не рвалась увидеть или выяснять те самые клятые подробности… Мне хотелось, чтобы вот так, как у мамы… или никак. Вряд ли стоило надеяться на чудо, поэтому, скорее всего — никак. И пускай! Это лучше, чем жить с постоянным чувством вины и без доверия.
Слезы противно стекали по вискам за уши. Я слепо таращилась в темноту спальни — ночи здесь такие… чернильно-темные. А звезды — огромные и удивительно яркие! Голубые и желтые! Ночное небо — почти без темных пятен, потому что везде они — частой россыпью или крупными созвездиями. И пение цикад, и запахи сада, и тихая восточная музыка — фоном… А в доме прохлада от кандея — спи, не хочу. А мне не спалось, а плакалось о том, чего у нас с Вадимом уже никогда не будет хоть ты тресни — просрали оба. Вот так сказать — очень некрасиво, но очень точно. Ушло доверие, ушла чистота из отношений, та самая — святая. Изгваздано, испачкано, испорчено! Безвозвратно…
Глава 11
Потихоньку потекли дни. Тот — первый, словно выпотрошил меня. После него я сдулась, как воздушный шарик, притихла и будто бы стала такой, как всегда. А дальше происходило, собственно, то, за чем я и прилетела сюда — отдых, общение…
Продолжались семейные обеды с Джаухаром. На ужин он никогда не приходил, да и ужином наши с мамой легкие перекусы трудно было назвать. Но несколько раз я замечала его в сумерках. Он и не прятался — наверное, просто приходил взглянуть, чем мы занимаемся. Или скучал по маме, но тут уж… Увидев, что я заметила его, кивал и молча уходил.
Днем были интересные беседы об их истории, о достопримечательностях, которые мне стоило бы увидеть. Об исламских святынях речи не шло, а из того, что предлагалось мне, не хотелось ни трехсотметровых небоскребов, ни развалин старинных крепостей в пустыне. Вот на саму пустыню я взглянула бы, а еще — на океан. Хотелось увидеть и фонтан, которому не было равных в мире — с высотой струи больше трехсот метров, но для этого пришлось бы ехать аж в Джидду, на Красное море. Еще были национальный парк, удивительный мост, старая крепость…
Но все это потребовало бы времени Джаухара — женщины здесь не имели права перемещаться одни, без мужа или родственника-мужчины. Такого сопровождающего называли здесь махрам — опекун. Моим опекуном на время пребывание в этой стране являлся Джаухар. Как-то он сопровождал нас даже в торговый центр — одиноким женщинам вход туда заказан, а поездки на общественном транспорте вообще запрещены. Мама воспринимала все это спокойно, а я извертелась вся, зная, что ее муж терпеливо ждет нас возле каждого отдела. Не хотелось уже ничего, хотя глаза разбегались от красоты нарядов и тканей, из которых они были сшиты. Наскоро прикупив пару платьев для меня — широких и свободных, пару шарфов и кое-что для Яны, мы вернулись домой.
— Насколько все это серьезно, мама? — нервно интересовалась я, вспоминая укутанных по самые глаза женщин, одетых в черную абайю. Часто они ходили группками и обязательно — мужчина при них, как пастух при стаде. Случались видеть и цветные, светлые одежды, как у нас с мамой, но редко. Но это местные жительницы…
— А для иностранок существуют какие-то послабления?
— Севернее все не так строго даже для своих. Просто не стоит нарушать местные запреты, Ксюша, это же не сложно — закрытая одежда и платок, когда выходишь из дому, и еще мужчина рядом. Иначе — да, может быть серьезно. Были случаи расправы и над женщинами-иностранками. Оскорбление традиций карается тюремным заключением, даже побиванием камнями… Так что мы просто не будем делать того, что здесь считается преступлением. Я далека от всего этого, у меня свой круг общения и свой дом, за меня отвечает и защищает меня муж. А все непривычное, и даже страшное где-то там… но тигра за усы лучше не дергать.
В процессе обсуждения достопримечательностей оказалось, что Персидский залив — даже не совсем океан. Он очень мелкий и той самой волны — мощной и буйной, на его побережье не увидеть, разве что в шторм. Солончаки и песчаные равнины незаметно сливаются с водой и особой красоты в этом нет, разве что для ценителей дикой пустынной природы. Аравийский полуостров вообще почти весь — голимая пустыня или засоленные болота у моря.
Мама улыбалась и кивала, слушая нас. Она уже побывала во многих интересных местах, многое успела увидеть. И когда Джаухар какой-то раз ушел, сказала мне:
— Слишком много усилий, Ксюша, чтобы увидеть высокий столб воды — расстояние, жара… Без меня тебе будет неинтересно, а это значит — тащить и Янку. Пускай подрастет, потом поездим везде и посмотрим все, до чего только дотянемся.
Еще женщинам здесь запрещалось первыми заговаривать с чужими мужчинами. Да мне и в голову не пришло бы это делать, но однажды случилось… хотя будто бы и не совсем с чужим. А все потому, что наш ребенок нашел лазейку между колючими кустами и прошмыгнул на мужскую территорию. Я уже знала, что ничего страшного в этом нет, да и побег заметила сразу. Звала, но Янку это не остановило и мне пришлось бежать следом. Мама разрешила:
— Чужих там сейчас нет, нас бы предупредили. Это она не хочет заниматься со мной, вот и удрала. Тащи обратно эту мелкую поганку!
