Глава 21
В январе целыми неделями стояли ясные, морозные дни. На днях ждали теплого южного или юго-западного ветра. Зимой они несут на себе сильные снегопады и метели. Выше по карте, на самом севере и в горах все уже завалило глубочайшими снегами. На Тельпосском хребте… или Тэл-Поз-Изом, как называют его коми, гуляли страшные ветра, там метелей всегда было больше, чем в наших предгорьях.
Я теперь знала эти и многие другие тонкости, потому что имела отношение к небольшому туристическому бизнесу. Создали его сами и почти с нуля Саша, его друг Михаил — смурной бородатый мужчина тридцати трех лет, я и Марина.
В начале ноября она позвонила мне сама, извинилась за то, что не выходила на связь и попросилась погостить какое-то время:
— Может и одним днем обернусь, Ксюша. Решим… определимся на месте. Разговор не телефонный. Что тебе привезти, заказывай, — по-деловому предложила она.
— Раньше подала бы целый список, — заулыбалась я, — а сейчас в совершенстве освоила доставку через интернет. Приедешь — расскажу. Жду, Маринка…
Встречал ее по моей просьбе Саня. К этому времени мы с ним сдружились и получилось это как-то просто и естественно. Наверное, мне не хватало общения со сверстниками — пару раз встречала кого-то из одноклассников на улице, но, кроме школьных воспоминаний, темы для разговоров находились трудно. А Саня стал заходить — нашел в нас с дочкой благодарных слушателей. Обмолвился как-то о том, чем занимается и я захотела подробностей, стало любопытно.
Он с другом водил туристические группы по Северному Уралу. Еще в детстве прошел его со своим отцом вдоль и поперек. Потом отец покалечил ногу, не смог больше работать проводником и стал пить, попал под машину… Сашина мать снова вышла замуж и у него появился отчим — неплохой человек, но Саня старался бывать дома реже, потом ушел в армию, а после нее стал так же водить группы, как когда-то отец, заключив договор с Пермским турагентством.
Его рассказы завораживали и околдовывали, как северные сказки. Казалось, если бы не Яна и не растущий живот, то сорвалась бы и тоже ушла в горы, как те крысы за дудочкой. Иногда я подкармливала Сашку вкусняшками, а он за это рассказывал, рассказывал… Про дневные переходы в сильный мороз, когда световой день всего шесть-семь часов, и про устройство лагеря на ночь после захода солнца, когда на темном небе уже зажигаются яркие звезды… Мерцающий свет их слабо освещает леса, а когда поднимается луна, тайга озаряется ярким голубым светом и даже снег начинает светиться фосфорическим блеском…
О том, как много маленьких охотничьих избушек с крохотными окошками разбросано в глубине таежных лесов, иногда за сотню километров от ближайшего жилья. В Печорском крае их называют керками… И что может быть приятнее, чем дойти к ночи к такой избе — не нужно ставить палатку и готовиться к холодной ночевке, потому что в такой избушке всегда найдутся наколотые дрова, спички, соль, лежанки для сна, а иногда и простые продукты, подвешенные под потолком. Грубый стол, нары, светильник… в печке-буржуйке весело затрещат дрова, станет тепло, а на столе появится горячий чай, а потом и ужин… Эти избушки никогда не закрывают на замок, а на деревьях даже делаются особые затесы, указывая к ним дорогу.
— Это еще не все, Ксюха. Мы не просто водим людей взглянуть на горные красоты. Возвращаются они уже другими — с понятием, — по-своему объяснял мне суть своей работы Саня, — чувство это… радости от заботы о незнакомых людях, с которыми ты никогда и не встретишься. Заведено так — пользуйся в избе всем, но с собой оттуда ничего не уноси, а уходя, заготовь дрова и главное — оставь спички для другого. Ну это понятно… есть еще помощь в пути тем, кто слабее, и когда держишься наперекор своему характеру, а от зверской усталости тянет сорваться на какую-нибудь бестолочь. Ну и красота само собой… она делает людей и понятливее, и мягче. Батя мой так говорил… — вздыхал он, забывая о чае и выпечке и вдохновенно заглядывая мне в глаза:
— А совсем хорошо идти в лунную ночь по заснеженной реке. Снег такой… ровной белой пеленой, и он отражает, кажется, даже свет звезд, а не только луны… ночного неба. Полоса реки видна далеко вперед, лес по берегам темной стеной, а мороз к ночи все крепчает. Тишина такая! Только шорох лыж и тяжелое дыхание из глоток. Лед еще трескается от сильного мороза — гулко так… или дерево в тайге. Мерзнут руки, щеки, нос… хочется скорее в избу, погреться у печки, напиться чая и упасть, наконец, и уснуть.
— Да ты настоящий поэт, Саня, — будто просыпалась я, очарованная его рассказом. Даже Янка затихала, сидя на ковре на полу и внимательно глядя на парня круглыми глазенками.
— И поэтами оттуда возвращаются, Ксюха — иначе никак. Сильно там все — на рывке, на последних силах проживаешь эти дни и переосмысливается многое, и сама жизнь понимается иначе, — вздыхал Саня.
— А что так невесело тогда? — осторожно интересовалась я.
— Не проживешь этим и семью не прокормишь — на ставке-то, как я, — коротко резюмировал он, — пока молодой — погуляю, а потом, как ни крути, нужно идти на завод. Тошно…
— Понимаю…
У Саниного отчима была «Нива» нового образца — нестарая еще машина с хорошо работающей печкой. На ней он и встретил Маринку, поднес на этаж ее вещи и сразу прошел к себе, не сказав мне ни слова, только растерянно кивнув из-за ее плеча. А я потянула подругу через порог и обняла:
— Снимай маску… здесь все свои и Саня тоже свой — в доску.
