— Колтон… Я…
— Райли, — предупреждает он, — отвали!
— Что, если это правда? Что, если вы действительно это сделали, а ты не помнишь? — это единственная связная мысль, которую я могу выразить словами, мой разум вращается вокруг тех если, которых у нас никогда не будет.
— А что? — он разворачивается ко мне, и я нервно сглатываю. — Хочешь поиграть в семью? — он делает ко мне шаг, и его взгляд заставляет меня съежиться. — Ты так сильно хочешь ребенка, что можешь почувствовать его? Сделаешь что угодно, чтобы заиметь хоть одного? Примешь того, который может быть моим, а может и не быть, чтобы тоже вонзить в меня свои когти? Получить лучшее из обоих миров, да? Кучу денег и ребенка — мечта каждой женщины. — Его слова хлещут по мне и ударяют словно пощечины, разрывая ту часть меня, которая знает, что я сделаю все ради возможности иметь ребенка. — Это неправда! — кричит он на меня. — Это неправда, — повторяет он слишком спокойным голосом.
Я застряла на месте — хочу бежать, хочу остаться, страдаю из-за себя, опустошена из-за него — стою на распутье неизвестности, и все, что мне хочется сделать, это свернуться в клубочек и отгородиться от всего мира. Отгородись от Колтона, от Тони, от боли, которая никак не кончится, почувствовать, как во мне шевелится ребенок. Сотворить что-то из любви с тем, кого я люблю. Желчь подступает к горлу при этой мысли, и я прикрываю рот, чтобы меня не вырвало.
— Да, мысль о том, что я стану отцом тоже заставляет меня хотеть блевануть. — Он насмехается надо мной, и в его голосе слышится много больше, чем просто презрение. И дело не в тошноте, но я не говорю ему этого, потому что слишком занята, пытаясь сдержать рвотный позыв. — Простыни между нами. — Он издает уничижительный смешок, глядя в потолок, прежде чем оглянуться на меня. — Как чертовски иронично, когда оказываешься под простынями с кем-то еще, кто является причиной этой маленькой дилеммы, а, Райлс? Как теперь тебе нравится эта фраза?
— Иди нахрен. — Говорю это больше себе, чем ему, тихим голосом, пронизанным болью. С меня хватит. Он может быть расстроен. Его прошлое может будоражить ужасные воспоминания, но это не дает ему права вести себя как гребаный мудак и вымещать на мне свое дерьмо.
Он оборачивается и смотрит на меня, представляя собой ярость на фоне спокойствия.
— Именно. — Выплевывает он. — Нахрен меня.
И с этими словами Колтон открывает дверь на террасу. Я не зову его — не хочу — и не смотрю, как он сбегает вниз по лестнице на пляж, свистом призывая Бакстера.
ГЛАВА 19
Чем дольше я сижу и жду его возвращения, тем больше нервничаю.
И еще больше злюсь.
Нервничаю, потому что, кроме его недавнего заплыва в бассейн, Колтон не занимался физическими нагрузками с тех пор, как его выписали… а случилось это только вчера. Знаю, его гнев заставит его бежать сильнее, быстрее, дольше, и это только нервирует меня, потому что сколько такого темпа смогут выдержать восстанавливающиеся сосуды в его мозгу? Минул почти час с тех пор, как он ушел, сколько времени потребуется, чтобы это стало слишком?
И я злюсь, что после всего, что он мне сказал, мне еще есть до этого дело.
Качаю головой, смотря вдоль линии пляжа, сказанные им слова еще звенят в воздухе. Я понимаю его гнев, присущую ему потребность набрасываться на всех, отстаивая свою довольно неокрепшую хватку за свои предубеждения, но я думала, что мы с этим покончили. Думала, что после всего, через что мы прошли за то короткое время, что были вместе, я доказала ему обратное. Доказала, что я не такая, как другие женщины. Что мне нужен он. Что я никогда не буду манипулировать им, чтобы получить то, чего мне хочется, как делали многие другие женщины в его жизни. Что я не оставлю его. И прямо сейчас мне так отчаянно хочется уехать — избежать ссоры и дальнейшей боли, которая, я боюсь, придет вместе с его возвращением — но я не могу. Более чем когда-либо я должна доказать ему, что никуда не собираюсь убегать, когда он нуждается во мне, даже если мысль о том, что у него будет ребенок от кого-то еще убивает меня сейчас.
Сглатываю вновь подступающую желчь, но на этот раз не могу ее удержать. Бегу в ванную и мой желудок выворачивает. Мне требуется время, чтобы успокоиться, уговорить себя спуститься с обрыва, с которого хочется спрыгнуть, потому что это для меня слишком. Столько всего происходит за такой короткий промежуток времени, что мой разум хочет отключиться.
Но если все окажется правдой, что это будет означать? Для него, как для мужчины, для нас, как для пары, и для меня, как для женщины, которая никогда не сможет дать ему этого? И особенно то, что этот дар преподнесла ему она? От этой мысли желудок снова бунтует, и все, что я могу сделать, это опереться лбом о крышку унитаза, закрыть глаза и отгородиться от образов очаровательного маленького мальчика с чернильными волосами, изумрудными глазами и озорной улыбкой. Маленького мальчика, которого я никогда не смогу ему дать.