Открыв калитку, я поспешила по дорожке. Янку нашла около беседки, в которой спиной ко мне сидел мужчина. Кто именно — сразу понять было сложно, потому что и одежда, и платок с кольцом на голове были здесь одинаковыми почти у всех мужчин. Когда обогнула пышный куст, поняла, что это Адиль, а не его отец — стала видна коляска. И шаг мой замедлился.
В тот день… я и сама не знала — что на меня нашло? Почему так близко к сердцу приняла его беду? Но это разделение территории на мужскую и женскую… оно оказалось удобно. Там для нас не существовало никаких ограничений, а еще я не видела этого парня и, как следствие — не расстраивалась из-за него. С глаз долой… не просто так сказано — народная мудрость все же. А то обязательно переживала бы — поняла я, увидев его опять.
Просторная беседка поверху была густо увита виноградом, а снизу ее будто подпирали дополнительные опоры — остриженные от нижних побегов узловатые стволы со слегка слоящейся корой. Старые растения — определила я, Джаухар как-то объяснял и это. Внутри беседки стоял стол с какими-то бумагами на нем и сидел Адиль в своем кресле, а перед ним выстроилась моя дочка.
— Пакатай, — требовала она, сложив на груди ручки, а парень молча качал головой, глядя на нее — нет.
— Пакатай! — настаивала она.
— Извините, Адиль, — подошла я и потянула вредину на выход: — Она нашла проход между алоэ и вот… просочилась. Нужно сказать Фазилю, чтобы он как-то его заделал. Сделайте это сами, пожалуйста, — попросила я его.
— Ничего страшного. Я скажу ему, — был короткий ответ. Он смотрел на меня будто бы и спокойно, но не так, как в тот — первый раз. Сейчас его взгляд был слишком пристальным, даже тяжелым. Он словно повзрослел на годы за эти две недели. Что-то случилось? В любом случае, это было не мое дело…
— Спасибо, — тащила я дочку, а она упиралась и оглядывалась, не желая лишаться развлечения.
А меня уже точил изнутри червячок сомнения…
— Мама, скажи пожалуйста — Адиль мог слышать тот наш разговор на крыше? Когда я тут… разливалась про Маресьева?
— С чего ты взяла? — удивилась она, — нет, исключено. Разве что специально подслушивал, но это чушь. Его комнаты с другой стороны дома, а с нами тут граничит хозблок… исключено. Если бы такая вероятность была, я бы остановила тебя. А почему ты спрашиваешь?
— Он мрачный… — пожала я плечами.
— Ну, бывает… со всеми, наверное.
— Сказал, что Фазиль заделает проход, — отстраненно доложила я. Опять его вид всколыхнул что-то в душе — жалостливое, бабье… Невозможно было привыкнуть к этому зрелищу, даже просто смириться с ним трудно, выбросить опять из мыслей. Разве что усилием воли? Или опять отвлечься. Тогда я еще не знала, что до самого нашего отъезда больше не увижу его, а переживания, связанные с ним, отойдут на второй план по сравнению с возникшими у меня проблемами…
Мы занимались Янкиной речью — мама требовала, чтобы я присутствовала на этих занятиях, осваивая методику. Месяца, который я планировала провести здесь, явно было мало для решения проблемы — предстояло постоянно работать с этим дома.
Дома… Когда мама не тормошила меня, я была, как тот сдувшийся шарик — не ходила, а ползала. Много лежала, наблюдая за Янкой. Мы накупили ей игрушек, и она очень активно занималась ими — мыла в фонтане, сушила, опять мочила… Или же я слушала, как бабушка-логопед рычит и шипит вместе с внучкой, поглядывая на меня. Тогда я лениво улыбалась, чтобы показать ей, что — слушаю-слушаю… учусь тому, как нужно.
Уложив уставшего за день ребенка, поздно вечером, уже в темноте мы поднимались на крышу — там было прохладнее. Тихо разговаривали или молча слушали музыку, глядя на звезды — у мамы была хорошая подборка любимых вещей. И тогда треск цикад заглушала свирель из «Одинокого пастуха», виртуозный гитарный перебор или тихий романс.
Немного удивляло, что хоть она и посматривала на меня обеспокоенно, но не расспрашивала о нас с Вадимом. А я же тогда описала нашу ситуацию буквально в двух словах. Сама бы я обязательно захотела подробностей, уточнений… или нет? Стала бы я пытать Янку? Скорее нет, чем да. И не то, что… а даже представить, что с ней случится что-то подобное, было страшно. Из каких-то таких соображений и мама, наверное…
А может, она ждала, что это я начну разговор и спрошу совета, или не знала, как начать самой? Но все это ощущалось правильно, и я отдыхала, спала, ела… Даже заметила, что стала поправляться. За последние две недели набрала пару килограмм, не меньше — от вкусностей, что нахваливала тогда мама, оказалось очень трудно отказаться. Женщина, которая готовила на заказ, привозила их сама. Ее муж ожидал за высокой живой изгородью, а она проходила к нам и выкладывала из сумки-переноски в холодильник всю эту разноцветную и разновкусную прелесть.
Такая тихая ленивая жизнь затягивала. В отличие от мамы, у меня здесь совсем не было обязанностей — только присмотр за Яной. Все катилось размеренно и плавно. Почти каждый день с утра мама исчезала на два-три часа — Джаухар возил ее на занятия с детьми и потом забирал обратно. Потом мы все вместе обедали и подолгу беседовали и это всегда было интересно. Рассказы об экспедициях в нефтеразведке — еще в его молодости, о традициях и быте бедуинов, о работе Адиля на склонах вулканов и связанных с этим интересных случаях. И об истории постройки удивительного — горбатого и огромного моста имени короля Фахда, который служил для сообщения с Бахрейном… было много интересных тем.