Тело трепещет от восхищения, сердце подпрыгивает к горлу, когда я вижу, как команда склоняется вокруг него, протягивая руки к открытой капсуле автомобиля и в поздравлениях сжимая его плечи или похлопывая по шлему. Стою в стороне, позволяя команде насладиться своим моментом, желая поздравить его лично.
Вижу, как убирают руль, и смотрю, как он вылезает из машины. Чьи-то руки поддерживают его, когда он выбирается из машины и находит точку опоры после того, как просидел в ней в течение последних пяти часов.
Команда отступает, когда к ним приближается мужчина. Весь прошлый год был удачным. Меня переполняет любовь, когда я наблюдаю, как мужчина, в которого я с каждым днем все больше и больше влюбляюсь, делает шаг вперед и начинает помогать расстегивать шлем.
СМИ толкаются вокруг меня, пытаясь подобраться поближе, но я остаюсь на месте и наблюдаю за моментом, от которого у меня перехватывает дыхание каждый раз, когда я его вижу. Моментом, который никогда не перестанет меня волновать.
Шлем и белый подшлемник слетают одним плавным движением, позволяя мне увидеть, как глаза Зандера сверкают с той же гордостью и волнением, которые испытываю и я по поводу его победы. Колтон забирает у него шлем и заключает нашего сына в быстрые объятия, наполненные эмоциями. И я знаю, что Колтон говорит ему. То же самое, что говорил бесчисленное количество раз на протяжении многих лет. «Я горжусь тобой, сынок. Я люблю тебя». Он хочет, чтобы эти слова он не забывал никогда и никогда не стыдился их произносить. Сглатываю комок в горле, когда Колтон ерошит мокрые от пота волосы Зандера, а затем отступает, чтобы дать ему возможность насладиться своим моментом славы.
Колтон теряется в толпе, вперед выходит Бэкс и обнимает Зандера, чтобы похвалить его, прежде чем СМИ сгустятся вокруг них.
Стою в толпе, окружающих меня людей, и жду, зная, что он найдет меня. Проходит всего несколько минут, прежде чем я чувствую, как его руки скользят по моей талии и притягивают к нему, нежные изгибы моего тела против его стальных мышц, в то же время я чувствую возле своего уха его губы.
— Зандер хорошо сегодня сработал, да? — его хриплый голос заставляет меня на мгновение закрыть глаза и задуматься, как, спустя десять лет, этот звук все еще может так на меня действовать. По-прежнему может вызвать все те ощущения, что и в первый вечер, когда мы встретились.
Наклоняю голову в сторону, его щетина щекочет мою кожу, приближаюсь губами к его уху, чтобы он мог услышать меня поверх комментаторов и окружающего нас безумия.
— У него получается всё лучше с каждой гонкой, — говорю я ему, прижимаясь поцелуем к нижней части его подбородка и задерживаясь там на мгновение. — У него великолепный учитель, — говорю я, прикасаясь губами к его коже. — Теперь твоя очередь взять клетчатый флаг. — Я поднимаю голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как он приподнимает бровь и сверкает проказливой ухмылкой, и я знаю, что его мысли явно не о гонке, которая состоится на следующей неделе. Не могу сдержать смех, срывающийся с моих губ. — На трассе, Ас! Этим ты уже владеешь!
— Чертовски верно. — Он смеется, прежде чем запечатлеть еще один целомудренный поцелуй на моей голове, на мгновение задерживаясь там губами, прежде чем прошептать: — Мне нужно вернуться к команде. Вскоре увидимся?
— Мгмм. Скажи всем, что ужин завтра ровно в шесть тридцать, хорошо?
— Да, — говорит он, поворачивая меня лицом к себе, а затем смотрит с нежной улыбкой, которую я так люблю. Время отнеслось к нему благосклонно, добавив, возможно, еще пару морщинок вокруг глаз, но у него все тот же взгляд Адониса, останавливающий мое сердце.
Он наклоняется вперед и прижимается поцелуем к моим губам, и мне приходится приложить все усилия, чтобы не утонуть в нем еще глубже, утонуть в Колтоне. Потому что даже спустя столько времени, я просто не могу им насытиться.
Как и все, что касается меня, он чувствует мою потребность в нем, и я чувствую на его губах улыбку, прежде чем он касается меня последним поцелуем. Он наклоняется вперед и шепчет на ухо:
— Позже их будет в избытке.
— Что случилось с твоими «когда хочу и где хочу», а, Ас? — бросаю я ему вызов.
Мне нравится беззаботный звук, срывающийся с его губ, когда он откидывает голову назад, от души смеясь. Он качает головой и смотрит на меня, стреляя глазами за мое плечо в сторону конференц-зала.
— Полагаю, я уже подтвердил эту теорию сегодня утром, миссис Донаван. — Его слова заставляют страсть, которую он утолил на столе в той комнате, вернуться с удвоенной силой. Он проводит пальцем по моей щеке. — Буду более чем счастлив доказать тебе это сегодня вечером.
— О, не беспокойся. — Ухмыляюсь я. — Твоя точка зрения более чем доказана.
— Детка, вот это определенно больше, чем доказательство, — шепчет он с намеком, кладя руку мне на поясницу и сильно притягивая к себе, так что я могу чувствовать каждый дюйм этого доказательства, прижатого к моему животу. Все, что я могу сделать, это выдохнуть, каждая моя клеточка снова жаждет его. — Черт, я люблю тебя, — говорит он, прижимаясь целомудренным поцелуем к моим губам, прежде чем подмигнуть и вернуться к Зандеру и команде.
