– Едут, – эхом откликнулся Линевич.
Надо бы оттянуться подальше в лес, да интересно, сколько их пожаловало по наши души? Плюс – еще кто-то в любой момент может зайти с тыла.
Вдалеке, подпрыгивая на неровностях, словно корабли на море, шли три боевые машины пехоты. Бронетранспортер застыл на месте, поджидая подкрепление, из командирского люка выглянул кто-то в шлемофоне. Раньше побаивались, прикрывались броней, теперь бояться перестали.
Техника сошлась. Явно старший из прибывших принял рапорт. Разобрать и расслышать нам было не дано, только оставалось разглядывать далекие фигурки.
Потом тот, с бронетранспортера, явно получив разнос за потерю людей, полез к себе.
Одна из бээмпэшек тронулась правее нас, две другие почему-то остались на месте.
Мы тянули, пытались разгадать замысел. Козыри были не у нас, сплошные шестерки на руках – и нет возможности передернуть и смухлевать.
Люк на башне приоткрылся. Выглядывать в открытую и подставляться под пули неведомый военный не собирался. Береженого бог бережет.
Все равно стрелять далеко. Противное дело – когда свои по другую сторону прицела. Чем солдатики-то виноваты? Они получили приказ, а справедливый ли, в армии спрашивать не принято.
Я думал, сейчас командир будет вглядываться, оказалось – говорить. Откуда-то взялся простейший рупор, только слов на расстоянии разобрать мы не могли.
Не иначе предложение сдаться. Больше предлагать нам нечего. Разумеется, без гарантии сохранения жизни. Как вариант – мы выйдем, тут нас сразу и шлепнут. Просто и надежно.
БМП постояла на месте, затем тронулась в нашу сторону. Опять застыла, и предложение было повторено. Для нас – вновь неразборчиво. Лишь долетели отдельные слова: «Генерал Линевич» и «через пень коромысло».
На лице Кости вдруг появилась улыбка.
– А ведь это наши. Через пень коромысло – любимое выражение одного хорошего человека. Того самого, кто предложил прибыть на пост. Так что…
Хотелось мне внести нотку скепсиса, любую фразу можно превратить в ловушку, однако чем мы рискуем?
Город умирал. Медленно, как порой угасает смертельно больной человек. Вроде бы еще жив, даже способен иногда приподняться с постели, но костлявая с косой уже близко, и ничто не в силах остановить ее.
Воду, газ и свет теперь давали строго по часам – утром и вечером. Производство практически застыло. Торговле наступил полный звездец. Банки так и не заработали, ссылаясь на происшедшую Катастрофу и гибель большинства данных. Самое интересное – почему-то остались сведения о взятых населением кредитах, и, невзирая на обещание правительства дать отсрочку платежей, возвращения ссуд требовали вполне всерьез. Под простейшим предлогом – деньги нужны для оборота и оживления предпринимательской деятельности.
Откуда люди могли взять то, что им никто не давал, оставалось тайной. Вернее, банки этим просто не интересовались. Должен – плати. Объясняли: президент имел в виду в своем послании лиц юридических, наподобие корпораций, а отнюдь не частных и даже не мелких предпринимателей.
Объяснения были откровенно рассчитаны на законченных идиотов. Не знаю, нашлись ли таковые, но пока акции финансистов вызвали глухое возмущение. И, уж понятно, платить никто не стал. Не с чего было.
Даже постперестроечная отрада – съездить, купить, продать – стала недоступной. Кто ж купит, коли денег-то и нет? В неоплачиваемый отпуск выгоняли не только работяг с уцелевших после развала заводов и фабрик – всю офисную шелупонь, которая без компьютеров даже не могла посидеть в рабочее время в чатах, на различных сайтах или просто за раскладыванием пасьянсов. Как-то быстро оказалось – в нынешних условиях не нужны ни сделки, ни проценты, ни продажи…
Промтоварные магазины заглохли сразу же. Кому нужны стиральные машины, телевизоры и прочее, раз электричество от силы подается часов на шесть в сутки? И до новых ли нарядов, если в них даже некуда пойти? Остались денежки, лучше их приберечь. Тут любой наступающий день может оказаться непроглядно-черным.
Если что-то вдруг стало бесценным – так это антикварные транзисторные радиоприемники. Мир вновь покрылся сетью радиостанций, старых, добрых, докомпьютерного периода, и теперь счастливцы, по тем или иным причинам не выбросившие устаревшую, казалось бы, технику, могли своевременно узнавать о происходящем на планете.
Хорошего нигде не было. Если и было, то лишь там, где его не имелось изначально. Чем развитее страна, тем тяжелее обрушился на нее антиэлектронный удар. По всей старой Европе волнами перекатывались беспорядки. Часто – со стрельбой и человеческими жертвами. А уж на вершине цивилизации – в Америке – вообще началась настоящая гражданская война – непонятно кого и с кем. Такое впечатление – каждого гражданина против всех остальных поодиночке и скопом.
У нас пока были лишь предвестники возможной бури, наподобие недостатка продуктов. Помимо прочего, сказалась сильная зависимость от заграницы. Там теперь хватало своих проблем, и везти что-то сюда, продавать никто не торопился.
