Отец зациклился на другой части фразы. – В смысле, у тебя осталось немного сбережений? Куда делась остальная часть?
На шее выступил пот.
Со щитом или на щите.
Родители уже разозлились. Можно сорвать пластырь с другого секрета и сразу разобраться с последствиями.
– Я оплачивала уход за Маурой в доме престарелых.
Я отпустила кулон и спрятала руки под бедра, чтобы унять дрожь, но правое колено нервно подпрыгивало.
Хорошо, что этого не видела мама, а то она бы на меня накричала. По японским суевериям, если качать ногой, можно привлечь призраков бедности или вроде того. Один из величайших раздражителей моей матери.
– У нее болезнь Альцгеймера, – продолжила я. И вцепилась пальцами в стул для поддержки. – Последние несколько лет я оплачиваю ее проживание и питание. Вот куда ушла большая часть денег.
На этот раз молчание не было лезвием; оно было удавом, обвившимся вокруг меня и душившим, пока я не начала задыхаться.
Мать побледнела, став похожей на бумажную копию самой себя.
– Зачем?
– Потому что у нее больше никого нет, мама. Она заботилась обо мне…
– Она не семья, – выпалила Мика. – Мы благодарны ей за годы, которые она провела с вами, девочки, и я понимаю, почему вы к ней привязаны. Но она была твоей няней всего десять лет, и ты не купаешься в деньгах, Стелла. Ты безработная, бога ради. Даже когда ты работала в журнале, у тебя была мизерная зарплата. Тратить десятки тысяч долларов в год на заботу о бывшей работнице при финансовой нестабильности – самое безответственное и глупое…
Гнев зажег в животе спичку и уничтожил все чувство вины за ложь.
Ужасно злило, что родители называли Мауру бывшей работницей. Она убаюкивала меня колыбельными в детстве, была рядом в бурные годы полового созревания и с поразительным терпением выдерживала школьную тоску. Она была рядом при каждой разбитой коленке и каждом разбитом сердце, и она заслуживала большего, чем мимолетное признание.
Без нее родители бы ничего не добились. На ней держалась семья, пока они строили свои легендарные карьеры.
– Маура – моя семья. Она была для меня больше матерью, чем ты!
Слова вырвались прежде, чем я успела их остановить.
Резкий вдох Натальи заглушил стук ее вилки о тарелку. Она не произнесла ни слова с тех пор, как раскрыла мое увольнение из журнала, и сейчас смотрела на меня, округлив глаза.
Никто из нас не перечил родителям с тех пор, как мы были мятежными подростками. И даже тогда наш бунт был умеренным – язвительные комментарии, тайные побеги на вечеринки к друзьям.
Мы не были образцово ужасными детьми, но я… Боже. По сути, я сказала своей матери, что она дерьмовая мать. При госте и остальных членах семьи. За ужином.
Съеденные макароны забурлили в желудке, и я почувствовала вполне реальный риск, что меня вырвет на любимый мамин сервиз.
Мама пошатнулась, будто я дала ей пощечину. Если раньше она побледнела, то теперь превратилась в призрака – ее щеки побелели, будто кто-то высосал из нее жизнь.
Мика Алонсо, один из самых грозных адвокатов в городе, женщина, у которой был ответ на любой вопрос и опровержение любого аргумента, потеряла дар речи.
Я хотела бы чувствовать торжество, но ощущала лишь тошноту. Я не хотела причинять ей боль. Я не ожидала, что мои слова причинят ей боль, ведь они были такими очевидными. В детстве мамы никогда не было рядом. Однажды она пошутила, что Маура – наша суррогатная мать.
Но нельзя отрицать боль, наполнившую ее глаза и до неузнаваемости исказившую лицо.
Лицо отца рядом с ней тоже было неузнаваемым – оно потемнело от едва сдерживаемой ярости.
– Ты переступила черту, Стелла. – Его низкий голос вызвал новую волну тошноты. – Извинись перед мамой. Немедленно.
Мои ладони вжимались в бедра, а голова кружилась от тысяч ответов.
Я могла бы извиниться и сгладить ситуацию. Что угодно, лишь бы стереть обиду матери и гнев отца.
Маленькая девочка во мне по-прежнему съеживалась при мысли о родительском гневе, но все кроме абсолютной честности станет лишь временным бальзамом для гноящейся раны.
– Прости, если причинила тебе боль, мама. – Трещина в моем голосе совпала с той, что расколола грудь. – Но Маура буквально меня вырастила. Мы обе знаем, что это правда, и о ней больше некому позаботиться. Она посвятила мне лучшие годы жизни и обращалась со мной как с родной дочерью. Я не могу оставить ее сейчас, когда я ей нужна.
Я не смотрела на Наталью – ей нравилась Маура, но подобной связи у них не было. Карьера родителей пошла в гору, когда мне исполнилось пять, а Наталье – десять. Она была уже слишком взрослой, чтобы привязываться к няне, как я.
Она не примет мою сторону. Она никогда этого не делала.
Если не считать легкой дрожи, мать никак не отреагировала на мои слова. Отец, напротив, разозлился еще сильнее.
Джарвис Алонсо плохо относился к людям, не подчиняющимся его приказам.
Буря поглотила теплые карие глаза, и они стали жестокими, неумолимо черными.
Я никогда не боялась отца – по крайней мере, в физическом смысле. Но в тот момент я испугалась.