Он уходит, и все, что я могу — это смотреть ему вслед — сильные плечи, высоко поднятая голова, и все еще чертовски сексуален. Качаю головой, вспоминая, как много лет назад он вот так же уходил от меня в гоночном костюме. Как выкрикнул мое имя, нашел в себе мужество сказать, что обгоняет меня, и изменил больше, чем просто наши жизни, навеки вечные.
ЭПИЛОГ 2
Колтон
Дом гудит, как пчелиный улей.
Точно так, как нравится Рай. Хотя, черт меня возьми, если я знаю почему, потому что он наполнен высоким уровнем тестостерона, на фоне капли ее эстрогена.
Спускаясь по лестнице, бросаю взгляд на патио и вижу, как Шейн, обняв жену, разговаривает с Коннором о том, как он справляется со своей новой работой, и подносит к губам бутылку пива.
Все мальчики раз в месяц приходят к нам на семейный ужин, как называет его Рай, хотя некоторые мальчики — черт, теперь уже мужчины — начинают обзаводиться собственными семьями.
— Эй, Шейн, — окликаю я его через открытую дверь. — У меня есть еще несколько бутылок пива, если хочешь, — поддразниваю я, он фыркает и в ответ закатывает глаза.
— Нет, спасибо. Мне достаточно и одной, — говорит он, с широкой ухмылкой поднимая вверх бутылку в шутливом тосте. Я смеюсь, воспоминание о нем, зеленом от похмелья, заставляет меня улыбнуться.
Иду по коридору и осматриваюсь. Эйден в футболке бейсбольной команды лос-анджелесского университета, только что вернулся с тренировки, болтает с Зандером, одетым в шорты и бейсбольную кепку задом наперед, с расслабленной улыбкой на лице. Скутер сидит на террасе снаружи, играя с двухлетним сыном Шейна в фигурки Человека-Паука. Черт.
Это зрелище заставляет меня чувствовать себя старее, чем мир.
Все здесь, кроме Кайла и Рикки. Мне чертовски жаль первокурсниц в Стэнфорде, на которых эти двое в данный момент напускают свое очарование. Или, может быть, это их собственный тип магии вуду. У женщин против них нет ни единого шанса. Сердца будут разбиты.
Трахнуть и бросить.
При мысли об этих двоих старая фразочка бьет по мне, как тонна кирпичей, от воспоминания о той первой ночи. Даже не борюсь с улыбкой, думая о сердцах, которые я привык разбивать… черт, я был хорош — пока некая штучка с волнистыми волосами не ворвалась в мою чертову жизнь, крепко схватила и никогда не отпустит. Вызов и изгибы ее тела — и мой мир перевернулся вверх дном, когда я открыл эту чертову подсобку.
И спасибо Богу за это.
Моя гребаная Райли.
А потом я слышу на кухне ее голос, и мои ноги без раздумий направляются к ней. В поле зрения появляется дверной проем, и каждая капля любви, которую я никогда не думал, что у меня будет, никогда не думал, что возможна, вышибает из меня дух, как это происходит каждый раз, когда я вижу их такими.
В кастрюлях на плите что-то варится, микроволновка издает сигнал, над головой разносятся аккорды «Goo Goo Dolls», но я ничего не замечаю, потому что мои глаза прикованы к открывающемуся передо мной зрелищу, а сердце грохочет, как чертов товарный поезд. Они сидят, скрестив ноги, на полу, соприкасаясь коленями, неудержимо хихикают над каким-то своим секретом, их волосы и лица, на которых отражается полное обожание друг другом, покрывает мука.
Стою и смотрю на них, душа болит от того, что я самый счастливый сукин сын на Земле. Я побывал в аду и вернулся, но это стоило каждой гребаной секунды того, что я сейчас чувствую… чувства, которые больше не такие чертовски чужие.
Без которых я не могу жить.
Хихиканье прекращается, из-под темных ресниц на меня смотрит пара зеленых глаз, веснушчатый носик, обсыпанный мукой, наморщен, а губы кривятся в ухмылке. Он глядит на меня, прикидывая, расстроюсь ли я из-за беспорядка, в котором он, очевидно, сыграл свою роль.
Потом ко мне устремляется взгляд фиалковых глаз, мягкая улыбка любимых губ направлена на меня. Молча удивляюсь, как сильно эта простая улыбка заводит меня каждый чертов раз, независимо от того, сколько прошло лет. Мне хочется одновременно заключить ее в объятия, поделиться всеми своими секретами и оттрахать до потери сознания.
Сила ее магии вуду по-прежнему действует во всю гребаную мощь.
И, будь я проклят, если бы мне хотелось, чтобы было по-другому.
Борюсь с улыбкой, расплывающейся по губам, потому что, когда дело доходит до него, я становлюсь самой большой чертовой тряпкой — факт, который я регулярно отрицаю — и пытаюсь выглядеть сурово.
— Что здесь происходит? — спрашиваю я, входя в комнату, в то время как Райли хлопает себя по рукам, и шлейф муки взлетает в воздух, окутывая ее словно облаком пыли, заставляя их взорваться очередным приступом хихиканья.
Подхожу к ним, мои босые ноги в муке, и присаживаюсь на корточки рядом. Мои глаза бегают от одной к другому, прежде чем я протягиваю руку и ставлю пальцем точку из муки на его нос.