В чём ваш покорный слуга и убедился, постучав в дверь особняка: Равель, появившаяся на пороге, лишь растерянно скользнула по моему лицу взглядом:
— Что вам угодно, сударь?
— Милорд Ректор прислал меня за личными вещами некоего лэрра, который жил в этом доме. Могу я их забрать?
— Как он себя чувствует? — Голос девушки расцвёл такой искренней обеспокоенностью, что мне стало немного стыдно. И за своё поведение — в том числе.
— Он… почти выздоровел, госпожа. Скоро будет на ногах.
— Как это чудесно! Мы так испугались, когда узнали, что Ив… — она на мгновение запнулась, — лэрр Ивэйн заболел. Вы… не передадите ему небольшое письмо? Вы ведь увидитесь с ним, да?
— Разумеется, передам, госпожа.
— Я напишу, пока вы будете собирать вещи…
Собирать… Что тут собирать — смех один! Черновики, оставшиеся от моих трудов над дневником Лары, я порвал на мелкие кусочки и отправил в камин. Плащ… нет, брать не буду — не пристало мне такую роскошь носить. А, вот и он! Не мудрствуя лукаво, я защёлкнул ошейник там, где ему и полагалось находиться. На шее то есть. В свете сложившихся обстоятельств это даже выгодно — кому-то принадлежать…
Он вошёл бесшумно, как и всегда. Вошёл и остановился у порога, прислонившись к стене. За что особенно не люблю листоухих, так это за их «эльфийский шаг» — я же не враг, чтобы ко мне подкрадываться!
— Что вы здесь делаете? — Посмотрите только, какой холодный тон! Ну да, конечно, чего с простым слугой церемониться…
— Госпожа графиня не сказала? Милорд Ректор прислал меня за вещами лэрра.
Лиловое серебро глаз внезапно оказалось совсем рядом:
— Что с ним?
— Ничего такого… Он просто болен.
— Чем?
— Откуда я знаю?
— Вы его видели?
— Ну… да… — Старательно смотрю куда угодно, только не в глаза Мэя.
— Давно?
— На той неделе, — отвечаю предельно честно: и в самом деле, ведь проснулся я совсем уже другим… человеком.
— Значит, и вы не знаете… — Сокрушённый вывод.
— Чего не знаю?
— Того, что лэрр умер!
Ой, как же мне не нравится твоё настроение, малыш. Почему — умер? Только лишь… Фрэлл! Нехорошо-то как получилось.
Вольно или невольно, нарочно или неосознанно, но, теряя рассудок в объятиях Пустоты, я успел уничтожить «якорь», который связывал меня с эльфом. А как можно было поступить иначе, скажите? После того крохотного опыта, когда Мэй заливался слезами, не стоило даже пытаться ввергать его в более сильные переживания. Если бы он почувствовал, как гибнет МИР… Боюсь, не выдержал бы и либо сошёл с ума вместе со мной, либо, что куда вероятнее, просто и примитивно умер. А брать на себя смерть эльфа, особенно после того как Магрит строго-настрого (ну пусть не строго, но любая её просьба всегда была и будет для меня велением свыше) приказала «не делать им больно»… Я бы себе не простил. И себя бы не простил, это уж точно!
Конечно, он думает, что лэрр умер. Логично и обоснованно. Но не всё в подлунном мире подчиняется логике, малыш… Отворачиваюсь и делаю вид, что копаюсь в вещах.
— Почему же умер? Жив-здоров… Ну почти. И скоро отправится к себе домой.
— Это… правда? — Он мне не верит. Пока ещё не верит. Может, и к лучшему?
— У меня нет причин вам лгать, господин.
— Этого я не знаю. Что, если…
— Спросите у милорда Ректора.
— Он не хочет отвечать. — Жалоба обиженного ребёнка.
— Значит, есть что-то, что вам не следует знать, только и всего. Но при чём здесь жизнь и смерть? Вовсе ни при чём.
