«Да и фамилия ее Трейси, – подумал Спаркслин. – Просто совпадение…»
И, словно прочитав его мысли, Элли сказала:
– Кстати, у моего отца была такая же фамилия, как у тебя.
– Как это? – вздрогнул Джон.
– Очень просто. У нас во дворе было несколько Спаркслинов.
– Это точно, – каким-то не своим голосом ответил Джон и медленно поднялся с дивана.
– Ты что, уже не хочешь заниматься сексом? – удивилась Элли.
– Не знаю, – пробормотал он.
– Кстати, у тебя с моим отцом не только одинаковые фамилии, но и имена, – вспомнила Трей. – Представляешь, его тоже звали Джон.
– Не сомневаюсь, – все так же, словно с того света, произнес Спаркслин. – А мать твоя любила цыпленка, тушеного с грибами по-английски, и бифштекс с жареным во фритюре картофелем.
– Да.
– А звали ее Диана.
– Точно. Откуда ты знаешь? – на лице Элли появилось недоумение.
– А жили вы на Бекон-стрит, дом десять, квартира сорок четыре.
– Ты знал моего отца? – обрадовано воскликнула Элли.
– Понимаешь, Элли… – волнуясь, сказал Джон. – Дело в том, что я тоже жил на Бекон-стрит, дом десять, квартира сорок четыре… И жену мою звали Диана… А оставил я ее с дочерью в девяносто шестом году, когда Элли было два года. В тот день мы долго гуляли по городу… в парке Элли качалась на качелях… Помнишь, Элли?!
– Ты… ты мой отец?! – Трей медленно поднялась с дивана и начала застегивать пуговицы на блузке. – Но как же так?…
– Так получается… – смущенно сказал Спаркслин.
– Значит, ты никуда не уехал тогда, да? Господи, как это все неожиданно.
Элли не знала, что делать. Она была ужасно рада, что Джон оказался ее отцом, что ее отец жив, но после всего того, что сегодня между ними произошло, она стеснялась выражать свои чувства.
Да и Джон чувствовал себя не лучше.
– Но послушай, – пробормотал он, – почему у тебя другая фамилия?
– Разве ты не знаешь, когда девушки меняют свою фамилию? Когда выходят замуж.
– Ты была замужем?
– Тебя это удивляет?
– Нет, прости. Просто кажется совершенно неестественным, что в этом городе с его дурацкими законами еще кто-то женится и кто-то выходит замуж.
– Вообще-то, это действительно было давно, и жизнь здесь была немного другой.
– И где же твой муж?
– Был, да весь вышел. Кто его знает, где он теперь. Да мне это и не очень интересно знать. А фамилия так и осталась. У нас ведь сейчас, чтобы поменять фамилию, надо преодолеть столько препятствий, не только физических, но и моральных, что уж лучше хоть чертом зваться, лишь бы никуда не ходить, ничего не писать, никого не спрашивать.
– Никогда не думал, что ты станешь полицейским, – покачал головой Спаркслин.
– Семейная традиция, – улыбнулась Элли.
– Хотя, конечно, теперь в полиции легче работать, чем мусор на тротуарах собирать.
Джон наконец решился, подошел к Элли, сел рядом на диван и положил руку ей на плечо.
– Извини меня за сегодняшнее, – робко произнес он, не глядя ей в глаза.
– За что? – не поняла Элли.
– Ну, за то, что здесь сегодня было.
– Да ведь ничего… почти ничего не было, – смутилась Элли. – Да и нет тут никакой твоей вины. Мы же ничего не знали…
– Да, конечно…
– Мне кажется, к тебе тогда несправедливо отнеслись, когда приговорили… к такому сроку.
– Не знаю.
– Ты ведь случайно убил, да?
– Понимаешь… он, преступник, все время толкал их перед собой… Потом… такая перестрелка… Кто убил, сколько… Не знаю, Элли…
– Никак не могу привыкнуть, что ты мой отец, – после некоторого молчания смущенно произнесла Элли.
– Я тоже. Мне все кажется, что моей дочери все еще два года.
– О, я бы не прочь сейчас превратиться в маленькую девочку, – засмеялась Элли и прижалась щекой к плечу Джона. – Хотя бы на несколько дней.
– Мне так не хочется опять с тобой расставаться.
– А почему мы должны расставаться?
– Ты же сама рассказывала, какая у вас хорошая тюрьма. Предчувствие мне подсказывает, что ее дверь уже давно для меня открыта.
– О, теперь ты об этом можешь не беспокоиться!
– Понимаешь, я не хочу, чтобы у тебя из-за меня были неприятности.
– Не волнуйся. Ты плохо знаешь Хоппера. Он силен и вредным бывает только тогда, когда его боятся.
– У тебя есть закурить?
– Нет, у нас с этим большая проблема. Необходимо иметь лицензию, а она значительно дороже, чем лицензия на пользование нецензурными словами.
– Понимаю.
– Да, надо беречь здоровье, окружающую среду и тому подобное.
– Тогда, может, еще виски?
– Да, конечно, я сейчас принесу.
Элли быстро встала и чарующей походкой направилась на кухню.
Джон бросил на нее долгий взгляд: точно так же когда-то ходила Диана, легко и грациозно, каждым шагом подчеркивая свои великолепные полушария, которые находились чуть повыше ее стройных ног.
– Вот, пожалуйста, – Элли налила полный стакан виски и, поставив бутылку на пол рядом с диваном, протянула его Спаркслину.
