихрамывает. Иду, а мысли вертятся и вертятся. Столько того, что мотивировало меня долгое время, попытки узнать, кто я такая и откуда… Каждое новое откровение разбивало стены в моей голове, но имело свою цену. Закончится ли все сегодня?
Каждый ищет что-то. Или кого-то. То, чего недостает. Почему же я должна быть исключением?
Маминого сына, Роберта, так и не нашли, но она не сдается и продолжает искать, с помощью ПБВ, ставших теперь государственным агентством. Мак и Эйден посвящают работе в нем все свое время.
Мама отказалась баллотироваться в премьер-министры, хотя видеть ее в этой должности хотели многие. Грегори, с которым мы видимся время от времени – кем бы он ни был в прошлом, теперь он мой дедушка, и многие перемены к лучшему произошли благодаря ему, – заметил, что люди, достойные власти, не хотят ее, а жаждущие, наоборот, ее недостойны. К какой именно категории Грегори относит себя, он не сказал. Так или иначе, власть досталась какому-то новичку, страстно ее желавшему, и новому правительству, а Ди-Джей и его друзья некоторое время присматривали за ходом дел.
Будет ли теперь все в порядке? Время покажет, но я уже не уверена, что все в порядке. Границы открыты, отовсюду в страну идут новые технологии, интернет-каналов не сосчитать, а подключиться к ним проще простого с разными портативными устройствами. Любопытные путешественники торопятся посмотреть, какими мы были до того, как стали такими же, как они. Грегори говорит, мир спешит не для того, чтобы спасти кого-то, а чтобы заполучить рынок для сбыта своих игрушек.
Закон о молодежи отменен, и теперь я делю квартиру в Кезике с Мэдисон. Как и предполагал Лен, ее держали в сланцевой тюрьме и выпустили с другими незаконно удерживаемыми заключенными. Финли вскоре после моего побега ушел в подполье и вышел, когда опасность миновала. Мэдисон не та, что прежде, но с нашей с Финли помощью идет на поправку.
Стеллу я вижу пару раз в неделю; хрупкое доверие между нами мало-помалу крепнет. Она постепенно примиряется с тем, что сделала Астрид, и с тем, что отец не стоит за моим исчезновением. Ей куда тяжелее смириться с тем, что я отказала доктору Лизандер, предложившей постараться вернуть мне воспоминания, но я сыта этим по горло. Отныне никто, кроме меня, не будет решать, что мне помнить, а что забыть.
Пока работаю в национальном парке. Лен значится в списке пропавших без вести; он погиб в сражении с приспешниками Астрид. Здесь, в вышине, над миром, попирая ногами вечные горы, я ощущаю такое облегчение, такую легкость, такое освобождение от тягот и забот, какого не испытывала еще никогда. За этим на самом деле я и приехала в Кезик вопреки уговорам мамы и Эми. Горы – единственное место, где я могу спокойно размышлять о чем угодно.
Я все еще могу вернуться в школу, а потом, когда-нибудь, пройти соответствующую подготовку и стать учителем рисования, как Джанелли. Когда-нибудь, но не сейчас. Счастливые детские личики – сейчас это не для меня, особенно после того, как Зачищенных малышей из экспериментального приюта Астрид нашли… мертвыми. Приспешники Астрид убили их, чтобы скрыть творившиеся в приюте преступления, но избавиться от тел не успели.
По крайней мере я знаю, что Эди выжила, что Бен не выдал лордерам ее адрес, а их дом был пустой в тот день, потому что мать и дочь услышали о расстреле у Колледжа Всех Душ и успели скрыться.
Я навестила их после возвращения домой. Эди разрешила мне оставить Мюррея себе, потому что я даже более одинокая, чем она.
Насколько мне известно, это единственный пункт, по которому Бен сказал правду, все остальное утонуло во лжи. Он вел игру достаточно долго, имея целью выйти из больницы, а потом правда стала понемногу выходить наружу. Выяснилось, что преступления, заслуживавшие такого наказания, как Зачистка, он совершал и раньше, еще до нашей встречи. Еще он сказал, что счастливым был только тогда, когда носил на руке «Лево».