— Вы… вы уверены, что лэрр…
Что он делает, малолетний негодник? Опять пытается прицепиться ко мне своим syyt’h? Ну нет, больше ни разу! Хотя, понимаю, почему он так поступает: после посещения храма Шаан я умиротворён дальше некуда и, следовательно, спокоен и уверен. Не в себе, конечно, а совсем в иных вещах, но… Внешне такая уверенность ничем не отличается от любой другой — немудрено ошибиться. Однако не слишком ли много будет ошибок кое у кого на счету? Ну погоди, lohassy!
— Я бы на вашем месте тщательнее выбирал место для бросания «якоря».
Пауза. И растерянное:
— Что… что вы сказали?
— Держите свои эмоции в узде, господин эльф, иначе опять совершите тот же промах, что и в прошлый раз.
— К-какой промах?
— Вы плохо слышите? А я полагал, что длинные уши благоприятно влияют на слух.
— К-кто вы?
— Заикание — ваш наследственный порок или приобретённый? — продолжаю острить. А что? Всем можно, мне нельзя? Не согласен!
— Не… не может… — Он снова пытается дотянуться до меня лучами syyt’h, и я позволяю им коснуться своего сознания. Но только коснуться! — Это… Это ТЫ?!
Так. Знакомая картинка. Остаётся надеяться только, что «радость» Мэя будет несколько более сдержанной, чем подобное проявление чувств со стороны…
Глупо было на это рассчитывать. Глупо и опрометчиво, потому что эльф вообще не счёл нужным ограничивать силу своего воодушевления: вцепился в меня обеими руками, пряча лицо где-то в складках шарфа и… Это ещё что такое? Никаких слёз!
— Вот что, молодой человек, — сказал я спустя минуту, силясь создать дистанцию между собой и длинноухим плаксой по поводу и без повода, — если будете продолжать в том же духе, я…
— Да делай что хочешь! — разрешает Мэй. — Всё равно никуда больше не отпущу!
— Вот как? Вряд ли у тебя хватит сил меня удержать.
— Хватит!
— И на чём основывается твоя уверенность, позволь спросить?
— А ни на чём! Просто не отпущу! — Довольная, хотя и немного зарёванная физиономия.
— Не получится. — Оттягиваю шарф и демонстрирую эльфу ошейник. Серебристые ресницы недоумённо вздрагивают:
— Это… Что это значит?
— Не догадываешься?
— Я… не… ты хочешь сказать, что…
— Что не принадлежу самому себе.
— Но… Это неправильно! — Ничего себе заявление. Несколько неожиданное и, прямо скажем, нежелательное. И глаза — только-только просохшие — снова готовы наполниться… Фрэлл!
— Не надо принимать всё так близко к сердцу! Подумаешь… Что случилось, то случилось. Только не предлагай выкупов и всякого такого! — спешу пресечь фантазии эльфа в зародыше. — У тебя личных денег нет, у Кэла, насколько понимаю, тоже. Так что…
— Я дядю попрошу!
— Отставить дядю и всех остальных! Будешь упорствовать, точно никогда меня больше не увидишь!
— А если не буду? — В лиловом серебре сверкнули огоньки желания поторговаться. Тоже мне купец начинающий.
— Тогда возможны варианты.
— Какие?
— Ты меня отпустишь или нет? Всю одежду уже измял…
— Если пообещаешь не убегать… сразу. — Эльф идёт на небольшую уступку.
— Обещаю. Вот только отдам… — протягиваю ему хрустальную капельку. Мэй строго сдвигает брови:
— Как это понимать? Я же сказал: мне всё равно, что будут думать другие!
— Тебе — да. Мне… частично. А вот всем остальным… Раб не может владеть эльфийской «искрой» — таковы правила.
— Глупые правила! — Ну ты ещё ногой топни, жеребчик.