— Ребенка еще испугаю, — ответила она непривычно глухо.
— Нет, Яна уже большая и умненькая, — мотнула я головой, — все ей объясним. Показывай…
Вся левая сторона ее лица бугрилась багровыми шрамами — уродливыми, выпуклыми… будто щеку даже не резали, а рвали — нещадно, как тряпку. И бровь, лоб… маска не могла скрыть все. Мне стало понятно непривычное молчание словоохотливого Сани — он просто не знал, как вести себя в такой ситуации. И я тоже не знала…
— Ужасно, конечно, Мариша, но есть же пластика? — подвела я итог внимательного осмотра, стараясь говорить ровно и только правду. Иначе точно «одним днем» — я бы на ее месте не стала терпеть неискренность и утешительную ложь.
— Же есть пластика, — опустилась она на корточки перед Янкой, повернувшись к ней чистой, не изуродованной стороной лица: — Узнаешь, Мышка Янка, тетю Марину?
— Узьнаю, я уже болшая, — подошла к ней Янка и развернула Маринкино лицо к себе.
— Много вавок, — прошептала, трогая пальчиком багровые рубцы, — мама выличит. Зиленка у нас есть и ватка… я знаю где.
— Мама уже лечит, — поднялась с корточек Марина и внимательно посмотрела на меня: — Приюти, Ксюша. Полтора года нельзя трогать, пока полностью не сформируется рубец. Потом — классическая пластика. Сейчас даже ношение маски под запретом — абразивное раздражение…
— Не вопрос, — потянула я шубку с ее плеч, — это я о приютить, а остальное потом. Разувайся. Начнем с главного сейчас — ванна или просто душ?
Уже вечером, уложив спать Яну, мы смогли поговорить. Маринка стояла у окна, когда я вышла из детской.
— Все метет и метет… часто так? — глухо отозвалась она на мои шаги.
— Первые снега ложатся. А что — тоскливо? — понимающе улыбнулась я, — брось! Здесь хорошие люди и все очень просто — без ненужных условностей. На первый взгляд примитивно, а на деле — очень душевно. Экология дрянь, конечно… здесь я не подумала — Урал промышленный регион. Но у нас удаленка от заводов — многие километры. Не самый хороший район — старенький и считается неблагополучным. Многоэтажки круче и в красивом месте, но там роза ветров складывается не так удачно.
— Многоэтажки… это пара девятиэтажных домов? — улыбалась Марина.
— Строят по самым современным технологиям, — подтвердила я, — ну, пошли… не засыпаешь еще с дороги? — предложила я и прошла на кухню: — Садись, здесь диванчик даже удобнее, чем в комнате.
— Да… неплохо, — снова осматривалась она.
Как оказалось, свою маму Риту Марина оставила на тетку — ее родную сестру. Это был ответ на самый первый мой вопрос.
— Она сама предложила уехать куда-нибудь на время. И я сразу вспомнила тебя, ты ведь тоже сбежала.
— Сложно было выходить на улицу? — осторожно предположила я.
— Да почти невозможно, — согласилась Марина, — но дело не в этом — Слав…
— А что он? — удивилась я, а потом вспомнила, что все-таки являюсь хозяйкой и предложила: — Марина, а давай будет самообслуживание? Сама решай чего хочешь. Покажу — где, что и… наливай чай, включай кофемашину — будь, как дома, а то я ушатаю тебя своим гостеприимством. Так что там Слав?
— Подселился, — расстроенно отвернулась Марина, привычно заправляя машину водой, молоком из холодильника и капсулами. Еще помолчала, прислушиваясь к тихому шуму закипающей воды и заговорила своим новым, непривычным для меня, глуховатым голосом:
— И тут непонятно… Мы стали врагами, Ксюша — настоящими врагами. И я тоже сделала все возможное, чего уж! — прикрыла она глаза, — все казалось верным, как игра по правилам. Доводила его дележкой, играла на нервах, мелькала перед глазами, демонстрируя игнор, но не ждала почему-то такого… Краюхину Таисию знаешь?
— Нет. Из вашей конторы?
— Из нашей. Я уволилась тем самым днем. Застала их… ее у него на столе. Значит, они и раньше, получается… Дальше плохо помню, Ксюш — заявление на увольнение, крики его и мои, потом авария… К себе в палату запретила пускать. А потом он явился к нам с вещами — буду, мол, тут жить и сколько угодно ждать, пока не выключишь дуру. Я тупо фигею, Ксюша… — растеряно пожала она плечами: — Может я и есть дура?
— Да уж… я тоже тупо… — согласилась я и робко так предположила, сама себе не веря: — Может понял что-то, переосмыслил?
— И потому драл ее там? Он знал, что я зайду, должна была ему документы, — усмехнулась она, — но это я еще могу понять, сама старалась… побольнее. Мама вначале была на его стороне, и ее я понимаю, как ни странно и не обижаюсь. Его же потом…? Это что-то за пределами… Мне тогда из квартиры было не выйти — и физиономия и сильные головные боли… скандалить и выживать его просто сил не было. А он каждый вечер сразу после работы приходит, мама кормит его ужином, смотрят на меня оба. Только мама так… с укором, а он глаза сразу отводит. А я понять не могу — противно ему или просто жалко? Неясно, в общем, — нервно комкала она в руках салфетку, — я специально лицо не прятала. Да! То ли противно, то ли пожалел меня.