Когда его бедра опускаются, я пальцами впиваюсь в плоть своих бедер, чтобы помешать себе взять то, что мне хочется — пальцы разрывающие трусы-боксеры, берущие его стальную длину в руки, направляющие ее в меня, растягивая до грандиозного удовлетворения — мне хватает достаточно самообладания, чтобы поднять глаза вверх и зафиксировать их на нем. Притвориться, что я крепко удерживаю контроль, который умоляет меня сломаться.
Он поднимает руку и мучительно медленно проводит линию между моими грудями. Его ухмылка растягивает оба уголка губ, когда мои соски твердеют от его прикосновения, доказывая, что, несмотря на мой серьезный внешний вид, он влияет на меня всеми возможными способами.
— Что же, если ты думаешь, что я трахаюсь, как веду, то должна была видеть, как я изо всех сил жму на газ и обгоняю тебя на финише.
Не могу сдержать вздоха, перехватывающего горло. Должно быть, это совпадение, что он использует термин «обгонять» — в конце концов, он относится к его профессии — но каждая частичка меня на мгновение надеется, что я ошибаюсь. Что он использует этот термин, чтобы сказать мне, что он помнит. Но как только эта мысль воспаряет надеждой, она сгорает, запирая дыхание в моих легких. Поэтому я делаю единственное, что могу, чтобы помочь себе забыться, а ему вспомнить.
Пришло время показать ему шоу, которым я его соблазняю.
Пока его глаза мечутся между моими глазами и пальцами, я раздвигаю ноги шире, желая убедиться, что он видит все, что я делаю. Мои пальцы скользят чуть ниже, за пояс моих трусиков, а затем останавливаются, мое собственное тело жаждет моего прикосновения, как и он, насколько я могу видеть это в его взгляде, и он трет пальцами друг о друга, жаждая самому прикоснуться ко мне. Но он все еще контролирует ситуацию. По-прежнему так спокоен.
Время проверить это спокойствие.
— Я думала, гонки — не командный вид спорта, — говорю я, глядя из-под ресниц. — Знаешь, в них больше каждый сам за себя. — Слежу, чтобы он наблюдал, чтобы видел, как мои пальцы скользят немного дальше на юг. И я знаю, что он смотрит, потому что его адамово яблоко двигается, когда он сглатывает.
— Каждый сам за себя, да, — наконец произносит он напряженным голосом. — Заниматься гонками может оказаться опасно, понимаешь?
— О, в самом деле? — отвечаю я.
Приступаю к делу, в сладкой пытке раскрываю себя и потираю по кругу доказательство моего возбуждения, чтобы иметь возможность применить столь необходимое трение к клитору. И как бы хорошо это ни было — давление, трение, его затвердевший член, трущийся об меня — ничто не возбуждает меня больше, чем выражение лица Колтона. Неоспоримое возбуждение и полная концентрация, когда он наблюдает за движениями, которые не может видеть через шелковистую красную ткань, но может только догадываться.
Я хочу от него большего. Хочу, чтобы эта стоическая сдержанность была сломлена, и поэтому поддаюсь чувству, эротизму момента — когда он смотрит, как я наслаждаюсь — и делаю то, что, как я знаю, поможет подтолкнуть его к краю, создаст эффект нажатия на спусковой крючок, который я знаю, взведен. Откидываю голову, закрываю глаза и протяжно стону:
— О Боже!
— Господи Иисусе! — он чертыхается, сдержанность лопается вместе с нитями ткани, удерживающими мои трусики.
Держу голову откинутой, зная, что он наблюдает, как я двигаю пальцами — поглощаю удовольствие — потому что есть что-то неожиданно раскрепощающее в том, как он срывает с меня ткань, чтобы иметь возможность видеть. Я свободна, не стыжусь и полностью принадлежу ему, телом и душою.
Чувствую, как учащается пульс. Тепло разливается по мне приливной волной ощущений, в которой мне охотно хочется утонуть. Колтон стонет, и я возвращаюсь в настоящее, поднимаю голову и открываю глаза, чтобы обнаружить его, наведенного на развилку между моими бедрами. Я со стоном протягиваю к нему руку, чтобы он увидел доказательство моего возбуждения, блестящего на пальцах. Изо всех сил пытаюсь контролировать огонь, распространяющийся по мне, зажигая места, о которых я даже и не знала, и пытаюсь обрести голос.
— Ну, Ас, опасность можно переоценить. Кажется, я отлично знаю, как действовать на скользком треке, — мурлычу я, не в силах бороться с ухмылкой, начинающей играть на моем лице, когда его пальцы глубже вонзаются в плоть моих бедер. Не отрываю от него глаз и дразню его, поднося пальцы к губам и медленно посасываю, прежде чем убрать.
На его челюсти дергается мышца. В ответ его член пульсирует подо мной. У него перехватывает дыхание.
— Скользко и мокро, да? Опасность никогда не была более чертовски соблазнительной, — тянет он, прежде чем облизнуть языком губы, он отслеживает, как мои руки скользят вниз по моей груди, по животу и дальше между бедер. На этот раз, однако, я раздвигаю колени шире, одной рукой раскрываю створки, чтобы он мог видеть, как другая рука скользит между набухшей розовой плотью. Вижу, как борьба мелькает на великолепных чертах его лица, наблюдаю, как желание захлестывает его, и знающая улыбка, изгибающая его губы, каким-то образом подходит ему в абсолютном совершенстве.
