Меня слишком беспокоили события собственной жизни, чтобы радоваться чужой.
Но внутри все затрепетало при звуке имени Джоша.
– Да, странно. Спросите у него.
Я сохранила документ, над которым работала, и вышла из системы.
– Хм. Я думала, ты знаешь, ведь вы друзья и все такое. – В глазах Барбс сверкнуло озорство. – Из вас получилась бы великолепная пара.
– Серьезно? – У меня покраснели щеки, но я говорила ровно. – Ну, львиная доля великолепия легла бы на меня.
Она расхохоталась:
– Видишь, ты – то, что нужно этому мальчику. Он слишком избалован обожанием. Все женщины пытаются ему угодить, с восторгом воспринимая любые его слова и поступки. – Она покачала головой. – Ему нужна та, кто будет держать его в напряжении. Жаль, тебе это неинтересно… верно?
Она наклонилась вперед, и я наконец поняла, почему персонал клиники называл ее местной свахой.
– Хорошего вечера, Барбс, – многозначительно сказала я, заслужив еще один смешок.
– Хорошего вечера, дорогая. Поговорим позже. – Она подмигнула и вернулась к своему столу.
Я собрала вещи. Действительно странно, что Джош не пришел, но возможно, он отдыхает. Он работал сверхурочно, чтобы наверстать упущенное в Эльдорре. Мы не виделись с тех пор, как вернулись в Вашингтон, и я не решалась ему написать.
После такого расставания казалось неправильным продолжать общение иначе, кроме как лицом к лицу.
Плюс я так и не придумала, как ответить на его завуалированную просьбу изменить нашу договоренность.
Зазвонил телефон, вырвав меня из хаотичного потока мыслей.
Я настолько задумалась, что ответила, не глядя на номер звонящего:
– Алло?
– Могу я поговорить с Джулс Миллер, пожалуйста? – спросил незнакомый женский голос.
Я застыла, услышав свою старую фамилию. Возникло искушение сказать, что это ошибка, но любопытство взяло верх над чувством самосохранения.
– Это я. – Я крепче прижала телефон к уху.
– Мисс Миллер, я звоню из больницы Уиттлсбурга. По поводу Аделины Миллер. – Ее голос смягчился. – Боюсь, у меня печальные новости.
Внутри все сжалось. Нет.
Я сразу поняла, что она собирается сказать.
– С прискорбием сообщаю, что миссис Миллер умерла сегодня днем…
Я едва расслышала сквозь гул в ушах остальные слова.
Аделина Миллер.
Моя мама.
Моя мама умерла.
Глава 34Джош
Я уже почти застегнул чемодан, когда раздался звонок в дверь. Из-за внезапного звука я ослабил хватку, и он снова распахнулся с самодовольным стуком.
– Твою мать.
Я уезжаю в Новую Зеландию через четыре дня. Я отказывался сдавать вещи в багаж с тех пор, как авиакомпания потеряла чемодан с моими коллекционными бейсбольными карточками, когда мне было двенадцать, и я провел последний час, впихивая в крошечную ручную кладь походное снаряжение на неделю.
И все коту под хвост.
– Надеюсь, оно того стоит.
Закипая от раздражения, я вышел из комнаты и направился к входной двери. Распахнул ее, готовый сорваться на ком угодно, но недовольство утихло, едва я увидел, кто стоит на пороге.
– Привет. – Бледная Джулс обхватила себя за талию, и ее глаза подозрительно сверкали. – Прости, что зашла без предупреждения, но я… я не знала, куда… – Ее робкая улыбка померкла. – Я не хотела оставаться одна.
Ее голос дрогнул, и меня полоснуло лезвие беспокойства.
– К черту извинения.
Я открыл дверь пошире, впустил ее внутрь и осмотрел на предмет травм. Ни крови, ни синяков, только потерянный вид. Беспокойство усилилось.
– Что случилось?
– Мама. – Джулс тяжело сглотнула. – Позвонили из больницы, сказали, она попала в автокатастрофу. Она… она… – у нее вырвался тихий всхлип.
Заканчивать предложение ей не требовалось – я уже догадался о случившемся. Конечно, я ожидал, что испытаю сочувствие или даже боль, но ничто не могло подготовить меня к взрыву в груди.
Один крошечный всхлип, и все внутри начало взрываться, пока боль не прожгла легкие и не наполнила кровь. Она эхом отдавалась в голове и так сильно сжимала сердце, что мне приходилось заставлять себя дышать.
– Иди сюда, Рыжая. – Собственный надломленный голос показался мне незнакомым.
Я раскрыл объятия. Джулс уткнулась лицом мне в грудь, заглушив рыдания, и мне потребовалась вся сила воли, чтобы сдержать видимую реакцию. Я не хотел усиливать бушующие эмоции, но черт побери – сколько же боли причиняла мне ее боль. Больше, чем мне казалось возможным.
– Тсссс. – Я опустил подбородок на ее голову и принялся нежно массировать ей спину, проклиная свою чертову беспомощность. Я был готов на все, на любую сделку, лишь бы избавить ее от боли, но при всем многообразии моих навыков, воскрешение мертвых туда не входило. – Все нормально. Все будет в порядке.
– Прости. – Джулс икнула. – Знаю, это н-не входит в нашу договоренность, н-но А-Ава на фотосессии, а С-Стелла еще не дома, и я…
– Прекрати извиняться. – Я сжал ее крепче. – Можешь оставаться, сколько захочешь.
