Одновременно с поимкой и возвращением ножа на законное место Ригон сделал шаг вперёд, сливая движения в единое целое. Лезвие просвистело у моего горла так близко, что я мог бы сосчитать все волоски на тыльной стороне ладони «коротышки», встопорщившиеся то ли от холода, то ли от азарта смертельной игры.
Отшатываюсь назад и чуть вправо, чтобы уйти от обратного хода ножа. Противник полагает моё отступление либо трусостью, либо слабостью и усиливает натиск, но вторая атака уже встречает на своём пути оборонительные порядки в лице спаренных дуг чиато.
Надо сказать, что плотно приникая друг к другу, бусины образуют прочную, в меру упругую структуру, чем-то напоминающую гизору в сборе, но с большей степенью подвижности. При желании ими можно даже воспользоваться как дубинкой. В любом случае, для того чтобы парировать нож, костяшек чиато вполне хватает. Также можно на обратном проходе — когда кулак с лезвием движется слева направо (относительно её владельца) — выпустить бусины из правой руки и хлестнуть противника по запястью… Что и делаю. Ригон взбешённо фыркает, но я уже подхватил второй конец чиато и вернул дугам прежнюю прочность.
Конечно, ситуация бесперспективная, прямо скажем. Даже с моей точки зрения, что уж говорить о сторонних наблюдателях, которые замерли вокруг: с тем, что имеется, я атаковать не могу. Места для размаха не хватит, потому что Ригон совершенно благоразумно не позволяет мне отдалиться — я успеваю только отражать удары (точнее, направлять скольжение ножа), но помышлять о нападении… Даже не смею! Вот только парень не замечает, что с каждым разом я набрасываю двойной виток чиато на кисть левой руки, и эти самые витки, плавно сползая с пальцев, уже сплошным наручем покрывают предплечье.
Готова, драгоценная?
«Командуй!» — бодро отзывается Мантия.
И мы начинаем совместную операцию под кодовым наименованием «Смять и растереть».
Рука Ригона с ножом движется слева направо (теперь уже если смотреть от меня). Доходит до крайней точки траектории, собирается слегка развернуться и проследовать обратно, но в этот самый миг Мантия язычком Пустоты, как щелчком бича, слизывает до крошечки всё поле амулета, отвечающего за ловкость, потому движения юноши теряют былую чёткость. Моя левая рука ныряет под нож, фиксирует лезвие, не давая Ригону повернуть кисть, и с лёгкостью тянет за собой, потому что Мантия уже добралась до амулета силы. Парень раскрывается, но пока не понимает, что происходит, к тому же надеется на последнего из своих помощников — того, что прячется под камзолом на груди, однако… И «защитник» падает ниц перед Пустотой.
Моя правая рука взлетает по дуге вверх, и костяшки сжатого кулака ломают тонкую перегородку горбатого носа, а локоть — в завершение удара — совсем сдвигает её на сторону.
Гроздь пурпурных капелек орошает снежные островки, чудом уцелевшие под нашими ногами…
Разумеется, о продолжении поединка никто не заикается, и, хотя Ригон — в первые мгновения, в запале драки — не ощущает боли, эта дама спешит напомнить о своём присутствии. Впрочем, парень не опускается даже до стона, видно лишь, как в уголках голубых глаз подрагивают слёзы. Наверное, слёзы ярости.
Ксаррон, вздыхая, как старый, больной человек, которого вытащили из нагретой постели и заставили слушать праздничные песнопения внуков, подошёл к жертве моих дурных наклонностей и нетерпеливым жестом велел убрать руки от пострадавшего лица. Юноша оторопело подчинился. Кузен быстро провёл пальцами по сломанному носу, возвращая повреждённый хрящ на прежнее место, потом нагнулся, скатал в комок горсть снега и вручил растерянно открывшему рот Ригону:
— Приложите, молодой человек… И в ближайшие дни постарайтесь не натыкаться на кулак.
Потом Ксо добрался до меня и устало осведомился:
— Надеюсь, на сегодня это всё?
— Да, милорд! На сегодня я совершенно иссяк.
— Впредь будет мне наука, — проворчал милорд Ректор. — Ни капли лишней Силы не получишь!
— Очень надо!
— Ну, надо или не надо, об этом поговорим дома… — Мы поворачиваемся, собираясь уходить, и я оказываюсь лицом к лицу с потрясённой Леф. Почти лицом к лицу.
— Ты… Это было… просто волшебно!
— Самое смешное, что девочка как никогда близка к истине! — ехидно ухмыляется Ксо мне на ухо.
— Послушай… — продолжает тем временем девчонка, — ты сказал, что не воин…
— И снова повторю.
— И ты не Учитель из Академии…
— Ни в коем разе, — подтверждаю, не понимая, к чему эти уточнения.
— Тогда… Тогда ты мог бы стать моим наставником! — с надеждой в голосе делает вывод Леф, и наступает мой черёд хлопать ресницами.
— Милая, это не совсем удачная идея.
— А здорово она тебя подловила! — хохочет Ксо, и Рогар к нему присоединяется.
— Да уж… Леф, я не гожусь в наставники… Мне и самому ещё многому нужно учиться…
— Ловлю на слове! — хлопает меня по плечу Мастер. — Завтра с утра начну составлять план занятий.
— Я ненавижу уроки! — вою не хуже Киана в лунную ночь, с той только разницей, что на мой зов волчицы и не подумают прийти.