Мой прекрасный, высокомерный негодник.
Немного дерзкий.
Совершенно неидеальный.
И полностью мой.
— Знаешь, — хрипит он, проводя кончиком пальца вверх по одному бедру, намеренно пропуская мое естество, сжимающееся в ожидании, прежде чем продолжить движение вниз по другой ноге. — Иногда в гонке, чтобы добраться до финиша, новички вроде тебя должны присоединиться к команде для достижения желаемого результата.
Не борюсь с появившейся улыбкой и не скрываю дрожащее дыхание, когда его пальцы покидают мою кожу. Наклоняюсь вперед, кладу руки ему на грудь и смотрю прямо в глаза.
— Извини, но этот двигатель, похоже, отлично работает в одиночку, — говорю я, процарапывая ногтями линии вниз по его груди. Его мышцы конвульсивно сжимаются под моими пальцами, доказывая, что, хоть высокомерная ухмылка на губах остается, его тело все еще хочет и нуждается в том, что я могу предложить. Снова проникаю пальцами между бедер и говорю то, что надеюсь, подтолкнет его к краю. — Я точно знаю, что мне нужно, чтобы добраться до финиша.
— О, так ты любишь грязные гонки, да? Нарушаешь все правила? — усмехается он, возвращая мяч в игру.
— О, я определенно могу вести грязно, — дразню я, подняв брови, прежде чем потянуться рукой, его глаза сужаются, следя как я подношу палец, покрытый моей влагой, к губам. Его рука мгновенно вскидывается и хватает мое запястье, направляя мои пальцы к себе в рот, его низкий гортанный гул отражается во мне, проходя сквозь меня. И моя собственная сдержанность подвергается проверке, когда его язык кружится вокруг них, а мои бедра, автоматически реагируя, трутся и раскачиваются над ним. Боже святый, это кажется Раем. Мои нервные окончания заходятся в лихорадочной боли, когда я снова откатываюсь назад, его твердая плоть против моей мягкой, и все, о чем я могу думать — это нужда, пронизывающая меня. Влага между ног. Мысль о том, что его пальцы на мне, во мне, управляют мной.
Черт, он нужен мне сейчас. Отчаянно. Поэтому я делаю единственное, что могу, без откровенной мольбы. Бросаю последний связный вызов, который у меня остался, потому что все мои мысли перемешались в голове с этим натиском ощущений. Наклоняюсь вперед, легко пробегаю губами по покрытой щетиной линии челюсти, и вдыхаю его запах, прежде чем шепчу:
— Будучи таким опытным профессионалом, как ты, тебе, возможно, придется показать этому новичку, почему говорят, что без трения нет гонки.
Вращаю над ним бедрами и чувствую, как его зубы скрежещут, испытывая силу воли. Повторяю движение еще раз, удовлетворенный выдох соскальзывает с моих губ, тело просит большего.
— Такой большой непослушный профессиональный гонщик, как ты, боится показать новичку, как дергать рычаг, да?
Я забыла, как быстро Колтон может двигаться, из-за руки и всего остального. В одно мгновение он толкает меня назад, и я снова сажусь. Мои ноги вытянуты вперед, так что они лежат на кровати по обе стороны его грудной клетки, и он раздвигает мои колени так широко, как только можно.
Бинго.
Запал зажжен.
Тонкая грань контроля сломлена.
Слава Богу!
Должно быть, он неправильно понял выражение моего лица — облегчение, граничащее с отчаянием — как замешательство, потому что говорит:
— Я переключаю передачи, дорогая, потому что я единственный, кому разрешено водить эту машину. — Слышу гул глубоко в его горле, когда он скользит руками вверх по моим бедрам, останавливаясь, чтобы провести большими пальцами вверх и вниз по моей полоске завитков. Дразнящее прикосновение, рикошетом посылающее сквозь меня крошечные содрогания, намекая на то, что должно произойти, тот уровень удовольствия, который он может мне доставить.
Его пальцы замирают, и он ведет взглядом вверх по моему телу, чтобы встретиться со мной глазами, тень самодовольной усмешки появляется на его губах. Он удерживает мой взгляд — почти что бросая мне вызов, чтобы я отвернулась — двигает одной рукой, разделяя мою набухшую плоть, в то время как другая проникает пальцами внутрь. Моя голова откидывается назад, я вскрикиваю от ощущений движущихся пальцев, манипулирующих, кружащихся вокруг чувственного комочка нервов. Он скользит пальцами внутрь и наружу, мои стенки сжимаются вокруг него, обхватывая в чистой, плотской потребности. Жажде.
Наблюдаю за его лицом. Видеть, как его язык скользит между губами, желание затуманивает его глаза, наблюдать, как мышцы пульсируют на его руках, когда он доводит меня до лихорадочного состояния. Заставляет меня быстро устремиться к вершине, потому что я столько сдерживалась — так одурманена потребностью — что вид его, ощущение его, память о нем толкает меня через край.
Мои ногти впиваются в его предплечья, мое тело напрягается, киска конвульсивно сжимается, и надрывный выкрик его имени заполняет комнату. Я падаю вперед, обрушиваясь на грудь Колтона, в то время как жар, пронизывающий меня волнами, расплавляет все внутри. Делает согласованность действий отдаленной возможностью. Хочу почувствовать свою кожу на его коже. Мне нужно почувствовать его твердое тело и безопасность его рук, окружающих меня, когда я проплываю сквозь ощущения, которыми он меня просто затопил.