Впрочем, и наши крестьяне, фермеры, или как их там сейчас называть, тоже сообразили. В полном согласии с многолетней пропагандой о примате прибыли над всем остальным сельские жители отнюдь не торопились продавать государству плоды своего труда за копейки. Торговали, однако исключительно на базарах, за совсем уж несусветную цену. Соответственно, стала стремительно дорожать и магазинная торговля.
Тут бы президенту проявить власть. Приоткрыть стратегические хранилища, если они вообще еще остались, ввести карточную систему на продукты первой необходимости, потратить часть имеющихся средств на прокорм населения. Только разве можно? Это же эталонное отступление от демократических ценностей! Что о нас подумает Запад и собственные правозащитники? Кошмар и ужас! Возврат к тоталитаризму! Позор на весь мир – и это еще мягко сказано. Лучше уж стоять на общечеловеческих ценностях до конца, убеждая население перетерпеть, проявить разумную инициативу в рамках действующих законов, как-нибудь переждать, пока все не наладится. Народ обязан понять весь драматизм ситуации и поддержать порядок, законность, власть и многое прочее. Оказаться достойными Великой Победы, ни на шаг не отступить от демократии и свободного предпринимательства.
В общем, люди так и поняли – их просто предоставляют в очередной раз своей судьбе. Весна уже в разгаре, и все, кто мог, потянулись на огороды, а то и в деревни к близкой и далекой родне.
У землицы как-то надежнее. Не сейчас, так к концу лета будешь с собственным урожаем.
Еще бы дожить до него!
Я тоже занимался сельским трудом – под чутким руководством Виктора. Былой сослуживец не упрекал меня в свершенном, напротив, порою посмеивался, слушая блок зарубежных новостей. Избалованные, разнеженные потомки некогда великих народов страдали гораздо сильнее. Они-то трудиться в поте лица давно разучились, стали называть работой совсем другое, соответственно, и выпутаться из ситуации не могли.
Мне, признаться, труд на земле тоже был во многом в новинку. Не имел я никогда дачи. Не слишком понимал удовольствие гробить выходные дни на откровенную пахоту ради нескольких мешков картошки и безнитратных помидоров. Плюс – работая дальнобойщиком, даже при желании, не очень-то мог позволить себе подобную «забаву». Отдых – это на диване с книгой, а на четвереньках с тяпкой – каторга.
Прелести каторги я сейчас и познавал во всей красе и неприглядности. Спина болела – хоть волком вой. Староват стал, отвык от физической работы в таких масштабах. Только деваться некуда, если уж сам заварил сию кашу. И раз в несколько дней обязательно ездил в город – вдруг придет весточка от сына? Почта худо-бедно работала. По части писем, по крайней мере. Центральные газеты и журналы приказали дружно жить, из всей прессы можно было приобретать разве что местную газету, выпускаемую на найденной где-то древней печатной машине. Не ведаю, действительно ровеснице начала прошлого века, как говаривал кое-кто из острословов, или все же детищу его середины.
Транзистор у Виктора имелся. Мой былой сослуживец на поверку оказался самым натуральным старьевщиком. Не удивлюсь, если где-нибудь на чердаке дома завалялась пара кольчуг с мечами, щитами и прочей ерундой – еще со времен последней битвы с татарами.
Но все это – вводная. С утра начал накрапывать дождь, и по обложенному небу стало ясно: солнце увидеть сегодня не суждено. Работа в поле под природным душем особого смысла не имела, поэтому я намылился в город. Вдруг пришла весточка от сына? А то и он сам решил бросить мегаполис, в котором жить стало труднее, чем в провинции. Впервые после воцарения большевистской, и уж тем более нынешней буржуинской, власти.
Машина у Виктора тоже не блистала новизной. Еще не раритет, но… Нет, видавшая виды «Нива» была отлично ухожена, мотор работал, как часики, однако годы все равно берут свое.
На безрыбье…
Доверенность у меня имелась. Тут мы сообразили и подсуетились еще до Катастрофы. Как раз на случай, если придется ехать, а владелец вынужден будет остаться дома. Или же – просто пожелает. Последнее – как раз для сегодняшнего случая. Отставной подполковник куда-то ехать не хотел, зато сразу объявил про огромное количество дел в доме.
Скорее всего, не желал бросать хозяйство без присмотра. Не старые времена, когда двери в деревнях даже не запирались. Люди стали падкими до чужого имущества. А тут – такие запасы!
Машина проехала подкисающей грунтовкой, вырулила на шоссе и свободно покатила в направлении города.
Движение на дороге было слабым. Бензин на заправках еще имелся, просто люди старались поменьше кататься. Ходили слухи о якобы объявившейся в лесу банде, нападавшей на всех встречных-поперечных. По зрелому размышлению, мне не верилось. Леса нынче у нас не те, чтобы надежно запрятать группу лиц. Да и смысл нападений? Поднимется шум, а там власти просто будут вынуждены для собственного спокойствия принять конкретные меры. Милиция, внутренние войска – сил хватает, да и получают те же менты часть зарплаты пайком – дабы вернее несли службу по охране. Открытый бандитизм – такой вызов, который примешь поневоле, и сколько тогда лесной банде гулять?