– Что ты задумала?
– Хорошо бы поесть, – на балу я слишком нервничала и не могла есть, а теперь умирала с голоду. – Что-нибудь жирное и ужасное. Ты ведь не из поборников здоровья, верно?
У него было такое рельефное тело, словно он питался исключительно протеином и зелеными смузи.
В его взгляде промелькнуло удивление, и он издал короткий смешок.
– Нет, солнце. Я не из поборников здоровья.
Десять минут спустя мы остановились перед закусочной, где, судя по виду, подавали исключительно вредную еду.
Идеально.
Когда мы зашли, в нашу сторону повернулись все головы. И их сложно было винить. Не каждый день в закусочные заходят парочки в вечерних нарядах. Я попыталась хоть как-то привести себя в порядок, прежде чем выходить из машины, но косметики с собой у меня не было.
Меня окутало что-то теплое и шелковистое, и я поняла, что Алекс снял и накинул мне на плечи свой пиджак.
– Холодно, – ответил он на мой вопросительный взгляд. Он сердито глянул на компанию парней, разглядывающих меня – вернее, мою грудь – с соседнего столика.
Я не стала спорить. Было действительно холодно, а мое платье почти ничего не прикрывало.
Я не стала спорить и когда Алекс повел нас в глубину заведения и посадил меня лицом к стене, подальше от посторонних взглядов.
Мы сделали заказы, и я неловко заерзала под тяжестью его взгляда.
– Расскажи о случившемся в машине, – на этот раз он говорил мягко, без приказного тона. – Если не из-за Лиама, то почему ты…
– Впала в истерику? – Я крутила на пальце прядь волос. Я не рассказывала о потерянных воспоминаниях и кошмарных снах никому, кроме семьи и близких друзей, но чувствовала странное желание выложить правду Алексу.
– Меня посетило… внезапное воспоминание. Из детства.
Все эти годы я убеждала себя, будто вижу вымышленные кошмары, а не фрагменты воспоминаний, но больше себя обманывать не получалось.
Тяжело сглотнув, я коротко рассказала Алексу о прошлом – то, что могла вспомнить. Получился вовсе не тот легкий разговор, который я представляла, предлагая «спасти остаток вечера», но закончив, я почувствовала себя в десять раз лучше.
– Мне сказали, это мама. У родителей тяжело проходил развод, и вроде как у мамы случилось нечто вроде нервного срыва, и она столкнула меня в озеро, зная, что я не умею плавать. Я бы утонула, если бы в тот момент не заехал за какими-то документами отец и не увидел случившееся. Он меня спас, а маме становилось все хуже, и в итоге она себя убила. Говорят, мне повезло остаться в живых, но… – я судорожно вздохнула, – иногда мне так не кажется.
Алекс терпеливо меня слушал, но на последнем предложении его глаза опасно вспыхнули.
– Не говори так.
– Знаю. И сама не хочу себя жалеть. Но помнишь, что ты сказал на балу? Насчет моей жажды любви? Ты прав, – у меня задрожал подбородок. Возможно, я сумасшедшая, но сейчас, в укромном углу какой-то закусочной, сидя напротив мужчины, о чьей симпатии я догадалась лишь несколько часов назад, мне захотелось поделиться самыми сокровенными мыслями. – Моя мама пыталась меня убить. Папа едва обращает на меня внимание. Родители должны дарить детям больше всего любви, но… – по моей щеке потекла слеза, а голос сорвался. – Я не знаю, что сделала не так. Может, недостаточно старалась быть хорошей дочерью…
– Нет, – Алекс взял меня за руку. – Не вини себя за идиотские поступки других людей.
– Я пытаюсь, но… – еще один судорожный вздох. – Именно поэтому меня так задела измена Лиама. Я была не слишком в него влюблена, и это не разбило мне сердце, но он – очередной человек, который не смог меня любить.
В груди болело. Если проблема не во мне, почему так постоянно происходит? Я пыталась быть хорошим человеком. Хорошей дочерью, хорошей девушкой… Но как бы ни старалась, все заканчивалось болью.
У меня был Джош, были подруги, но есть разница между платонической любовью и глубокой связью человека с родителями и второй половинкой. Во всяком случае, так считается.
– Лиам – идиот и засранец, – заявил Алекс. – Если ты позволишь дрянным людям определять твою ценность, то никогда не поднимешься выше их скудного воображения. – Он наклонился вперед, пристально глядя мне в глаза. – Не нужно лезть из кожи вон, чтобы тебя любили, Ава. Любовь не зарабатывают, ее дарят.
У меня заколотилось сердце.
– Я думала, ты не веришь в любовь.
– Лично я? Нет. Но любовь – как деньги. Ее ценность определяется теми, кто в нее верит. А ты явно веришь.
Очень циничный подход, в стиле Алекса, но я ценила его прямоту.
– Спасибо. Что выслушал меня и… За все.
Он отпустил мою руку, и я сжала ее в кулак, пытаясь сберечь его тепло.
– Если правда хочешь меня отблагодарить, запишись на крав-мага. – Алекс поднял бровь, и я мягко рассмеялась, благодарная за небольшую передышку. Вечер выдался тяжелый.
– Хорошо, если ты согласишься мне позировать.