– А как же наше…
– Джулс. – Моя рука на мгновение замерла на ее спине. – Заткнись и дай мне тебя обнять.
Послышался тихий смешок, который быстро растворился в слезах. Но черт подери, на мгновение я почувствовал: ей стало лучше. Хоть на полсекунды. Хотя бы так.
Наконец рыдания превратились во всхлипы, и я повел ее к дивану.
– Скоро вернусь.
На этой неделе у меня не было времени сходить за продуктами, поэтому я заказал быструю доставку еды и приготовил чай. Моя мама твердо верила: чашка хорошего чая способна решить любую проблему, и хотя в последнее время я пил его редко, я всегда держал его под рукой.
Чай и кулер с горячей водой – предметы первой необходимости в любой китайской семье.
При мысли о маме сердце пронзила боль. Она умерла, когда я был ребенком, но до конца пережить смерть родителя невозможно.
Джулс никогда не рассказывала о своей семье, и потому я предполагал, что у нее непростые отношения с матерью, но мама всегда остается мамой.
Я вернулся в гостиную и протянул ей напиток.
– Он ведь не отравлен? – В хриплом голосе прозвучал намек на привычную дерзость. В груди расцвело облегчение, и я слегка улыбнулся, вспоминая наши предыдущие разговоры.
– Просто пей чертов чай, Рыжая.
По губам Джулс скользнула тень улыбки. Она сделала небольшой глоток, а я опустился рядом с ней на диван.
– Мне позвонили, когда я была в клинике, – сказала она, глядя в кружку. – Другая машина проехала на красный свет и врезалась в ее машину. Погибли все. В больнице просматривали ее вещи и нашли мой номер… Из родных у нее осталась только я.
Она подняла глаза и встретилась со мной взглядом, на ее лице отразилась мука.
– У нее осталась только я, – повторила она. – И я не разговаривала с ней семь лет. У меня был ее номер. Я могла позвонить, но… Я твердила себе: в следующем году. В следующем году я позвоню ей и все исправлю. Но так и не позвонила. И теперь не позвоню никогда.
Голос Джулс охрип от нового приступа непролитых слез. Боль в груди превратилась в камень.
– Ты не могла знать, – мягко сказал я. – Это ужасный несчастный случай.
– Но если бы я не откладывала… – Джулс покачала головой. – Самое ужасное – я не ожидала, что почувствую себя… так. – Она указала на себя. – Мы с мамой расстались, мягко говоря, не в лучших отношениях. Я злилась на нее много лет. Думала, когда она умрет, я почувствую облегчение, но я… – Она резко вздохнула. – Не знаю. Я не знаю, что чувствую. Печаль. Злость. Стыд. Сожаление. И да, немного облегчение. – Костяшки ее пальцев, обхвативших кружку, побелели. – Это ужасно?
– Похоже, у тебя были сложные отношения с матерью, и это нормальные чувства. Даже облегчение.
Я постоянно видел такое в больнице. Некоторые пациенты балансировали на грани смерти – не жили и не умирали. Когда они покидали этот мир, родные оплакивали их, но и испытывали облегчение, что страдания близкого человека закончились. Они не говорили этого, но я видел в их глазах.
Горе – нечто большее, чем одна эмоция; это сотня эмоций, окутанных темной пеленой.
У Джулс совершенно другая ситуация, но принцип тот же.
– Поверь. Я врач, – добавил я с полуулыбкой. – Я знаю все.
В груди потеплело от ее мягкого смеха. Она рассмеялась дважды менее чем за час. Я посчитал это победой.
– Вы были близки с мамой? – спросила она. – До того, как…
Моя улыбка померкла.
– Да. До развода она была другой. Он настолько подкосил ее, что она стала рассеянной. Капризной. А когда ее обвинили в попытке убийства Авы… ну, ты знаешь. – В горле встал ком эмоций. – Как и большинство, я думал, что она пыталась утопить Аву. Врачи и полиция списали все на нервный срыв, но я отказывался разговаривать с ней еще несколько недель. А едва мы помирились, у нее случилась передозировка антидепрессантами.
Лицо Джулс смягчилось от сочувствия.
– Похоже на мою историю. По крайней мере, начало. – Она провела пальцем по краю кружки. – Мы с мамой были близки, когда я была маленькой. Отец ушел еще до моего рождения, и мы остались вдвоем. Она наряжала меня и водила по городу, будто я кукла или эксклюзивный аксессуар. Я не возражала – мне нравилось играть в переодевания и доставлять ей удовольствие. Но потом я выросла и начала получать больше внимания, чем она, особенно со стороны мужчин, и это ее бесило. Она никогда не говорила, но я видела это в ее глазах каждый раз, когда мне делали комплимент. Она перестала относиться ко мне как к дочери и начала воспринимать как конкурентку.
Боже.
– Она ревновала к собственной дочери?
Я старался не выдавать осуждения, ведь мама Джулс только что умерла, но внутри все похолодело при мысли, что мать может конкурировать с собственным ребенком.
Джулс невесело рассмеялась:
– Такая уж у меня мама. Привыкла быть в центре внимания. Королева выпускного, королева красоты. В юности она выиграла множество конкурсов, и так и не смогла оставить в прошлом дни славы. Она не утратила привлекательности и с возрастом, но не выносила, если рядом оказывался кто-то красивее.