Двери распахнулись от небрежного удара ногой. В проеме, закрывая свет, выросли две мощные фигуры.
Стражники внимательно оглядели зал, но не нашли того, кого искали.
— Эй, хозяин, — крикнул один из них. — Принеси солдатам Офира, что защищают твое толстое брюхо и грязную таверну от грабителей да разбойников, что-нибудь покрепче промочить горло. И поживей.
— Да похолодней, — вступил в разговор второй. — Слава богам, пока все спокойно.
Хозяин заторопился.
— Не слышал, что приказали добрые господа? — заорал он на мальчишку, который готовил еду около огромной раскаленной печи. — Мигом лети в подвал, неси вино, то, что получше. Бери с верхней полки, там стоят склянки черного цвета, вот оттуда и наливай.
Он стал подобострастно кланяться, в нетерпении притопывая ногой. Больше всего ему хотелось напоить солдат и выпроводить их поскорее из трактира.
Весь красный от напряжения и тяжелой ноши, паренек принес два больших кубка, наполненные добрым холодным вином.
Хозяин таверны не хотел ссориться со стражниками, потому всегда держал крепкий напиток специально для такого случая.
— Ну, ты гляди в оба, — предупредил старший охранник трактирщика. — Коли увидишь что подозрительное, сейчас доложи нам. Время-то нынче неспокойное.
— Слава Митре и всем богам, а также нашему мудрому правителю и смелым солдатам, у нас все в порядке, — скороговоркой зачастил хозяин заведения.
Стражники с сожалением посмотрели на дно сосудов, но просить новую порцию не стали. Напиток и верно оказался очень крепким, добавка могла сбить с ног. Узнай об этом старшие офицеры — не поздоровится.
Они надели кожаные шлемы, еще раз для порядка оглядели жующих и пьющих посетителей. Взгляд одного из них задержался на киммерийце. Он наклонился к товарищу и стал шептать тому что-то на ухо.
— Ты, видать совсем упился, — захохотал старший. — Не помнишь, что говорил офицер? Разве он похож на тех, кого следует искать? Пошли на свежий воздух, пока ты тут не упал под лавку и не уснул.
Солдаты кивнули хозяину и вышли из таверны.
— Видать, и верно что-то происходит, ведь они уже второй раз ко мне заходят, — ни к кому не обращаясь, сказал трактирщик.
Острыми черными глазами старуха смотрела на захлопнувшуюся за стражниками дверь.
Город Батрея располагался в северо-восточной части Офира на границе с Кофом, там, где уже начиналась гряда Карпашских гор.
— Не знаешь, добрая женщина, — обратился Конан к старухе. — Что случилось? Почему стражник сказал, что времена неспокойные? Насколько мне известно, и Аквилония, и Немедия, и Коф давно подписали с Офиром мирный договор.
— Мы живем в приграничной зоне, — рассудительно ответила старуха. — А когда двое дерутся, то пострадать может третий, вот потому-то стражники и следят, чтобы здесь не появлялись валлардийцы и курсаиты. Чтобы ни одна сторона не подумала, будто Офир поддерживает другую. Наши правители приняли мудрое решение.
— И какое же? — поинтересовался Конан, уже зная ответ.
— Запретили въезд в Офир и тем, и другим. Пусть сами промеж собой разбираются.
Рассказ пожилой женщины неприятно удивил киммерийца. Он и подумать не мог, что за время его отсутствия в Валлардии случились такие разительные перемены.
Это крохотное государство располагалось в одной из долин Карпашских гор. Там киммериец оставил много хороших знакомых, чья судьба стала тревожить его.
Он подарил старухе несколько золотых монет, поблагодарил за рассказ и вышел из таверны.
Глава 3Слово мертвеца
Средоточием пятого уровня, города жрецов, магов, прорицателей, черных и белых колдунов был величественный Храм Вечности. Он почитался в столице, как и во всей Валлардии, больше чем Уединенные Дворцы шестого уровня, где обитал Трибун.
Воздвигнутый из черного мрамора восьмигранник окружали белоснежные колонны, установленные на стыках стен.
Каждая была испещрена резцом художника, изобразившего бесформенные волны Хаоса, в которых плавали первоптицы, пробуждение Творца Мира, рождение Луны, Неба, Земли и Солнца, появление людей, животных и растений, водных просторов, гор, пустынь и их духов, — добрых и зловредных.
В каждой стене были прорезаны длинные парные окна, расположенные одно над другим, закрытые тончайшими пластинами прозрачного камня, добываемого только в пещерах Языков Пламени, и потому называвшимся огненным.
Пол внутри храма выстлан белым мрамором, из него же, обработанного в виде черепицы, сделана крыша.
Сверкающая тайными знаками, выложенными драгоценными камнями, возвышалась на высоком постаменте розового мрамора фигура Единого и Единственного, кто существовал и мыслил в темных глубинах Хаоса в те времена, когда не было иного разума, ибо некому было вместить его, не было ни звука, ни безмолвия, ибо Он не нуждался в них и не возник еще никто, могущий ощутить их.
