Те, кто сидел непосредственно над проходом, заранее отрезали стебли — и если распахнутый бутон ложился между упругих полушарий красавицы, это считалось хорошим знаком тому, кто его бросил.
Не в том, правда, случае, если все видела сидевшая рядом супруга.
Стройную талию девушки обхватывал кожаный пояс, на котором крепились короткий меч и четыре метательных кинжала. Узкие полуштаны плотно обтягивали стройные бедра, закрывая их только на десять пальцев сверху. Ноги Корделии украшали высокие сапоги с львиными мордами на галунах.
— Я не могла упустить шанс снова выйти на Арену Валлардии, — сказала она. — Ведь я приехала сюда как гладиатрисса — тогда меня и увидел из своей ложи король Димитрис.
— В конце концов это стоило ему жизни, — пробурчал Немедий.
Девушка хлестнула своего спутника взглядом, и он сделал вид, что просто закашлялся.
— Гладиаторский бой будет только началом представления, — продолжал советник. — Люди привыкли к тому, что видят на Арене сражения и Трибун не хочет, чтобы хоть кто-нибудь из них ушел из Колизея обманутым…
Он вновь вспомнил о том, как дорого обошлась эта ошибка Фогарриду.
— Главная часть представления — совсем иная. И тебе придется участвовать в ней, уже не как добровольцу.
— Если все это тебе не по душе, тогда зачем? — спросил Конан.
Ортегиан вздохнул.
— Боюсь, я совершил ошибку, — отвечал он, нимало не боясь того, что его признание услышат слуги, разносившие угощение.
Киммериец редко встречал правителей, которые могли решиться признать свою неправоту — даже оставшись наедине с избранными сановниками.
— Когда Храм обрушился, и тысячи людей погибли под его сводами, — страну охватила ярость. Все требовали правды, каждый хотел узнать, на чьей совести это ужасное святотатство.
Конан спросил себя: всегда ли Ортегиан говорил в подобной манере, красивыми, обкатанными фразами, что стучат в твой разум, подобно холодным градинам. Нет, наверное, он приобрел эту привычку только когда стал Трибуном.
— Потом правда стала известна… И ярость людей превратилась в ненависть. Все хотели мести. Одни говорили, что курсаиты со дня на день нападут на Валлардию. Другие считали, что мы должны нанести удар первыми.
Он опустил свой единственный глаз в пол.
— К своему стыду, я поддался этому настроению. Слишком свежим в моей памяти был пример Фогаррида, — который стремился во всем поступать правильно, а не так, как требовала толпа. Я думал, что если не сделаю решительный шаг как можно скорее, люди взбунтуются…
Трибун повертел в руках виноградину, потом положил ее обратно в чашу.
— Народные волнения легко могут перейти в бунт, если не дать им выход. Я это знал. Поэтому объявил, что мы будем готовиться к войне. Конечно, я знал, что Валлардия не готова. Наша армия ослабла, дисциплина расшатана, нет единства среди офицеров.
Терранд медленно кивнул, полностью соглашаясь со словами Ортегиана.
— Однако я чувствовал, что выбора у меня нет. Мы начали собирать ополчение, пригласили наемников. Люди ждали, что со дня на день начнется война — поход во имя справедливости, ради отмщения. Но магический барьер, отделивший нас от Курсаи, нарушил все планы.
Он бросил взгляд в сторону пустующего кресла.
Тебе наверняка известно, что чародей Гроциус так и не смог определить природу этого волшебства, не говоря уже о том, чтобы развеять его. А ведь наш придворный колдун по праву считается одним из лучших по эту сторону Карпашских гор.
Крохотные ладони Трибуна провели вдоль подлокотников кресла.
— Разум подсказывает, что отсрочка только пойдет нам на пользу. Основную часть нашей армии составляют сегодня ополченцы — простые, необученные крестьяне, которые испугаются одного вида боевого феникса. Им нужна тренировка, не так ли, Терранд?
На этот раз полудракон не ответил, уперев мрачный взгляд на арену. Он полагал, что вчерашние феллахи не смогут стать хорошими солдатами даже за полгода, и занятия с наемниками мало что изменят.
— Однако толпа не склонна слушаться разума. Люди спрашивают, что делает их правитель, чтобы отомстить курсаитам? Почему власти ничего не предпринимают? Чем занята армия? Вот какие вопросы ты каждый день можешь услышать на улице.
Терранд хотел пояснить, что бы он сам сделал со смутьянами, которые ведут подобные разговоры. В королевских темницах всегда хватает места для тех, кто недостаточно любит своего монарха. К несчастью, Ортегиан не разделял его энтузиазма. Выслушав предложение военачальника, Трибун ответил:
— Ты можешь посадить в тюрьму одного человека или сотню. Но если захочешь бросить туда весь народ, — проще самому запереться в камере.
Больше к этому вопросу не возвращались.
— Будь это один горожанин — я мог бы взять его за руку, привести в наш дворец, показать отчеты лазутчиков, которые каждый колокол сообщают нам о положении дел в Курсае. Я отвел бы его в лагерь, где тренируются ополченцы. Показал наши элитные отряды — фениксов, мантикор, боевых магов. Но людей, которые задают такие вопросы, тысячи. Поэтому я должен ответить им всем и сразу…
— Здесь, на Арене?
