Все будет хорошо. Это просто вечер. Ты посетила много официальных мероприятий.
Я вдохнула и выдохнула воздух полной грудью.
Все будет хорошо.
Я встала, пропустила группу усталых пассажиров и вышла за ними из поезда. Но на полпути почувствовала на шее холодок и резко подняла голову.
Такой же холодок, как в коридоре, когда Кристиан подвез меня домой.
Мой взгляд бешено заметался по вагону, но он оказался пуст, не считая пожилого человека, храпевшего в углу, и проводника, пытавшегося его разбудить.
Часть напряжения покинула мои плечи.
Все в порядке. Я просто на взводе из-за благотворительного вечера и фальшивой договоренности о свиданиях.
«Гринфилд» находился в десяти минутах ходьбы от вокзала, и когда я дошла туда, то уже отбросила опасения. Нельзя прожить жизнь, оглядываясь через плечо, тем более когда там ничего нет.
«Гринфилд» состоял из трех зданий и нескольких акров земли в пригороде Мэриленда. Из-за эркеров, бамбуковых полов и обилия зелени он скорее напоминал элитный бутик-отель, чем жилой комплекс для пожилых людей, поэтому я не удивилась, что его признали одним из лучших роскошных жилых помещений в стране.
Днем он тоже выглядел по-другому, и не только из-за света. Атмосфера была спокойнее, а запахи слаще даже в пасмурный зимний день.
Сегодня был новый день, а с каждым новым днем приходила надежда.
Мою грудь наполнил оптимизм – я остановилась у комнаты Мауры и постучала в дверь.
Сегодня она вспомнит меня. Я не сомневалась.
Я снова постучала. Ответа нет. Я его и не ждала, но на всякий случай всегда стучала дважды. Пусть она и живет в доме престарелых, это все равно ее комната. Она заслужила право решать, кого впускать в ее личное пространство.
Я подождала еще немного, повернула ручку и зашла внутрь.
Маура сидела в кресле у окна и смотрела на пруд в задней части комплекса. Вода замерзла, а деревья и цветы превратились в голые ветви и увяли, но она, похоже, не была против.
Она слегка улыбалась, напевая тихую мелодию. Что-то знакомое, но неразличимое, дарящее счастливую ностальгию.
– Привет, Маура, – тихо сказала я.
Пение прекратилось.
Она повернулась и посмотрела на меня с вежливым интересом.
– Привет. – Она склонила голову под моим выжидающим взглядом. – Мы знакомы?
Грудь сжалась от разочарования, за которым последовала острая боль.
Болезнь Альцгеймера прогрессирует у всех по-разному – даже у тех, кто находится на средней стадии, как Маура. Кто-то забывает базовые навыки, например, как держать ложку, но помнят свою семью; другие забывают близких, но вполне в состоянии вести повседневную жизнь.
Маура попала в последнюю категорию.
Я должна быть рада, что она еще способна адекватно общаться спустя четыре года после постановки диагноза, а я… Но все равно больно, когда она меня не узнает.
Именно Маура растила меня, пока родители строили карьеру. Она каждый день отвозила и забирала меня из школы, посещала все школьные спектакли и утешала, когда Рикки Уитон бросил меня ради Мелоди Реннер в шестом классе. Мы с Рикки «встречались» всего две недели, но мое одиннадцатилетнее сердце было разбито.
Казалось, Маура всегда будет яркой и энергичной. Но годы и болезни взяли свое – когда я видела ее такой хрупкой, к горлу подступали слезы.
– Я новый волонтер. – Я прочистила горло и изобразила улыбку, не желая омрачать визит меланхолией. – Принесла вам темблеке. Маленькая птичка напела мне, это ваше любимое. – Я полезла в сумку и вытащила охлажденный кокосовый пудинг.
Традиционный пуэрториканский десерт – мы с Маурой готовили его во время «экспериментальных» вечеров.
Каждую неделю мы пробовали новый рецепт. Некоторые выходили потрясающе, другие не очень. Но темблеке был одним из любимых, и мы оправдывали повторное приготовление разными вкусами. Корица на одной неделе, апельсин на следующей, потом лайм.
Вуаля! Новый рецепт.
В восемь лет это казалось логичным.
У Мауры загорелись глаза.
– Подкупаешь меня сладостями в первый же день. Отличный план. Ты мне уже нравишься.
Я рассмеялась:
– Рада слышать.
Я вручила ей десерт, приготовленный прошлым вечером, и дождалась, пока она крепко возьмет его в руки, прежде чем сесть напротив.
– Как тебя зовут? – Она положила в рот немного пудинга, и я старалась не замечать, насколько медленно она двигается и как сильно трясутся ее руки.
– Стелла.
В ее глазах блеснуло нечто вроде воспоминания. Надежда появилась вновь – лишь чтобы исчезнуть через мгновение, когда мгла погасила блеск.
– Красивое имя, Стелла. – Маура жевала с задумчивым видом. – У меня есть дочь, Фиби. Она примерно твоя ровесница, но я давно ее не видела…
Потому что она умерла.
Боль в груди вернулась с удвоенной силой.
Шесть лет назад Фиби и муж Мауры возвращались домой из магазина, когда в их машину врезался грузовик. Оба погибли на месте.
