маленькое местечко внутри меня вздыхает от того, что он, возможно, сможет сейчас обрести покой, сможет успокоить демонов.
Торжественно ему улыбаюсь, он прерывисто вздыхает, протягивает руки и поднимает меня с колен к себе на колени, где обнимает меня. Я сижу, а меня укачивает и утешает любимый мужчина, способный на большее. Надеюсь, он наконец-то сможет это увидеть и принять. Мужчина, который клянется, что не знает, как любить, и все же именно это он дает мне прямо сейчас — любовь — посреди самого темного отчаяния. Прижимаюсь поцелуем к его подбородку, его щетина щекочет мои чувствительные губы.
Прах разбитого прошлого оседает вокруг нас, когда надежда поднимается из его останков.
— Почему ты рассказал мне об этом сейчас?
Он быстро втягивает воздух, крепче обнимает меня, целует в макушку и тихо посмеивается.
— Потому что ты гребаный алфавит.
Что? Качаю головой и отстраняюсь, чтобы посмотреть на него. И когда я встречаюсь с ним взглядом, когда улыбка, расплывшаяся по его лицу, озаряет зеленым светом темноту вокруг нас, мое сердце падает в новые глубины любви к этому человеку.
— Алфавит?
Уверена, выражение моего лица заставляет его ухмылку стать шире, подмигнув ямочками, он трясет головой. Искра его «я», которую он утратил, вспыхивает мимолетно, звуча оттенком насмешливого высокомерия в его голосе, и это согревает мое сердце. Он снова посмеивается и произносит «Гребаный Бэкс», прежде чем наклониться вперед и прижаться своими губами к моим, не отвечая на мой вопрос.
Он отстраняется и пристально смотрит на меня.
— Почему сейчас, Рай? Из-за тебя. Потому что я толкал и тянул, причинял тебе слишком много боли… и несмотря на все это, ты боролась за меня — чтобы удержать меня, помочь, исцелить, обгоняла меня — и впервые в жизни я хочу, чтобы кто-то сделал это для меня. И я хочу быть свободным, чтобы сделать это для кого-то другого. Я… — он вздыхает, подбирая слова, чтобы выразить эмоции, виднеющиеся в его глазах. Глазах по-прежнему затравленных, но теперь гораздо меньше, чем когда-либо прежде, и только это облегчает боль в моей душе. — Мне нужен шанс доказать, что я на это способен. Что все это… — он делает неопределенный жест рукой, — не лишило меня того, что я могу быть тем, кто тебе нужен, и дать тебе то, что ты хочешь, — умоляет он.
Слышу печаль от его признаний, все еще звучащую в его голосе, но я также слышу вплетенные в него надежду и возможность. И это такой приятный звук, что я прижимаюсь губами к его губам.
Я все еще чувствую, как его охватывает дрожь, когда он проникает языком между моими приоткрытыми губами, желая углубить поцелуй. Я все еще чувствую, как он пытается найти опору на новой почве, на которую пытается встать, но я знаю, он ее обретет.
Потому что он боец.
Так было всегда.
Так будет всегда.
ГЛАВА 36
Бросаю на него взгляд, наблюдая, как свет уличных фонарей играет на его лице, и тихо напеваю «Все» группы Lifehouse, звучащей по радио. Уже поздно, но время не имело значения, когда мы сидели вместе на трибунах, залечивая старые раны и делясь новыми начинаниями. Сэмми ведет мою машину к дому, но когда мы с Колтоном на Range Rover съезжаем с автострады, я понимаю, что домой мы пока не едем.
Дом.
Какая безумная идея. Я еду домой с Колтоном, потому что сейчас, после сегодняшнего вечера, это слово значит гораздо больше, чем просто кирпичное здание. Оно означает утешение, исцеление и Колтона. Моего Аса. Вздыхаю, в груди тесно от любви.
Вновь смотрю на него, и он, должно быть, чувствует мой взгляд, потому что глядит на меня все еще красными от слез глазами. Они на мгновение останавливаются на мне, он мягко улыбается, а затем слегка качает головой, будто все еще пытается осмыслить события последних нескольких часов, прежде чем повернуться к дороге. Но я не спускаю с него глаз, потому что в глубине души знаю, они всегда будут обращены к нему, куда бы не смотрели.
Я так глубоко задумалась, что даже не узнаю, где мы находимся, когда Колтон въезжает на стоянку и паркуется.
— Мне нужно кое-что сделать. Пойдешь со мной?
Смотрю на него, сбитая с толку тем, что мы делаем в одиннадцать часов вечера на какой-то случайной парковке на окраине Голливуда. Очевидно, это важно, потому что после сегодняшнего вечера я могу думать только о том, как он, вероятно, измотан и просто хочет домой.
— Конечно.
Мы выходим из машины, и я подозрительно оглядываюсь по сторонам, оставляя такую хорошую машину на этой захудалой, плохо освещенной стоянке, но Колтон совершенно невозмутим. Он притягивает меня поближе к себе и ведет к очень внушительной деревянной двери, которая выглядит так, будто прибыла прямо из средневековья. Колтон открывает ее, и я тут же погружаюсь в яркий свет, тихую музыку и странное жужжание.
Поворачиваю голову к Колтону, который наблюдает за мной с безумным любопытством. Он только посмеивается и качает головой в ответ на мою отвисшую челюсть и расширенные глаза.