Когда он снова заговорил, это было рокочущее рычание, которое он обычно использовал при разговорах об иностранных диктаторах и террористических ячейках.
– Стелла Розали Алонсо, если ты немедленно не извинишься перед матерью, я…
– Я советую вам не заканчивать предложение.
Тихий голос Кристиана разрезал ядовитый гнев отца, будто его и не было.
Как и Наталья, он молчал с тех пор, как ужин пошел под откос, но напряжение, исходившее от него, было красноречивее тысячи слов.
Если ярость отца напоминала надвигающуюся бурю, то ярость Кристиана – темное безмолвное цунами. Когда те, кто оказался у него на пути, чуяли опасность, было уже слишком поздно.
Мои глаза метались между пульсирующей челюстью отца и смертоносным взглядом Кристиана, и у меня возникло щемящее чувство, что вечер будет лишь ухудшаться.
Глава 27
– Ты угрожаешь мне в собственном доме? – В голосе Джарвиса Алонсо прозвучали стальные ноты.
– Не угрожаю, сэр. Советую.
Контраст между моим вежливым тоном и потрескивающим в воздухе напряжением пропитал вежливое обращение насмешкой.
Я положил под столом руку на бедро Стеллы, успокаивая ее. Ей прекрасно удалось сохранить спокойное выражение лица, но под моим прикосновением побежали мурашки.
Я воздерживался от комментариев сколько мог. Не в моем характере сидеть тихо и терпеть несправедливость к себе, а любой пренебрежительный комментарий в адрес Стеллы – пренебрежение ко мне. Но это ее личная семейная проблема. Ей нужно противостоять им самостоятельно.
Я мог смириться с гневом ее родителей, хотя они весь вечер меня бесили. Но я не потерплю, чтобы кто-то, пусть даже ближайший родственник Стеллы, заставлял ее приносить извинения, которых она не заслужила.
Я обратился к Джарвису с приятной улыбкой, которая не соответствовала моему ледяному тону.
– Если вам интересно, почему дочь что-то от вас скрывает, посмотрите в зеркало, – сказал я. – Как вы отреагировали? Вместо того чтобы поддержать ее, вы напали. Вместо того чтобы гордиться ее стремлениями и желаниями, вы загоняете ее в рамки, где ей не место. Стелла – одна из самых самоотверженных, творческих и талантливых людей, что я знаю, а вы принижаете ее, потому что она не вписывается в ваши ограниченные представления об успехе. Почему? Вам стыдно за ребенка, который посмел отклониться от заданного вами маршрута? Собственная гордость для вас важнее ее счастья, а потом вы удивляетесь, что она считает единственного взрослого, который был с ней рядом, родителем в большей степени, чем вы оба.
Последнюю фразу я адресовал и отцу, и матери, которая не шевелилась с тех пор, как взорвалась Стелла.
Видимо, она в шоке.
Хорошо. Она это заслужила.
Внутри пробудилась безумная злость на родителей Стеллы за то, что вцепились ей в глотку из-за чертовых денег, не задумываясь о ее чувствах, и на ее сестру за то, что так жестоко и мстительно рассказала об увольнении из журнала.
Сколько неуверенности поселилось в Стелле из-за того, что она выросла в такой семье?
Думаю, большая часть.
Мой гнев сдерживало лишь присутствие Стеллы и тот факт, что это ее семья. Несмотря на натянутые отношения, ей бы вряд ли понравилось, если бы я опустошил их счета или заразил их устройства вирусами. В прошлом году я разработал от скуки один особенно неприятный код – он мог собрать и уничтожить все данные на зараженном устройстве, превращая его в бесполезный кусок металла менее чем за десять минут.
Джарвис уставился на меня – у него на виске так сильно пульсировали вены, словно они были готовы лопнуть в любую секунду.
– Это семейное дело, – прорычал Джарвис. – Мне плевать, как давно ты встречаешься со Стеллой. Ты не семья и никогда ей не станешь. Я знаю твою репутацию, Кристиан Харпер. Ты притворяешься порядочным бизнесменом, но ты притаившаяся змея. У тебя руки по локоть в крови. И если ты думаешь, что после сегодняшнего вечера я подпущу тебя к дочери, ты глубоко ошибаешься.
Я посмотрел на него со слабой улыбкой.
Мало что забавляло сильнее людей, пытающихся мне угрожать.
Он отец Стеллы, что дает ему некоторую степень защиты.
Но какие секреты скрываются в кибернетических канализациях его цифровой жизни? Нужно копнуть достаточно глубоко, и обязательно что-нибудь найдется. Истории поиска, фотографии, переходы по ссылкам, электронные письма и частные переписки. Онлайн-жизнь полна информации, и зачастую люди не задумываются, как это может их скомпрометировать.
Золотая жила для таких, как я.
Если Джарвис Алонсо думает, что может отнять у меня Стеллу, он узнает, как быстро и легко я могу найти скелеты в его шкафу.
– Не втягивай Кристиана. – Мягкий, но резкий голос Стеллы прервал мои размышления. – Меня не волнуют необоснованные слухи и твое мнение. У меня есть личный опыт: с момента встречи он меня исключительно поддерживал. Поощрял следовать за мечтами и верил в меня, даже когда я не верила в себя сама. За несколько месяцев отношений он поддерживал меня больше, чем ты за всю жизнь, и я не позволю тебе его оскорблять.