— Ничего, стерпится — слюбится, — авторитетно заключает кузен. — И вообще… Сам виноват — вскружил юной леди голову.
— Я не кружил!
— А к чему тогда встал на её защиту? — Со стороны милорда Ректора следует невинное напоминание о моей ошибке.
Леф смотрит на нас троих большими глазами, готовая расплакаться или рассмеяться, только не знает, что выбрать.
— Юная леди! — торжественно обращается к девчонке Рогар. — Я понимаю ваш восторг и даже считаю возможным к нему присоединиться, однако… В ближайшее время этот молодой человек не сможет выполнить обещание, даже если вы вынудите его оное обещание дать. Посему отложим разговор до весны: когда сойдёт снег и начнёт греть солнце, мы снова соберёмся, обсудим все варианты и решим, как поступить. Вы согласны?
Девчонка серьёзно кивает.
— А пока у вас найдётся множество других забот, я уверен. — Мы предпринимаем новую попытку уйти. Опять неудачную: Ригон, с посиневшим от прикладывания снега носом, преграждает мне дорогу. — Разве остались нерешённые вопросы? — хмурюсь.
— Остались! — упрямо дёргает подбородком юноша.
— Какие же? Мне казалось, что кровь всё разрешила.
— Я хочу знать истинную причину твоего поступка, — заявил Ригон. — Если тебя ничто не связывает со Двором и ты не собирался убивать моих людей, зачем… зачем ты всё это сделал?
— Хочешь знать? — хитро щурюсь.
— Хочу!
— Хорошо… Я отшлёпал твоих парней потому, что один из них оскорбил меня.
— Оскорбил? — Недоумение в голубых глазах.
— Да. Он принизил мои умственные способности. Ровно вдвое!
— То есть?
Ксаррон навострил слух, предполагая, что я не просто так вернулся к истокам спора, а Мастер и подавно подозревал, какой фокус готовится. Один Ригон оставался в неведении, но ровно до того, как услышал следующее:
— Он назвал меня полудурком, тогда как все знают, что я полный дурак! — гордо возвещаю на весь двор. «Ножи» заходятся в хохоте. Рогар не отстаёт, а кузен тонко усмехается и грозит мне пальцем.
Ригон беспомощно переводит взгляд с одного взрослого мужчины на другого:
— Он что… шут?
— Некоторым образом, — подтверждает Ксо. — Только не при-Дворный, а около-Академический.
Новый взрыв хохота ещё больше утверждает юношу в мысли, что мир сошёл с ума:
— Нет, это ни на что не похоже…
— Идите домой, молодой человек, — от души советует Рогар. — Вам следует провести пару дней в спокойствии. И, ради богов, сосредоточьтесь на самосовершенствовании, а не на планах мести… Хотя бы ближайшие месяцы!
— Кстати, почтенные! — пользуясь случаем, обращаюсь я к хозяевам Дворов (пусть один из них и неофициальный, зато фактический). — Кто из вас ссудил ножами милейшую белокурую Роллену, приходящуюся сестрой придворному магу?
Блондин и Ригон переглядываются.
— Собственно… — звучит нестройный хор, и мне всё становится понятным.
— Могу я обратиться к вам обоим с нижайшей просьбой? — Дожидаюсь утвердительного кивка и продолжаю: — Не оказывайте девушке таких услуг в будущем. Пожалуйста! Ваши Дворы потеряли по три души, и на этом чудесно уравновешивающем силы сторон факте неплохо было бы остановиться!
— Откуда ты знаешь? — хмурится наследник Двора Коротких Ножей, и я закатываю глаза к небу в лучших традициях своего кузена:
— Пресветлая владычица, вразуми своих детей! Втолкуй им, что к мудрым советам нужно не то что прислушиваться, а неукоснительно исполнять их и не начинать задавать вредные вопросы! Всеблагая Мать, наставь своих заблудившихся в ночи отпрысков на путь истинный!
— Точно — шут, — кивает сам себе Ригон.
За воротами двора мы расходимся в разные стороны: Ригон со своим подчинённым — направо, Мастер (сказавшись уставшим и занятым) — налево, а все остальные бредут прямо.
Тихие и давно опустевшие улицы, отдыхающие в преддверии сумасшедших ночей окончания Праздника Середины Зимы, имеют сомнительное удовольствие видеть странную троицу: мелко семенящий, толстенький человечек в длинном плаще, нескладный парень в просторном полушубке, всё время поскальзывающийся на подмёрзшей мостовой, и некто серый и четвероногий, предпочитающий красться в тени, подальше от любых источников света.
Ладонь Ксаррона шлёпает меня по затылку — небольно, но обидно.
— Почему без шапки? Последние мозги выстудишь!
— Надеешься, что у меня в голове ещё что-то осталось?
— Скорее нет, чем да. Впрочем… Если ТАМ станет совсем пусто, то любая мысль, стукаясь о стенки черепа, будет создавать такое эхо, что ты оглохнешь, — очень правдоподобно предполагает кузен.
— Заботишься о младшем братике? — Делаю попытку повиснуть на плечах милорда Ректора, но меня недовольно спихивают:
— Шапку надень!
— Ладно, ладно… — Напяливаю на себя шедевр сумасшедшей вязальщицы.
— А тебе идёт, — глубокомысленно замечает Ксаррон.