– Черт, Счастливчик, тебе, похоже, не помешает лекарство. – Он посмотрел на другую сторону залива. – Как только соберем хабар, поговорим с Лаки Страйком. У него должен быть циллин. Может, даже коктейль от лихорадки.
– Поб-б-быстрее б-бы, – прошептал Гвоздарь.
– Вижу, сын, – кивнул отец, – вижу. Но когда мы туда придем, надо будет объяснять, чем мы готовы платить за лекарства. Возникнут вопросы, откуда вдруг у твоего старика появилось столько золота и серебра. – У него в руке сверкнуло одно из колец Ниты. – Ты только посмотри! Бриллианты. Может быть, рубины. Богатенькую девку ты себе отхватил. – Он сунул кольцо в карман. – Но мы не сможем это продать, пока не найдем защиту. Иначе у нас все отнимут. – Он смотрел на Гвоздаря очень серьезно. – Хорошая находка, парень. И провернуть дело надо с умом, иначе все потеряем.
– Ага, – сказал Гвоздарь, но продолжать разговор ему не хотелось.
Он устал. Замерз и устал. Снова напал озноб. Отец крикнул, чтобы принесли одеяла.
– Скоро вернусь, – обещал он. – Как только обезопасим себя, найдем тебе лекарства. – Он потрепал Гвоздаря по щеке, глядя ярко-голубыми безумными глазами. Такими же, как у самого Гвоздаря. – Я не дам тебе умереть, сын. Не бойся. Ты моя кровь, и я о тебе позабочусь.
Он ушел, а Гвоздарь провалился в забытье.
13
– Значит, это твой отец?
Гвоздарь открыл глаза и увидел Ниту, стоящую рядом на коленях. Он лежал на твердой земле, под грубым одеялом; океан шумел где-то вдали. Была ночь. Рядом потрескивал костерок. Гвоздарь попытался сесть, но плечо сразу заболело, и он снова лег. Почувствовал, что повязки, которые когда-то в прошлой жизни наложила Садна, заменены свежими.
– Где Пима?
– Ее послали за едой. – Нита пожала плечами.
– Кто послал?
Нита кивнула на двоих неподалеку. Они курили и передавали друг другу бутылку. Кольца, знак принадлежности к банде, позвякивали в носах и бровях. Моби – бледный, как призрак, угловатый и худой от постоянного употребления «хрустальных горок». Второй – темная гора мышц, получеловек Тул. Когда Гвоздарь пошевелился, они заулыбались.
– Глядите, Гвоздарь-то, похоже, выживет. – Моби взмахнул бутылкой, словно произнося тост. – Твой батя говорит, ты крепкий крысеныш. Но все равно он думал, что ты помрешь.
– Сколько времени я был в отключке?
– Не уверена, что ты уже пришел в себя, – ответила Нита.
– Пришел.
– Тогда три дня.
Гвоздарь покопался в памяти, пытаясь хоть что-нибудь вспомнить об этих трех днях. Сны, в основном кошмарные, и ничего реального. Жар, холод, расплывающееся лицо отца, глядящего ему в глаза…
– Они делали ставки, выживешь ты или нет, – сказала Нита, глядя на двоих охранников.
– Да? – Гвоздарь снова попытался сесть. – И каковы же ставки?
– Пятьдесят красных китайских.
Гвоздарь удивился. Серьезная сумма, больше месячного заработка команды тяжелых утильщиков. Видимо, на клипере нашли много интересного.
– И кто ставил на то, что я выживу?
– Тощий. Получеловек был уверен, что ты умрешь.
Нита помогла ему сесть. Гвоздарь понял, что жар прошел. Девочка указала на флакон с таблетками – дорогой флакон с буквами на боку.
– Мы их растолкли и добавили в воду. Тот человек, – она задумалась, вспоминая имя, – Лаки Страйк, прислал врача.
– Правда?
– Тебе надо еще десять дней принимать по четыре таблетки в день.
Гвоздарь без всякого энтузиазма поглядел на таблетки. Три дня без сознания…
– Твои так и не появились? – на всякий случай спросил он, уже зная ответ.
Нита нервно оглянулась и пожала плечами:
– Пока нет. Думаю, уже скоро.
– Хорошо бы.
Нита мрачно посмотрела на Гвоздаря. Когда она отвернулась, он увидел цепочку, тянущуюся от ее лодыжки к большому кипарису. Нита проследила за его взглядом.
– Не хотят рисковать.
Гвоздарь кивнул. Через минуту появилась Пима в сопровождении третьего взрослого, Синеглазой. Руки и ноги женщины были покрыты шрамами, лицо она украсила кусочками стали, а на шее висело стальное ожерелье. На боку виднелся длинный неровный шрам – знак того, что она принесла добровольную жертву Сборщикам и культу Жизни. Она подтолкнула Пиму вперед.
Моби поднял взгляд.
– Эй, полегче с девкой. Она мой ужин принесла.
Синеглазая не обратила на него внимания, глядя на Гвоздаря.
– Он что, жив?
– А ты не видишь? – спросил Моби. – Конечно жив. Если не стал зомби, ходячим мертвецом. У-у-у… – Он рассмеялся над собственной шуткой.
Пима раздала взрослым металлические миски с рисом, красными бобами и острыми колбасками. Гвоздарь зачарованно смотрел на еду. Очень хорошую еду. Он не помнил, когда последний раз видел столько мяса. Когда Пима подала еду Тулу и Моби, у Гвоздаря потекли слюни. Моби начал есть под пристальным взглядом Синеглазой.
– Ты сказал Лопесу, что его сын жив? – спросила она.
Моби затряс головой, рукой запихивая в рот бобы и рис.