Но может она. И если это правда, то как я смогу справиться с этим? Любить мужчину, но не его ребенка, потому что не являюсь ему родной матерью — просто из-за того, что он часть Тони — каким же ужасным человеком это меня сделает? И я знаю, что это неправда, знаю, что я никогда не смогу не полюбить ребенка из-за неподвластных ему обстоятельств, но в то же время, он станет постоянным убийственным напоминанием того, что кто-то другой может дать ему то, чего не могу дать ему я.
Высший дар.
Безусловную любовь и невинность.
Вытираю слезы, о которых даже и не подозревала, когда слышу далекий лай Бакстера, и выхожу на террасу. Безобидный зверь появляется на верху лестницы, ведущей с пляжа, и со стоном плюхается на пол террасы. Делаю глубокий вдох и готовлюсь к приходу Колтона, не зная, с какой из его версий мне предстоит столкнуться.
Через несколько мгновений появляется он, с волос капает пот, щеки красные, грудь вздымается от напряжения. Хочу спросить, как он себя чувствует, что творится в его голове, но решаю поступить умнее. Я позволю ему самому задать тон этому разговору.
Он поднимает глаза, и я вижу, как при виде меня по его лицу пробегает шок. Он стоит, уперев руки в бедра, и просто смотрит на меня.
— Какого черта ты все еще здесь?
Так вот как это будет происходить.
Я думала, что успокоилась, надеялась, что он справится с собой во время пробежки, но, очевидно, нас по-прежнему связывает чертова колючая проволока. Мы оба все еще одержимы идеей доказать свою точку зрения. Вопрос в том, как он справится с тем, что я должна сказать? Снова набросится на меня? Во второй раз разорвет на части? Или поймет, что, несмотря на сенсационную новость от Тони, наша фигуральная гонка не прекратится? Что мы сможем противостоять надвигающемуся ущербу?
— Ты больше не можешь убегать, Колтон. — Надеюсь, что мои слова — те, которые он говорил раньше мне — попадут в цель и осядут в его сознании.
Он останавливается рядом с моим креслом, но отводит голову в сторону, чтобы не смотреть на меня.
— Я не твоя нахрен собственность, Рай. Ты не больше Тони имеешь право говорить мне, что я могу или не могу делать. — Он произносит это шепотом, но его слова бьют по мне.
— Не подлежит обсуждению, помнишь? — предупреждаю я его с вызовом, которого не чувствую. Он просто стоит там в нетерпении, мышцы напряжены, и я чувствую себя вынужденной продолжать. Остановить или начать борьбу, назревающую между нами. — Ты прав. — Я качаю головой. — Ты не моя собственность… и я не хочу, чтобы ты ею был. Но когда у тебя отношения, ты не можешь причинять кому-то боль, потому что тебе самому больно, а затем уйти. Есть последствия, есть…
— Я же говорил тебе, Райли… — он поворачивается ко мне лицом, все еще отводя глаза, но тон его голоса — полный отвращения — заставляет меня подняться на ноги. — Я делаю то, что хочу, черт возьми. Так что лучше тебе помнить об этом.
— Колтон… — это все, что я могу сказать, чувствуя, как от его внезапного высказывания меня отбрасывает на несколько шагов назад, от его неожиданной потребности вернуть свою жизнь, которая, как он чувствует, выходит из-под контроля. Но он не понимает. Это больше не только его жизнь. Это и моя жизнь тоже! Речь идет о мужчине, которого я люблю, и о возможностях, которые я чувствую. Это убивает меня так же сильно, как и его, но он слишком погружен в себя, чтобы посмотреть на все иначе. Заставляю себя сглотнуть, пытаюсь подобрать слова, чтобы сказать ему это, показать, что нам обоим больно, не только ему одному. Но я слишком медлю. Он опережает меня, ударяя первым.
— Говоришь, у нас отношения, Райли… а ты уверена, что это то, чего ты хочешь, потому что такова моя жизнь, — кричит он, его тело беспокойно движется со всей своей отрицательной энергией. — Очаровательная жизнь Колтона, мать его, Донавана. На каждый подъем приходится гребаный спуск вниз. На каждое хорошо найдется что-то чертовски плохое. — Он делает ко мне шаг, пытаясь настроить против себя и надавить на мои больные места. Впиваюсь ногтями в ладони, напоминая себе, что ему нужно позволить выпустить пар. Позволить обвинить весь мир, если понадобится, чтобы он смог успокоиться, понять, что это не конец света, несмотря на то, что для меня так оно и есть. — Ты готова к подобным поворотам событий на моем жизненном пути? — заканчивает он, слова сочатся сарказмом, когда он расхаживает в нескольких метрах от меня. Чувствую исходящий от него гнев, его отчаяние, когда он хватается за соломинку, чтобы заставить меня отреагировать. Заставляю себя сглотнуть и качаю головой.
— Ладно, — говорю я, растягивая слово, выигрывая время, пытаясь придумать, что сказать. — Что тогда хорошего, а что плохого?
— Что хорошего? — переспрашивает он, его глаза расширяются, а пот стекает по телу. — Хорошего то, что я жив, Райли. Я, черт возьми, жив! — кричит он, ударяя себя кулаком в грудь. Съеживаюсь от его голоса, звенящего в моих ушах. Он ошибочно понимает мою реакцию и подпитывается ею. — Что? Думала, на самом деле я собирался сказать