Радгуль-Йоро, своей волей породивший Луну и Небо, от союза которых произошли Солнце и его супруга Земля, давшая жизнь всему существующему на ней, возвышался над людьми, собравшимися в храме.
По сторонам его стояли серебряная статуя прекрасной девы, богини Луны Эзерии и вырезанная из огромного цельного берилла фигура мужчины — бога Неба Стриноса.
Эзерия держала на раскрытой ладони главного духа Луны — трехлапую серебряную жабу Ордину, которая могла свободно расхаживать по земле среди людей, прислушиваясь к их просьбам и передавая их своей госпоже. Изумрудный диск Земли олицетворяла богиня Амирисса, с гневным лицом и вытянутой в предостерегающем жесте рукой повернувшаяся к богу Зла — поглотителю людей Дармаку.
Особая ложа Трибуна была заполнена приближенными к нему лицами, многие из которых высказывали осторожные опасения относительно причин разрушения горного храма.
В значительной степени для них, а также для поддержания боевого духа иных, не сомневающихся в виновности курсаитов, верховный жрец Долабелла, заменивший погибшего Гарквануса, начал великий ритуал вопрошения богов.
Лица людей, набившихся в храм, сохраняли серьезность и опасливый страх при виде сонма богов и подвластных им духов.
Конечно, все, что пошлют они человеку — благо, значения которого тот сам подчас не понимает, но все же лучше держаться от всесильных подальше, авось не заметят крохотную козявку и не столкнут с проторенной тропы в пучину бедствий.
Кроме специального возвышения, предназначенного Трибуну и его советникам, в храме не было особых мест для жителей разных уровней, а потому богатые купцы в одеждах из тончайшей белой шерсти, вышитых золотыми и серебряными нитями, их жены, высокие прически которых, прикрытые крохотными шляпками, отягощали переплетения драгоценных камней, черепаховые гребни, золотые заколки, смешивались с оборванцами самого подозрительного вида.
Однако, как бывало всегда в ожидании появления жрецов, толпа постоянно двигалась и, наконец, зажиточные, почтенные жители города передвинулись вперед, белым сверкающим полукругом охватывая ложу Трибуна. Почти любая нужда рано или поздно находит свое удовлетворение.
Видя сморщенные носы знати, отворачивающей лица от сладковатого, прогорклого запаха, исходящего от лохмотьев, те, для кого именно эти лохмотья служили привычной одеждой, стали приходить в храм заранее и любому желающему за небольшую мзду уступали хорошее место, сами отходя все дальше к выходу.
Молодой жрец в яркой желтой хламиде из грубого полотна и таком же колпаке с вышитыми на нем черными цветами горсии, символизирующими траур по погибшим в горном храме, дотронулся черными палочками до огромного барабана, стоявшего сбоку от группы богов, возле арки, ведущей в комнату таинств, где могли появляться только жрецы и где хранились священные ритуальные предметы.
Все разговоры и движение прекратились, как только низкий звук поплыл, отталкиваясь от гранита и собираясь рокочущим громом под сводами храма.
Долабелла появился первым — тонкий мужчина, на голову выше сопровождающих, с лицом нервным и подвижным, даже в столь торжественное мгновение не теряющим выражения острого интереса к окружающему, как будто со всех сторон ожидая появления опасности.
— На нас смотрит, как будто товар на прилавке оценивает, — прошептал в самое ухо приятелю приземистый краснолицый купец, которому было тесно в толпе, не хватало воздуха и места, что усиливало присущую ему желчность характера.
Старик с волнистыми белыми волосами, к которому он обращался, дернул купца за рукав, воровато оглядываясь — не услышал ли кто непочтительного замечания. Однако и сам не удержался.
— Хорошо, что не пляшет от радости — был бы жив Гаркванус, не скоро бы ему дождаться такого возвышения, недолюбливал его покойник, пусть душа его не прогневит Ортикса.
С этими словами оба посмотрели в сторону бога подземного царства мертвых, парящего на широко распахнутых крыльях возле Дармака.
Первый собеседник только раскрыл рот, чтобы добавить что-то, как натолкнулся на осуждающий взгляд старшего сына и замолчал, смутившись — не пристало в храме при появлении главного жреца разговаривать, да еще непочтительно обсуждать служителя богов.
Четыре старейших жреца вынесли нефритовый столик, на котором лежало что-то, прикрытое куполообразной крышкой, вырезанной из узорчатой яшмы, переливающейся причудливыми цветами.
Сами собой стали светиться восемь кадильниц — по числу углов храма, от них распространился аромат сжигаемого алойного дерева и муэров, редких горных грибов, растущих на гниющих стволах деревьев.
Никто не заметил, как возобновился барабанный напев, рокочущий, томный, напоенный темной страстью, одновременно притягивающей и отталкивающей. Казалось, именно он ведет жрецов, не давая им сбиться с плавного скользящего ритма.
Следующие двенадцать служителей в алых накидках с белыми поясами и черными капюшонами шли так медленно и плавно, что казались плывущими по воздуху.
На всем пути до главного жреца они не нарушили формы круга, созданной собственными телами.