— Любые правила глупы по определению, потому что заставляют игроков поступать не так, как хочется, а так, как должно. Мэй, послушай меня внимательно. Ты можешь подарить свою ky-inn только трижды. Два раза ты уже… ошибся, и я хочу, чтобы третий выбор стал удачнее двух первых. К тому же… Ты ведь должен будешь предстать пред грозные очи повелителей Драконьих Домов, не так ли? Среди них наверняка есть персоны, более чем достойные такого дара. Согласен?
— Но… откуда ты знаешь про…
— Много читал в детстве. Но речь не об этом. Возьми свою «искру» и храни её хорошенько — для того, кто по-настоящему будет её достоин. Договорились?
— Я не хочу! Мне не нужны другие… персоны! Я уже выбрал!
— Мэй… — выдыхаю, чтобы успокоиться, а то малолетний стервец ухитрился снова нарушить моё душевное равновесие. — Я всё сказал. Чтобы ky-inn оказалась в моём владении в третий раз, должно случиться что-то настолько… невероятное, что даже представить себе не могу. Будь хорошим мальчиком и не спорь со взрослыми!
— Считаешь, что ты старше? — Угрюмо-капризный взгляд из-под чёлки.
— Не считаю, а знаю! Раза в четыре, а может, и во все десять.
— И всё-таки…
— Третье предупреждение!
— М-м-м-м? Это значит, что… — Какое загадочное выражение лица. Планирует очередную пакость? Мне уже страшно.
— Это значит, что наши дороги расходятся!
— И это замечательно! Потому что дороги расходятся, чтобы потом сойтись вновь! И всё начнётся сначала!
Пожалуй, этот раунд игры выиграл эльф. И ведь понимает это, lohassy. Что же мне делать? Признать поражение? Наверное, придётся, потому что он и в самом деле прав: когда завершается один цикл, начинается другой, и кто может поручиться, что в нём наши судьбы не пересекутся ещё раз? Но пока…
— После праздников, надеюсь, ты отправишься домой?
— Да. А ты?
— Я?
— Что ты будешь делать?
— Ох… — Много чего, наверное. Меня же Ксаррон ждёт не дождётся, чтобы отволочь за ухо к Танарит на Пробуждение. Что я там забыл? Ничего, но этикет обязывает. — Есть кое-какие заботы, с которыми, кроме меня, никто не справится. Хотя бы потому, что это целиком и полностью МОИ заботы.
— А потом?
— Потом? — Я снова что-то упустил? Старею, старею.
— Кайа будет ждать тебя весной.
— А ты-то откуда знаешь?
— Она и не скрывала… — невинно улыбается эльф. — Всё равно тебе придётся приехать!
— Так уж и быть… Веди себя хорошо!
— Уже уходишь?
— Да. Мне надо ещё кое-кого навестить.
— А почему мне с тобой нельзя?
— Потому! — Стараюсь казаться строгим и взрослым. Получается не очень-то: Мэй смотрит на меня так хитро, что, выходя из дома, я раз пять проверяю, не идёт ли за мной некто с длинным ушами и не менее длинным носом, который старается засунуть во все мои дела.
Укрывшись от ветра в укромном закутке, я развернул письмо, торжественно вручённое мне Равель «для передачи лэрру в собственные руки». Можно было, конечно, вернуться домой или заняться чтением в каком-нибудь трактире, но… Показывать кузену письма, предназначенные только для моих глаз, не хотелось, а насчёт увеселительных заведений… Денег мне никто давать не собирался, посему болтаться по городу я мог только до вечера, а потом должен был осчастливить своим появлением дом милорда Ректора, чтобы не остаться ночевать на улице — погода, кстати, совершенно к тому не располагала: слегка потеплело, но зато выпал свежий снег, противно скрипевший под ногами и намеревающийся в скором времени (если не ударит мороз) превратиться в вязкую кашицу, пропитавшись водой…