Прокатившись горячей волной по пищеводу, коньяк растекся в желудке жидким огнем.
Встречный пал — усмехнулся Вадим — огонь убивают огнем… Он оживал и хлынули мысли, неся объемное и тяжелое осознание его мужского позора, а еще того, что семьи у него больше нет. Потому что это — конец! Хотелось орать, ломать, крушить все вокруг себя! Хотелось убивать! Или быть убитым… Даже проклятый стыд уступил этой ярости — стал не таким острым, скукожился, выискивая для себя место и нашел, похоже — отпечатавшись на подкорке позорным клеймом «идиот».
Потихоньку схлынуло и это — разжались кулаки и возвращалась способность мыслить логически. И возник вопрос — тогда для чего она призналась сейчас? На ум пришло только одно: все просто — в сокрытии содеянного больше нет надобности. Причин — почему это случилось именно сейчас, он не знал, но понятно было, что принято окончательное решение о разводе и теперь она претворяла его в жизнь — самым простым из способов. Безотказным.
А это выход… это выход — беспорядочно заметались мысли. Так он сохранит хотя бы остатки… гордости, достоинства — не важно. Это станет возможно, если подать на развод первым. И оставить ей… нет — им с Янкой квартиру. Это будет настоящий поступок нормального мужика. Он швырнет ей… они останутся здесь, а он уйдет — и не с пустыми же карманами? «Не сошлись характерами» — универсальная формулировка для суда — имущественных претензий нет и быть не может, а дочь останется с матерью.
Янку можно было отобрать у Ксении — отомстить так, буквально разорвав этим ее надвое… был такой вид казни в старину — меж двух деревьев. Он смог бы, имея на руках это ее признание. Мог, но не станет этого делать по двум причинам: первое — лично у него недостаточно времени, чтобы заниматься дочкой. И няньки — не выход. Не в своей практике, но он сталкивался с эпизодами… нехорошими эпизодами издевательств над детьми, рукоприкладства и просто недобросовестного исполнения своих обязанностей нянями, что приводило к детским травмам, а могло и к гибели. Нет, это исключено.
А вторая причина в том, что Янка любит маму. Оторвать ее сейчас — это нанести ребенку эмоциональную травму. И потом… он честно признавал, что она хорошая мать — его Ксеня… Оказалась шлюхой — подсказывала память. Разве можно оставлять ребенка на шлюху?
Он тяжело поднялся, пошатнувшись — развезло. Скорее всего, потому что не ужинал. Прошел обратно в комнату, а потом потянулся и в спальню, сел там на кровать. Смотрел на широкое ложе, аккуратно застеленное утром им самим — здесь они много раз любили друг друга… Вспоминалось туго. Когда это было последний раз? Он морщил лоб, тер его, а вспомнить не мог — слишком пьян, наверное. Потом обязательно вспомнит, не сейчас — алкоголь не способствует. Расслаблению — да, а вот ясности мышления определенно нет.
Нужно выспаться. Радостно уловив эту единственную за весь вечер безусловно разумную и предельно простую мысль, он сразу принял ее к действию. Склонился к подушке и почти сразу вырубился — мозг устал.
Утром позвонил на работу и сказал, чтобы секретарь перенесла две встречи, отменил посещение СИЗо для разговора со свидетелем очередного дела и вызверился в ответ на предъявление от Виктора:
— Сказал, б. ь — заболел?! Значит — заболел.
— Что у тебя случилось? — сразу стал озабоченным голос друга — Вадим не употреблял крепких выражений. А если все же случалось…
— Моя помощь нужна?
— Да, — подумав, ответил Вадим: — скажи — ты знаешь, где хоронили Елену Спивакову?
— Конечно, — сдержанно подтвердил Виктор, — единственная дочь Спивакова-старшего — даже в новостях было, да и наш собственный Спиваков…
— А короче, Витя?
— «Березки». Там у них выкуплен семейный участок.
— Ну вот… — каким-то сонным голосом заключил Вадим, — а теперь хотя бы на сутки все идите на хрен!
— Ты там пьешь, что ли? Кретин! Так что стряслось? Мне подскочить к тебе?
— Не стоит, нет такой надобности, — равнодушно закончил разговор Вадим.
Все задрало. Все резко потеряло смысл. Можно было бы найти его в ненависти к Ксюше, но, как на грех, сегодня и ее не наблюдалось. Остались только безграничная усталость и безразличие ко всему на свете. Ну… и еще, может, сожаление что не трахнул Елену — хоть было бы что вспомнить. Но и оно было каким-то невнятным. Вот посмотреть бы ей в глаза и спросить:
— …..?
А вопрос, кстати, тоже еще следовало обдумать. Да-а…
Машина-такси тоже вызвала непонятное чувство. Но при взгляде на молодого бородатого таксиста оно оформилось, и Вадим раздраженно отвернулся:
— На «Березки». И возле «Магнита» на углу тормозни — нужно.
— Понял.
С коньяком проблем не возникло, а вот с емкостью… стопки продавались только наборами по шесть штук. Пришлось брать все шесть.