После этого Маура впала в глубокую депрессию, и у нее не осталось родственников, на которых можно опереться.
Как я ни ненавидела болезнь Альцгеймера за отнятую у Мауры жизнь, иногда я была за нее благодарна. Пропадали не только хорошие воспоминания, но и плохие – по крайней мере, Маура могла забыть боль из-за потери близких.
Ни один родитель не должен хоронить своего ребенка.
Маура стала жевать медленнее. Она нахмурилась, и я увидела – она изо всех сил пытается вспомнить, почему давно не видела Фиби.
Ее дыхание участилось, как всегда перед приступом возбуждения.
В прошлый раз, когда она вспомнила о случившемся с Фиби, она стала такой агрессивной, что медсестрам пришлось дать ей успокоительное.
Я сморгнула жжение в глазах и улыбнулась шире.
– Я слышала, сегодня вечером играют в бинго, – быстро сказала я. – Вы рады?
Отвлечение сработало.
Маура снова расслабилась, и наш разговор плавно перешел от бинго к пуделям и «Дням нашей жизни».
Ее воспоминания были обрывочными и постоянно менялись, но сегодня выдался неплохой день. Когда-то у нее был пудель, и она любила смотреть «Дни нашей жизни»[5]. Я не знала, понимает ли она важность этих тем, но, по крайней мере, она знала на подсознательном уровне.
– У меня сегодня бинго. А у тебя? – Она резко сменила тему после десятиминутного монолога о ручной стирке. – Такая красивая девушка должна как следует повеселиться в пятницу вечером.
Была суббота, но я не стала ее поправлять.
– У меня вечеринка, – сказала я. – В Смитсоновском институте.
Хотя весельем я бы это не назвала.
От волнения меня охватил приступ тошноты.
Подписание контракта – одно; его выполнение – совершенно другое.
Вдруг я опозорюсь на мероприятии? Споткнусь или ляпну какую-нибудь глупость? Вдруг он поймет, что я не подходящая спутница, и разорвет соглашение?
Я инстинктивно потянулась к кристаллу на шее. Сегодня я выбрала для исцеления унакитовую яшму и сжимала ее изо всех сил, пока прохладный камень не согрелся и не успокоил нервы.
Все в порядке. Все будет хорошо.
Маура не обратила внимания на мое смятение – услышав про вечеринку, она просияла и наклонилась вперед.
– О, здорово. Что наденешь?
Это прозвучало совсем как раньше, и у меня сжалось сердце.
Она постоянно дразнила меня из-за мальчиков. В подростковые годы я раздражалась и сердилась, но все равно рассказывала ей обо всех тайных увлечениях.
– Еще не решила, но что-нибудь подберу. Главный вопрос – что делать с волосами? – Я указала на свои кудри. – Собрать или оставить так?
Тема волос всегда вызывала у нее особое оживление. У Мауры прямые волосы, но она научилась ухаживать за моей специфической текстурой и с годами стала неофициальным экспертом.
Я до сих пор использовала после душа метод, разработанный ею, когда мне было тринадцать: нанести крем для завивки, расчесать расческой с редкими зубчиками, выжать лишнюю влагу, втереть аргановое масло и накрутить волосы вверх.
Работало безотказно.
Мои губы изогнулись в улыбке в ответ на возмущенное хмыканье Мауры.
– Это вечеринка в Смитсоновском институте. Конечно собрать. Иди сюда. – Она подозвала меня. – Вечно приходится все делать самой.
Я подавила смех и подвинула к ней стул, пока она вынимала шпильки из пучка, чтобы сотворить волшебство.
Я закрыла глаза, погрузившись в умиротворяющую тишину и знакомые, успокаивающие движения ее пальцев.
Она действовала медленно и неуверенно. То, на что уходило несколько минут, когда я была ребенком, теперь занимало втрое больше времени. Но меня не волновало, сколько уйдет времени и какой получится результат; мне просто хотелось проводить с ней время.
– Готово, – удовлетворенно объявила Маура.
Я открыла глаза и увидела наши отражения в зеркале на стене напротив. Она собрала мои волосы в высокую прическу. Половина локонов уже выпала, а остальные, вероятно, рассыплются, как только я пошевелюсь.
Маура стояла рядом с гордым видом, и я вспомнила первый танцевальный вечер в школе – мы стояли точно в таких же позах, но были на тринадцать лет моложе и на тысячу лет беззаботнее.
В тот вечер она тоже сделала мне прическу.
– Спасибо, – прошептала я. – Очень красиво.
Я потянулась, чтобы нежно сжать ее руку, лежавшую на моем плече. Такую тонкую и хрупкую, что я боялась ее повредить.
– Не за что, Фиби. – Она погладила меня другой рукой, и выражение ее лица стало более туманным.
У меня перехватило дыхание.
Я открыла рот, чтобы ответить, но не смогла произнести ни слова – к горлу подступили слезы.
Я опустила взгляд в пол и попыталась дышать через кулак, сжавший сердце.
Не за что, Фиби.
Я знала, что Маура любит меня, хоть и не помнит, и обращается со мной как с собственной дочерью, когда вспоминает.
Но я не ее дочь, и я никогда не смогу заменить Фиби.
И не хочу.