Рид забирается на место водителя, нагибается, дотягивается до ручки и открывает переднею пассажирскую дверь.
- Давай – говорит он. И я заставляю себя выйти из машины, обойти кругом и сесть на место пассажира. Я закрываю дверь с шумом, от чего все дрожит, а слезы льются сами по себе. Я не могу их остановить. Я слишком устала, чтобы даже пробовать. Я спала, сгорбившись на пластиковом стуле, мой сон был поверхностным. У меня болит спина, и я наверняка потянула шею, но как я могу об этом думать? Я не могу, не тогда когда у Линдена опухшие глаза от слез, не тогда когда нужно все домыть.
Руки Рида скользят вокруг руля, притворяется, будто едет.
- Тяжелая неделя, да? – говорит он, наконец.
Я фыркаю и утираю слезы:
- Да.
- Ее сегодня выписывают, не так ли? Младшую жену Линдена.
- Сесилию – напоминаю я ему. Он забывает имена, это слабая его сторона – Теперь только она его жена.
- Ну, тогда это ведь хорошие новости, не так ли? Это значит, что с ней все будет в порядке.
Когда я видела ее в последний раз, она сидела на больничной койке, укачивала Боуэна, и что-то шептала ему в волосы. Линден пытался с ней поговорить, но она отворачивала голову. Я была поражена насколько молодой и в то же время постаревшей она выглядела. И тогда я подумала о Дженне, стальной, сильной, красивой Дженне, которая заболела и умерла на наших руках, пока мы просто смотрели. Вон может делать с нами все что захочет. Он может сделать нас больными, а потом вылечить и поддерживать нас до конца дней. Он может сохранить нам детей или убить их в утробе, или задушить их, если у них уродство. И я не могу его остановить. Все что я могу сделать, это - мыть.
- Мне нужна чистая вода – говорю я.
- Ты должна прекратить – говорит Рид – Ты чуть не уронила ведро.
Меня трясет. Тяжелые слезы застыли в глазах.
- Мне нужно все отмыть, до ее приезда.
- Без сознания ты будешь бесполезна – говорит он – Посиди.
- Если вы хотите чтобы я остановилась, то я буду задавать вопросы, какие пожелаю, пока вас не затошнит от меня – предупреждаю я.
- Идет.
- И вы должны будете на них ответить – говорю я.
- Туше.
Я не должна об этом спрашивать, но я давно хотела задать этот вопрос:
- Вы когда-нибудь были женаты?
- Нет – отвечает он – Мне нравится одиночество. Какое-то время была собака, она ходила за мной по пятам и никогда не лаяла. Жена не сделала бы мою жизнь лучше.
- И вы никогда не хотели детей? – спрашиваю я – Даже тогда когда не знали о вирусе?
- Рождение детей казалось безрассудным для такого как я – говорит Рид – Теперь, когда мы знаем о вирусе это хуже, чем безрассудно. Это жестоко. Без обид, куколка. У тебя те же права, как у любого из первого поколения, но если я хочу смотреть, как кто-то живет, а затем умирает, то пусть это будет другая собака.
Я не знаю почему, но мне смешно. Собака. Я проживу не намного дольше, чем собака. Все старания, чтобы спасти мою сестру по мужу, и кровавое пятно которое она оставила после себя на заднем сидении, просуществует дольше, чем она, в любом случае. Мы нарушили одиночество Рида своим присутствием, но через несколько лет мы все будем мертвы. Это у него уставшие глаза и морщинистые руки, и седые волосы. Мы молоды и энергичны, но через шесть лет от нас не останется и следа. Все это неестественно и абсурдно. Рид смотрит на меня и хмурится.
- Ваш брат заморочил всем голову обещаниями излечить нас – говорю я, оправившись от смеха и икоты – Он строит все эти больницы и тайные подвалы. Но не вы.
- Мой брат сошел с ума – говорит Рид – Совсем крыша съехала. Не пойми меня не правильно, но если закрыть на все это глаза, он просто не хочет похоронить еще одного сына. Я держусь за эту мысль, в противном случае, я стану во все это верить.
- И когда он не сможет спасти Линдена, он переключится на Боуэна – говорю я.
- Боуэн и Линден – говорит Рид, ударяя по рулю руками, смотря прямо перед собой – Эти два имени… Я бы не хотел слышать их в одном предложении.
- Что вы имеете в виду? - спрашиваю я.
- Вон не любит говорить о прошлом, ты понимаешь – говорит Рид – Бедный Линден понятия и не имеет, что его сына назвали именем его покойного брата.
***
В эту ночь Сесилию выписали из больницы. Идет дождь. Рид несется по извилистым дорогам, при резких поворотах старая резина на шинах, визжит. Через лобовое стекло я ничего не вижу, и мне интересно, как Рид может что-то разглядеть.