Я никогда раньше не ходила в подобные места. В глубине души я знаю, почему мы здесь, но это не имеет смысла.
Колтон переплетает свои пальцы с моими, и мы идем по узкому коридору к комнате, где горит яркий свет. Колтон переступает порог первым и на мгновение останавливается, ожидая пока жужжание стихнет.
— Ах, ты ж чертов хреносос! Гребаный чудо-мальчик нанес мне визит, — грохочет голос, и Колтон смеется, прежде чем его затаскивают в комнату. — Ну, черт побери, ты просто услада для глаз, Вуд!
Смотрю, как руки, до рукавов покрытые разноцветными изображениями, обнимают Колтона и заключают его в объятия. Из-за плеча Колтона на меня смотрит пара карих глаз.
— Вот дерьмо! Мне очень жаль из-за всех этих ругательствах, — говорит голос, принадлежащий глазам, когда он отталкивает Колтона и делает шаг ко мне. — Чувак, если ты приводишь сюда чертову дамочку, то должен предупреждать меня, чтобы я вел себя прилично и прочее дерьмо!
Колтон смеется, когда мужчина вытирает ладонь о джинсы, прежде чем пожать мне руку. Мой взгляд блуждает по большому, покрытому татуировками мужчине с коротко остриженными волосами и длинной буйной бородой, но что мне нравится больше всего, так это румянец на его щеках. На самом деле, это так мило, но я сомневаюсь, что он будет рад, если я скажу ему сейчас об этом.
— Так чертовски жаль! Боже, я только что сделал это снова, — он качает головой, хрипло смеясь, и я не могу не улыбнуться.
— Не беспокойтесь, — говорю я ему, кивая подбородком в сторону Колтона. — Его рот-еще хуже. Я Райли.
— Ладно, постараюсь свести «трахание» к минимуму, — говорит он и снова краснеет (Прим. переводчика: под «траханием» имеется в виду частое употребление ругательства «fuck»). — Я имею в виду… не с тобой, конечно… ну, если ты не против, потому что тогда…
— Даже не думай об этом, Кувалда, — предупреждает Колтон со смехом, когда Кувалда, как я полагаю, качает головой и лишь смеется своим уникальным смехом, прежде чем провести нас в тату-салон.
— Так что, чувак, серьезно? — спрашивает Колтона Кувалда.
— Да. — Он смотрит на меня и улыбается. — Серьезно. — И я в полнейшей растерянности.
— Что бы ни дернуло тебя за член, мужик, — говорит он, качая головой, подходит к стойке и начинает рыться в бумагах. — Кстати, о дерганье за член и прочем дерьме… — он смотрит на меня, и его лицо морщится в извинении, прежде чем продолжить что-то искать. — Как поживает хорошенькая попка твоей сестренки, которой бы я с удовольствием дал подергать свой, помимо всех прочих вещей?
Ожидаю, что Колтон взбесится, но он только откидывает голову назад и громко смеется. Его реакция заставляет меня понять, что эти двое давно знакомы.
— Она съест тебя живьем, и ты это знаешь, чувак… ты такой слабак.
— Пошел ты! — смеется Кувалда, когда Колтон начинает стягивать через голову рубашку. И даже с таким количеством новых впечатлений, я не могу оторвать глаз от его рельефного пресса. Смотрю на четыре символа — образы его прошлого — и задаюсь вопросом, что он собирается сейчас делать.
— Да… она твердый орешек, — поддразнивает Колтон, подводя меня к стулу и целомудренно целует в губы. Смотрит мне в глаза, как бы говоря: «доверься мне», а потом сам садится в кресло. — Татуированный мужик, слушающий Барбару Стрейзанд и держащий своих пять кисок в задней комнате. — О чем, черт возьми, он говорит? — Разве ты не знаешь, что если хочешь прикинуться крутым парнем, тебе нужно слушать тяжелый металл и иметь питбуля-людоеда, а не такое количество кошек, что можно было бы соперничать со старой девой. — Колтон так беззаботно смеется, и мне нравится, что какой бы полной противоположностью ни был этот человек, это отражается на Колтоне.
— Я нежный цветок! — язвит Кувалда, прежде чем воскликнуть: — Ага!
— Цветок — моя задница! — говорит Колтон, качая головой и смеясь, когда Кувалда подходит к нему с листком бумаги в руке. — Это оно? — спрашивает Колтон, и я выпрямляюсь, чтобы разглядеть, что там. Мгновение он смотрит на листок, поджав губы и слегка качая головой. — Уверен? Это действительно получится? — он поднимает глаза на Кувалду, выражение его лица усиливает вопрос.
— Даже нехрен спрашивать. Упс, опять я за свое. — Он приподнимает брови и смотрит на меня в молчаливом извинении. — Чувак, если я собираюсь вытатуировать тебя, я изучу все, чтобы быть уверенным.
— Типа поиска в Google или поиска истины на дне бутылки? — спрашивает Колтон.
— Убирайся с моего гребаного кресла! — грохочет Кувалда, указывая рукой в направлении двери, прежде чем посмотреть на меня. — Ты действительно терпишь это дерьмо каждый день?
Я киваю и смеюсь, Колтон наклоняется вперед и смотрит на меня, и на секунду я вижу, как в его глазах мелькает грусть, но она исчезает так же быстро, как и появилась.
— Райлс?
— Да? — пододвигаюсь к краю сиденья, все еще любопытствуя, что написано на бумажке.