– И за что он тебе платит?
– Эй, он только что очнулся, – запротестовал Моби. – Две минуты в мире живых. – Он ткнул Тула локтем. – скажи ей: крысеныш только что пришел в себя.
Тул пожал плечами, зачерпнув горсть риса с мясными кусками.
– На этот раз Моби не врет, – рыкнул он. – Крысеныш и правда только что очнулся. – В улыбке сверкнули собачьи клыки. – Прямо к ужину. – И сунул пригоршню в рот.
Синеглазая скривилась, забрала миску у Моби и отдала Гвоздарю.
– Тогда иди отрабатывай свою кормежку. Первым ест сын босса. А ты скажи, что пацан очухался.
Моби поморщился, но не стал спорить, поднялся и ушел. Пима присела рядом с Гвоздарем и тихо спросила:
– Ты как?
Гвоздарь заставил себя улыбнуться, хотя уже чувствовал, как устал.
– Пока не сдох.
– Значит, день удался.
– Ага.
Он набросился на еду. Пима мотнула головой в сторону Ниты.
– Надо поговорить. За Счастливицей так и не приехали. – Она перешла на шепот. – Твой отец начинает нервничать.
– В смысле? – спросил Гвоздарь, глянув на охранников.
– Кажется, хочет отдать ее Синеглазой, в культ Жизни. Все говорит, сколько меди получит за эти красивые глаза.
– Нита знает?
– Она же не дура. Даже такая мажорка все понимает.
Синеглазая прервала их разговор, присев рядом:
– О чем болтаем?
– Она просто спросила, как я себя чувствую, – ответил Гвоздарь.
– Ладно, – холодно улыбнулась Синеглазая. – Тогда заткнись и ешь.
Сидящий на пне Тул оскалился:
– Хороший совет.
Пима кивнула и отошла.
И это сказало очень многое. Она боялась. Гвоздарь увидел, что ее сломанные пальцы прибинтованы к деревянным палочкам. И он не знал, из-за переломов ли боится Пима, или за три дня случилось что-то еще.
Нита управилась со своей порцией и сказала:
– А у меня уже хорошо получается есть руками.
– А чем еще едят? – не понял Гвоздарь.
– Ножом, вилкой, ложкой, – чуть улыбнулась Нита. – Не важно.
– Чего? Ты над нами издеваешься?
Лицо Ниты вдруг стало встревоженным, почти испуганным, и он обрадовался. И притворно нахмурился.
– Нечего смотреть на нас сверху вниз, если мы не знаем ваших мажорских штучек. Вот отрежем пальцы, что ты будешь делать со своими вилками? Ясно тебе?
– Извини.
– Ага, сначала наговоришь, а потом извиняешься.
– Заткнись, Гвоздарь, она извинилась, – велела Пима.
Тул глянул на Ниту желтыми немигающими глазами.
– Не так хорошо извинилась, как должна. Правда, парень? Поучить твою мажорку хорошим манерам? – Он наклонился вперед.
Теперь Нита испугалась по-настоящему. Гвоздарь покачал головой:
– Не надо. Забудь. Она уже все поняла.
– Рано или поздно все понимают, – кивнул Тул.
Гвоздарь содрогнулся от слов, произнесенных ровным, безразличным тоном. Он впервые оказался так близко к этому существу. Но о Туле ходило очень много слухов. О том, откуда взялась паутина шрамов на лице и груди. О том, что он бродил по болотам, охотясь на аллигаторов и питонов. Говорили, что получеловек ничего не боится. Что его создали неспособным чувствовать страх и боль. Тул был единственным, о ком его отец говорил с осторожным уважением, а не пренебрежительно и высокомерно. Получеловек был страшен. Видя, как он смотрит на девочку, Гвоздарь понял, чем именно страшен.
– Не надо, – повторил он. – Уже все в порядке.
Тул пожал плечами и вернулся к еде. Они сидели молча. За пределами круга света от костра шумели животные и жужжали насекомые, а больше не было ничего. Мгла джунглей и духота болот. Прислушавшись к далекому шуму прибоя, Гвоздарь прикинул, что они в миле от берега, не меньше. Улегшись на землю, он глядел на мерцание пламени. Еда была вкусная, но он снова очень устал. Мысли уплыли куда-то далеко. Он гадал, что планирует отец, чего так боится Пима, что происходит в хорошенькой головке Счастливицы. А потом снова заснул.
– Эй, мне сказали, что ты очнулся.
Гвоздарь открыл глаза. Рядом сидел улыбающийся отец с горящими от амфетамина глазами. Татуированные драконы тоже смотрели на Гвоздаря.
– Я знал, что ты справишься, – сказал отец. – Ты же сильный, как и твой старик. Тебя же не зря Гвоздарем назвали. Ты такой же, как я.
Он рассмеялся, ткнул сына кулаком в плечо и даже не заметил, как тот вздрогнул от боли.
– Выглядишь получше, чем пару дней назад.
Бледная, мокрая от пота кожа Ричарда Лопеса блестела в свете костра. Улыбался он широко и дико.
– Я уж подумал, что придется скормить тебя червям.
Гвоздарь попытался улыбнуться, отчаянно соображая, в каком отец настроении.
– Пока рано, – сказал он.
– Ага, ты живучий. – Ричард посмотрел на Ниту. – Не нравится она мне. Давно бы подохла, если бы я не спас ее красивую задницу. Я уже почти надеюсь, что твой батя не явится, детка.
– Ее люди не прибыли? – Гвоздарь сел и поджал ноги.
– Пока нет. – Отец глотнул виски и протянул бутылку Гвоздарю.
– Врач сказал, что ему не надо пить, – вмешалась Пима.