Линден сидит на переднем сидении, держит Боуэна, и терпеливо говорит такие слова как: «Дядя Рид, пожалуйста» или « Это был знак СТОП». Сесилия закрыла глаза, свернувшись калачиком на заднем сидении, положила голову мне на плечо. Я узнаю, что она проснулась по тому, как она напрягается, когда мы подскакиваем, но не издает ни звука. И я знаю, что она сдерживается. Когда у нее начались преждевременные роды, она была без сознания. Ее жизнь висела на волоске. Но врачи проделали огромную работу, чтобы ее спасти. Растянули шейку матки, расслабили мышцы. Удалили все. Я помню в одной из книг Сесилии о родах рисунок плода на четвертом месяце беременности. На рисунке он сосет большой палец, глаза закрыты, колени подогнуты, ноги скрещены. Даже, когда несколько дней назад Сесилия окрепла, она просила меня остаться с ней. Я была рядом с её постелью, когда она и Линден спрашивали о мертворожденном ребенке – они хотели бы на него взглянуть, это мальчик или девочка. Врач сказал, что они давно передали его в лабораторию для исследований, он послужит для анализов. Врач говорил, что это должно быть для них утешением зная, что их потеря может помочь найти лекарство. Я помню, какими убитыми они были. Они настолько были опустошены, что для новых огорчений просто не было места. У Линдена дрожали руки, когда он проводил ладонями по своим вискам. Они оба пережили самое худшее, со своенравным вызовом. Тишина между ними как плотина вот-вот лопнет.
Автомобиль с визгом останавливается.
- Подожди меня, я дам тебе зонтик – говорит Линден – Сесилия, любимая, надень капюшон.
Она надевает, и половина волос ее мнется. Я помогаю ей с капюшоном ее пальто.
- Мы приехали? – бормочет она.
- Да – говорю я – Теперь ты сразу можешь идти спать. Сегодня утром я постирала простыни.
Я не говорю ей о крови.
- Она это сделала – говорит Рид – Кто ж знал, что стиральная машина на самом деле работает? Я использую ее для хранения продуктов питания.
- Я постелила кровать – я хмурюсь и убираю волосы с ее лица – Кончики я подоткнула, как ты любишь.
Жалкий жест, чтобы ее успокоить, слишком мало, если учесть, сколько всего она пережила.
- Спасибо – она зевает. Ее голова сонно запрокидывается. Линден одевает Боуэну капюшон и отдает его Риду, перед тем как помочь Сесилии выйти из машины, держа перед ней зонтик. Как только мы оказываемся внутри, Линден пытается взять ее на руки, но она останавливает его.
- Подожди – говорит Линден, но она идет вперед по коридору. Она не смотрит и отводит глаза, той ночью ее сердце остановилось. Она как сомнамбула за пределами человеческой досягаемости, игнорирует голос, что ее зовет. Она перестала говорить о кошмарах, но на самом деле она от них не избавилась. Она идет, проводя рукой вдоль стен. Ее шаги медленные, шаткие, но целеустремленные. Рид только что потянул за шнурок, который освещает лестничную клетку мерцающим светом, делает шаг в сторону, чтобы ее пропустить. Она останавливается перед ним, она ниже его на целую голову, и смотрит ему в глаза.
- Я сожалею о том, как я себя вела - говорит она – Я была ужасна и вы тоже, но щедры. Спасибо, что позволили остаться в вашем доме.
И Рид, который был зол на нее, когда она в тот раз вышла из кухни, смягчается.
- Забудь об этом, малыш – говорит Рид, она вроде бы улыбается, а затем идет вверх по скрипучей лестнице.
В спальне она падает лицом вниз на матрас, и Линден снимает ее грязные туфли. Она поворачивается на спину, обмякшая, как тряпичная кукла, смотрит пустыми глазами, как он снимает ее пальто, берет ее руки и втирает тепло в ее пальцы. Он все время шепчет ей комплименты, говорит, как она важна, что она сильная. Но она не реагирует даже, если он говорит, что любит ее. И тут я слышу, как она тихонько вздыхает, вижу, как она изгибает губы и всхлипывает. Платина наконец-то сломалась. Когда Линден ложится рядом с ней, я выхожу из комнаты в зал. Они должны остаться наедине. Муж и жена. Мне там места нет. И в любом случае я скоро уеду. Если бы Сесилия знала что я здесь только ради нее, она бы вытолкала меня за дверь. Но я не могу уехать пока не буду уверена, что с ней все в порядке.
Я иду вниз, на кухню, где Рид пытается кормить Боуэна из бутылочки, одновременно пытаясь работать над чем-то, что включает в себя грунт и стеклянные банки.
- Маленькие арбузы – говорит он мне, не отрываясь. – Если я могу заставить расти семя в банке, то он примет форму банки, не больше, не меньше.
- Мне нравится – говорю я – Менять что-то, не меняя генетику.
- Ты умница – говорит он мне – Плохо, что не увидишь, как это происходит.
Я беру Боуэна, удивляясь тому, какой он тяжелый для такого, настолько маленького и сажусь в кресло кормить его тем, что осталось в бутылочке. Я смотрю, как его губы шевелятся, все в молоке, но не проливает ни капли. Его глаза подмигивают. Он идеальная маленькая машинка, безупречно спроектированная, за исключением одного надоедливого глюка.
Некоторое время стоит тишина, затем Рид говорит:
- Малышка выглядит так, будто побывала в аду и вернулась.
Мне нравится, что Рид видит Сесилию такой, какая она есть.
- Она побывала в аду – соглашаюсь я – Вот только, вернулась ли?
Рид засовывает руку в банку, кладет семечко в слой почвы и прижимает его.
- Она убеждена в том, что Вон хотел ее смерти – говорю я – Она хочет быть как можно дальше от него.
- Все верно – говорит Рид, в его голосе нет удивления – Что ты думаешь?