Кладбище встретило веселым птичьим щебетом, запахом свежей березовой зелени и быстрого, не затяжного дождя. Этой ночью Вадим даже пару раз вскидывался от громовых раскатов — било, будто по самой голове. И вставало перед глазами: они возле окна втроем — рядом, вместе, семья, а там…! Льет, хлещет, пузырится лужами и гатит, как из пушки, и молнии мелькают, отражаясь в восторженных Янкиных глазах! Зарывался лицом в подушку и засыпал опять…
К могиле Лены его провел сторож, который солидно назвался смотрителем. Вадим поблагодарил и постоял, не заходя в ограду, пока тот не ушел. Потом аккуратно открыл калитку, прошел и сел на удобную, со спинкой, лавочку, выставил на столик бутылку и стопку, налил… И только потом отыскал взглядом лицо Елены — на временном кресте. И будто рухнула внутренняя плотина…
Пришел в чувство… или в себя, на земле у самой могилки и от того, что его бесцеремонно трясли за плечо:
— Вставай! Хорош тут жрать! Пошли… и морду заодно вымоешь — колонка за воротами.
Вадим удивился: — А что с ней не так? С мордой? — и, проведя рукой по лицу, уставился на испачканную кровью ладонь. Кивнул и подробно пояснил здоровому лысоватому мужику в старых джинсах и черной растянутой футболке: — Это такая защитная реакция. Рвется слабый сосуд, ну и… и давление падает. Не страшно… даже полезно. А ты кто? Еще смотритель? Ну, у тебя и шно-о… шно-обель. Морда — у тебя, у меня — лицо, — успел выдать и вспомнил вдруг… и замер в страхе, ощупывая мотню на штанах. Выдохнул и легко хохотнул… А мужик тихо вызверился:
— Да пошел ты… Это витилиго… обгорел когда-то. Нормальный у меня шнобель, — тащил он Вадима к калитке. Да, шнобель нормальный — вынужден был согласиться Вадим, просто кажется слишком большим из-за более светлого цвета кожи.
— Стоп! — тормознул он, пытаясь поймать ускользающую мысль, — не так… быстро. Ты кто?
— Сторож звонил, — неохотно пояснили ему, — забери… родню, наверное — пьет, плачет, матерится… Я почти сороковник отмахал, так что топай, давай, — дернул тот Вадима опять.
— На минуточку…! Принципиально не употребляю матерных слов, — обижено уточнил Вадим.
— Я тоже, поэтому шевелись. Посажу в такси, если возьмет, ну а дальше — извини.
— Стой! У меня тут… чистая емкость есть, — потянул он из кармана надорванную упаковку, — черт! А почему только четыре?
И тут тихо поднялось в памяти, заставив мысленно застонать и поморщиться: он пьет сам, наливает и Лене тоже, психует, льет из ее стопки на рыхлую землю — «пей так, сука! Добилась своего? Ленка… ну вот нахера? Что ты с собой сделала, идиотка? Дурашка… Ленка…»
Скривился, посмотрел время — два часа прошло. Спал он там, что ли? Хлопнул мужика по плечу и мирно предложил чуть заплетающимся языком:
— Исключительная баба была — давай за упокой?
— Пошел на х…! — свирепо огрызнулся тот, продолжая тащить его на выход. И Вадим подчинился.
— Эй, шеф! — тормознул мужик отъезжающее такси, — прими груз, плачу вдвойне. Подстели там, что ли? И пакет ему дай, чтоб не во вред салону.
— Втрое, — быстро сориентировался таксист.
— Они все — е…чие твари, — пожаловался мужику Вадим, с осуждением глядя на водителя, — все!
Мужик поморщился и сунул таксисту тысячную купюру, сказав непонятно кому из них: — Тут ехать-то пять минут. Потерпишь.
И, захлопнув за Вадимом дверку, зашагал к припаркованной невдалеке темной машине. Ford S-Max — машинально отметил Вадим и… уснул.
Сознание опять возвращалось странно — почему-то уже в его квартире и опять от тряски. Его тормошила и совала под нос стакан с водой мама.
— Сыночка, выпей пожалуйста — тут алкозельцер. Тебе плохо и ты весь в крови, — тихо плакала она, проводя чем-то приятно прохладным по его лицу.
— Мамуля? — прохрипел Вадим, — вы уже вернулись? А-а-а… это ничего, даже полезно. Кровь из носа разгружает сосуды и снимает давление.
— У тебя давление? — запаниковала мама, — почему я ничего не знаю? Ты хоть лечишься… принимаешь препараты?
— Если надо… обязательно, мам. Не суетись. Я сейчас уже встану, умоюсь сам, — с трудом поднимался он с изгвазданной кладбищенской землей и кровью постели. С отвращением оглядел себя — любимому костюму Лены «амба». Ладно… завтра к врачу — прижечь сосуды в носу. И препараты от давления, само собой — весь список, если они потребуются. А пить нужно завязывать — неважно у него получается.
Умывшись, подумал и еще принял душ в надежде, что мать устанет его ждать и уйдет. Раньше так и было бы, но сейчас не ушла, разыскивая хоть что-нибудь съестное в холодильнике. Повернула к нему злое лицо:
— Где твоя жена, скажи, пожалуйста? Что за ерунда здесь творится? Где ребенок? Она что — уехала куда-то?
— А с чего это ты взяла? — поинтересовался сын.
— Потому что… это понятно. Так что?
— У матери, в Саудовской Аравии, — криво улыбнулся Вадим, наблюдая, как быстро может меняться у человека выражение лица: — Та замужем за саудитом, пригласила Ксению с Яной. Мы разводимся… ты рада?
Мать обессилено присела на стул, забывая о желании заботиться и кормить. И смотрела совсем не так, как он ожидал, а потом вообще отвела глаза…
— Если это как-то связано с тем, что я говорила раньше, то не стоит, Вадим. Согласна — тогда она не соответствовала, была грубовата, простовата, косноязычна… наивна сверх меры. Обычная — ни недостатков, ни достоинств. А эти ее порывы? Чего стоило то, как она кидалась на шею твоему отцу?