Идея возникла спонтанно, что чем больше я думала, тем яснее понимала: я еще никого не хотела сфотографировать так сильно, как Алекса. Мне хотелось снять все слои и добраться до пламени, которое – я точно знала – скрывалось в холодной красивой груди.
Алекс раздул ноздри.
– Ты торгуешься.
– Да, – я задержала дыхание, надеясь, молясь.
– Ладно. Одна фотосессия.
Я не смогла сдержать улыбки.
Я не ошиблась. У Алекса Волкова многослойное сердце.
Глава 15
Ава
Я несколько дней не могла решить, где снимать Алекса: в студии или на улице.
Я серьезно относилась ко всем фотосессиям, но эта воспринималась иначе. Более интимно. Более… судьбоносно, словно от нее зависела дальнейшая жизнь, и не только потому, что я могла добавить ее в свое портфолио.
На два часа Алекс Волков окажется в моем полном распоряжении, и я не упущу ни секунды.
Я все-таки решила снимать его в студии. Забронировала место в университетском корпусе для фотографов и с волнением ждала его появления.
Я нервничала сильнее, чем следовало, но, вероятно, причиной был увиденный накануне ночью крайне непристойный сон. Про меня, Алекса и позиции, которым позавидовал бы любой акробат.
Я краснела даже от воспоминания.
Пытаясь прогнать неуместные эротические образы, я крутила в руках камеру и пялилась в окно, где на деревьях расцвели оттенки осени и листья лениво вертелись на легком ветру. Красный, желтый, оранжевый – пожар в воздухе. Знак перехода от жарких безмятежных летних дней к ледяной, промозглой красоте зимы.
Был сентябрь, но совсем иная зима ворвалась в студию в облаке восхитительной пряности и холодной сдержанности.
Стройную, мощную фигуру Алекса подчеркивал полностью черный наряд – черное пальто, черные брюки, черные ботинки, черные кожаные перчатки. Резкий контраст с бледной красотой его лица.
Пальцы сильнее сжали фотоаппарат. Моя творческая душа трепетала, отчаянно желая ухватить тайну и отобразить ее на бумаге.
Я пришла к выводу, что самые тихие и сдержанные люди часто становятся лучшими моделями для портретов, поскольку от них требуется не говорить, а чувствовать. Тот, кто сдерживает эмоции каждый день, чувствует и любит сильнее прочих, а лучшие фотографы умеют ловить каждую каплю эмоций и формировать из них нечто интуитивно понятное. Универсальное.
Мы с Алексом не поздоровались. Ни словами, ни даже кивком.
Но молчание вибрировало в воздухе, пока он снимал куртку и перчатки. Не слишком сексуальные действия, но в этом мужчине сексуальным казалось все. Как сильные, уверенные пальцы без промедлений и остановок расстегивали каждую пуговицу; как двигались под рубашкой руки и плечи, когда он вешал пальто на крючок; как он направился ко мне, словно пантера к жертве, с горящими от напряжения глазами.
Бархатистые крылья бабочек коснулись моего сердца, и я вцепилась в камеру, приказывая себе не трястись и не отступать. В животе собралось влажное тепло, и каждый миллиметр тела превратился в оголенный нерв, гиперчувствительный и зудящий от возбуждения.
Он ко мне даже не прикасался, а я уже возбудилась до дрожи. Думала, такое бывает только в книгах и фильмах о любви.
Зеленые глаза вспыхнули, словно он точно знал о моей реакции. Как затвердели соски под толстым свитером, как влажно стало у меня между ног. Как я хотела его поглотить, проникнуть в каждую трещинку его души, чтобы он больше никогда не был одинок.
– Где мне расположиться? – Я впервые в жизни услышала в его голосе смущение, превратившее обычно четкие, авторитарные интонации в нечто более мрачное. Порочное.
Где ему расположиться? Везде. Надо мной. Подо мной. Внутри меня.
Я облизала внезапно пересохшие губы. Алекс бросил на них взгляд, и все мое тело запульсировало.
Нет. Я не школьница на свидании. Я профессионал. И я на работе.
Снимаю портретную фотосессию, ровно такую же, как бесконечное количество предыдущих.
Разумеется, раньше мне никогда не хотелось швырнуть модель на пол и скакать на ней до второго пришествия, но это мелочи.
– Эмм, давай сюда, – прохрипела я и указала жестом на стул, установленный на белом фоне.
Я выбрала самую простую обстановку. Ничто не должно было отвлекать от Алекса – впрочем, это и невозможно. Его присутствие словно стирало все вокруг, пока не оставался исключительно он один.
Он грациозно опустился на стул, я проверила настройки и сделала несколько пробных снимков. Даже без позирования фотографии смотрелись великолепно – его прекрасные черты и пронзительные глаза словно были созданы для камеры.
Я поддалась своей бессовестной страсти и провела следующий час, выманивая его из раковины, пробуя разные позы и уговаривая его расслабиться.
Сомневаюсь, что Алекс понимал значение этого слова.
Снимки выходили красивые, но им не хватало эмоций. Без эмоций красивая фотография – лишь фотография.
Я попыталась раскрыть его с помощью болтовни обо всем подряд, от погоды до последних новостей о Джоше, но он оставался напряженным и настороженным.