— Да. После того, как закончится первый бой, сюда выйдут ополченцы. Не все, разумеется, — только несколько отрядов. Этого будет довольно. Им предстоит сразиться с опасными тварями, которых привезли в Валлардию издалека. Терранд говорит, этих существ прочили для главного боя в Колизее…
— Не напоминайте, сир, что мне самому пришлось участвовать в подготовке этого шутовства, — рыкнул полудракон. — Несколько десятков солдат — моих солдат! — будут рисковать жизнью ради потехи. Умереть во имя того, чтобы вызвать улыбку на жирном лице кожевника — может ли быть больший позор для воина?
— К несчастью, нам приходится учитывать волю народа, — согласился Трибун. — Чаще всего, он столь же глуп, сколь и грязны его сокровенные желания. Мы должны показать людям, что солдаты готовы к бою. Пусть видят тех, кто отстоит честь Валлардии в грядущей войне…
Сапфировые врата Колизея распахнулись перед Корделией.
Огромный амфитеатр, возносившийся к небу четырьмя ярусами трибун, открылся перед ней, словно бутон невиданного цветка.
Толпа взревела.
Корделия вскинула руку с мечом, и ее громкий боевой возглас потонул в восторженном крике зрителей. Ее здесь любили. Людям не терпелось увидеть, как ловкая аквилонка сойдется в бою с неведомыми тварями, что прятались до поры за другими вратами.
Девушка неторопливо зашагала вперед, и ее черные высокие сапожки тонули в белом песке, которым была усыпана Арена. На его фоне кровь выглядела особенно эффектно.
С тяжелым протяжным лязгом начали растворяться вторые ворота.
Они находились прямо напротив первых — два выхода из Преисподней, чем и были для их обитателей подземелья амфитеатра.
Люди неистовствовали. Никто не знал, какое существо появится из темного коридора. Сто тысяч человек превратились в одно, и им не терпелось увидеть смерть.
— Ну иди ко мне, — пробормотала Корделия. — Ты ведь хочешь умереть — медленно и больно?
Высокие створки лязгнули и остановились.
Девушка подняла меч.
Зрители, еще мгновение назад оглашавшие воздух криками, теперь смолкли. Каждый из них напряженно всматривался в темный провал, и глядя на них, можно было подумать, будто их жизнь решается в эти мгновения.
Тяжело загремел металл.
Двое служителей Арены, невидимые за стеной из известкового туфа, вращали широкие колеса. Звенящая цепь наматывалась на них, поднимая высокую решетку — невидимую зрителям стену, что отделяла прекрасную гладиатрису от монстра.
Толпа взревела вновь, приветствуя второго бойца.
К их крикам волной присоединился рев тех, кто толпился за стенами Колизея — там, специально для них, открывалась кольцом широкая площадь, окаймленная трехъярусной галереей.
Корделия смотрела на тварь, с которой ей предстояло сразиться.
Из широких распахнутых ворот, медленно переваливаясь на коротких лапах, выходил серый дракон.
Его раздвоенный хвост оканчивался длинными заостренными крюками, которые, волочась по песку, оставляли за собой глубокие борозды. Клыкастая пасть была приоткрыта, роняя под ноги монстра дымящиеся капли пламени. Над черными немигающими глазами кустились клочковатые брови. Из них росли изогнутые рога.
— Корделия, — прорычал дракон. — Я был рад узнать, что сегодня убью тебя.
Девушка взмахнула мечом, разминая запястье.
— Риус, — сказала она. — Забыл, видно, чем закончилась наша первая встреча?
Дракон припал головой к земле, зарычав, словно собака, которую дернули за стальной ошейник. Три капли огня упали из его пасти, плавя песок и превращая в стекло.
— Я был молод и глуп, — отвечал монстр. — Ты обманула меня, аквилонка. Если бы не сонное зелье, которое я выпил, поверив твоим лживым словам, — тебе не удалось бы надеть на меня цепи.
Девушка рассмеялась.
— Ты был рожден для ошейника, дурачок.
Люди, сидевшие на трибунах, жадно ловили каждое слово. Магические кристаллы, установленные вдоль ярусов, позволяли им расслышать все — даже последний вздох умирающего бойца.
— Ты сделала меня рабом и продала на Арену, — сказал Дракон, медленно приближаясь к девушке. — Так ты обрела право выступать здесь. Ценой моей свободы.
Корделия лениво полюбовалась на свои ногти.
— Надо было думать раньше. До того, как стал охотиться на крестьян и пожирать их.
Когтистая лапа Дракона ударила в белый песок, взметнув его над Ареной.
— Люди родились, чтобы мы пожирали их. Таков мир. И ни ты, ни даже Радгуль-Йоро не сможет его изменить. Видишь мои украшения?
На спине твари поднимался ряд острых шипов, на каждый из которых были надеты человеческие черепа.
— Все это люди, которых я убил на Арене. То, что от них осталось… Я брал только головы лучших. Марсий Хайборийский. Харальд Беспалый. Аренджунский Мечник. Ты знала их? Можешь поздороваться.
Лицо Корделии стало жестким, и оттого еще более прекрасным.