– А ты со мной не выпьешь?
– Да у меня и так голова кружится: столько событий за день.
– Ты знаешь, о чем я сейчас подумал?
– О чем?
– Ведь все эти ваши чудачества не с неба свалились. Они начались еще тогда, до нашей разлуки. Когда меня арестовали, то, по закону, мне разрешалось целый день после вынесения судом приговора, находиться на свободе. Вроде бы ты совершенно свободен – иди куда хочешь, ешь что хочешь, хочешь – спи, хочешь – читай. Но, вместе с тем, существовало столько дурацких ограничений, что, наверное, лучше было бы сразу сесть в тюрьму или лезть в криогенную ванну. Так вот, все те ограничения, которые существовали тогда только для преступников, сегодня существуют для всех граждан. Вроде бы все делается исключительно из высокоморальных соображений, но, оказывается, слишком много морали -это тоже плохо. И не бывает одной морали для всех. Все равно найдется кто-нибудь, кто для себя начнет делать исключения из общепринятых правил, какими бы они высокоморальными ни были.
– Наверное, ты прав, – согласилась Элли. – Мама мне часто рассказывала, какой ты у нас справедливый и честный.
Воспоминания о Диане наполняли душу Джона легкой грустью. Некоторое время в комнате стояла тишина, а затем он негромко попросил:
– Расскажи мне о себе, как ты жила все это время.
– Это надо долго рассказывать.
– А мы разве куда-нибудь торопимся?
– Нет, теперь уже нет. Намс тобой некуда торопиться, – сказала Элли и снова прижалась щекой к плечу Джона.
ПОХИЩЕНИЕ
Маленькая девочка сидела на скамейке во дворе и играла со своей любимой куклой Барби. К ней подошел парень лет двадцати пяти и сказал, улыбаясь:
– Привет.
– Привет, – ответила девочка, лишь на секунду оторвав взгляд от своей куклы.
– Тебя как зовут?
– Элли.
– А где твоя мама?
– Дома. Грустит.
– Это почему же она грустит?
– По папе, – вздохнула Элли.
– А он… это…
– Он уехал далеко.
– Да, я знаю.
– А откуда ты знаешь?
– Как откуда? Я только что разговаривал с ним.
– Правда? – обрадовалась девочка.
– Конечно, правда. Я ведь и пришел сюда для того, чтобы сказать тебе об этом.
– А где он?
– Да здесь, недалеко. Он только что вернулся из своей поездки. Но пока он не может возвратиться домой.
– Почему?
– Ну, там возникла одна проблема. Небольшая. Но, если хочешь, мы можем вместе к нему сходить.
– Правда? – просияла девочка. – Но я должна сначала маму предупредить. Она мне строго-настрого запретила уходить отсюда.
– Так ты же не одна пойдешь, а со мной. И потом, пусть это будет для твоей мамы сюрпризом. Ты вернешься домой и папу с собой приведешь. Представляешь, как она обрадуется. Ну что, согласна?
– Согласна, – сказала Элли. – Только я с собой и Барби возьму.
– Ну, конечно.
Сначала они шли пешком, потом немного проехали на такси, потом опять шли пешком.
– Я устала, – не выдержала Элли. – Ты ведь говорил, что это недалеко.
– А мы уже почти пришли, – сказал парень, – но, если хочешь, я могу взять тебя на руки.
– Ладно, – вздохнула Элли. – Хоть это и неприлично, сидеть на руках у незнакомого мужчины. Тем более, что я уже взрослая.
Через несколько минут парень остановился, опустил Элли на землю и сказал:
– Вот мы и пришли.
Он оглянулся по сторонам, открыл крышку канализационного люка:
– Спускайся.
– Мне страшно, – призналась Элли.
– Ладно, давай я первый.
Он нащупал ногами лестницу, опустился на несколько ступенек, потом прижал девочку к себе и начал спускаться дальше. Под землей был полумрак, тускло горели лампочки, пахло сыростью.
Они зашли в низкое грязное помещение, в котором не было окон, а из мебели имелись лишь небольшой самодельный деревянный стол, три табуретки и что-то, похожее на кровать. В углу лежала целая куча старой одежды, и нетрудно было догадаться, что она заменяла собой вторую кровать.
На одном табурете сидел мужчина лет сорока. Увидев Элли, он сморщился:
– Э-э, нашел! Ни трахнуть, ни… Только одна возня с ней. Еще не известно, сколько времени придется деньги за нее ждать. Мамочка, небось, уже в полиции сидит.
– Да брось ты, все будет нормально, – сказал парень, который привел Элли.
– Где мой папа? – испуганно спросила девочка.
– Папа? – скривился в улыбке тот, который сидел на табурете. – Твой папа сосет лапу, – срифмовал он и зашелся от хохота.
– Не слушай его, – сказал парень, – он шутит. Твой папа скоро придет.
– Ага, давай, давай, трави ей сказки, – хмыкнул стихотворец, – у тебя это хорошо получается.
– Хочу к папе, – упрямо твердила девочка.
– Ладно, нам некогда, – поднялся с табурета мужчина. – Мы и так из-за тебя столько времени потеряли. – Он обратился к напарнику. – Пошли наверх. Да хорошенько запри ее.
Он двинулся к выходу.
– Вот тебе хлеб и колбаса, покушай, – парень показал на стол. – Мы скоро вернемся. И приведем сюда твоего папу. Мы скоро.