Он сидел и невозмутимо смотрел на меня, принимая извинения. Удивительный парень — успела подумать я, насколько же он все-таки… иной. И вздрогнула, потому что он вдруг выдал, свирепо скрипнув зубами:
— Да! Ты неправа — наши мужчины не хуже, а лучше ваших! Ни один из них не оставил бы наследника своей крови и рода, свое продолжение… вот так, — обвел он руками окружающее нас пространство.
— А что тут? — удивилась я. Ни спорить с ним, ни доказывать что-то сейчас не хотелось. Да я даже толком не отошла еще от его неожиданного появления!
— Твой муж — хинзир, арса! Он… осел! И никто не заставит меня думать по-другому. Мало чести… нет — мало… другого, — заглянув в мои глаза, он обреченно прикрыл веки, пытаясь найти в памяти нужное слово.
А я нечаянно любовалась всем этим — взмахом ресниц, движением губ, складочкой между грозно сдвинутыми бровями… Чистая отрава, а не парень! Противопоказано даже просто любование — трудно взгляд отвести. И опять вопрос — «и кому такая красота достанется»? Я хмыкнула про себя, отмерла и постаралась помочь ему выразить мысль, потому что, кажется, поняла:
— Достоинство не в том, чтобы…?
— Главное! Главное достоинство не в том, чтобы делать для себя — встать на ноги, быть сильным, — подхватил он с чувством, — главное — делать то, что должен, даже если этого не хочешь или трудно. Оставить своего ребенка… сына — великий стыд и бесчестье. Ты зря порочила наших мужчин, Ксения, — строго подвел он итог своей речи.
— Я прошу прощения, если ты понял это так… если прозвучало так… — давилась я своим личным великим стыдом. Подробно разъяснять причины того моего возмущения, упоминая его проституток и мою жалость и яростное желание счастья для него, было бы еще более неловко. Да и поздно уже — он столько времени варился во всем этом…:
— И полностью согласна с тем, что сила воли и порядочность каждого отдельного человека не зависит от его национальности и вероисповедания, — покаянно встала я со стула на его суд.
— Мне уже пора, — неожиданно мирно кивнул он, принимая так мои извинения и поднялся тоже: — Ждет авто и нужно успеть — дорога, самолет… Возьми, это тебе — матерям дарят рубины. Я выбирал сам, один, — протягивал он мне длинную коробочку, — посмотри. Тебе нравится?
— Боже… красота какая! О-о-о… спасибо огромное, — растерялась я при виде браслета прямо в пару к серьгам от его отца: — Только это слишком дорогое украшение.
— Да, — признал Адиль, — хороший ювелирный дом. Главное в украшениях их красота, а не деньги.
Ну, когда денег много, то да — согласилась я про себя.
— Я не знал, что нужно твоим детям, поэтому решишь сама, — положил он на стол еще и конверт. С деньгами, разумеется. Вот же поперло… — тихо тосковала я, понимая, что все — сейчас он уже уйдет. Может это и к лучшему — он сильно напрягал меня здесь и сейчас. И в то же время было почти невыносимо жаль, что уезжает.
С активно и громко жующим пустышку Левушкой на руках я смотрела в окно, как Адиль выходит из подъезда — смуглый и черноволосый, весь в светлом. Обводит широким взглядом все вокруг — дом, двор, примлевших от его вида бабушек… Поднимает взгляд на наши окна, видит меня и делает этот жест — к сердцу и ко лбу, чуть склоняя голову. И опять тоскливо потянуло в груди — мелькнул вот так ярким праздником… безо всякого смысла и надобности, опять оставляя меня в тихих и спокойных буднях. Чего-то было жаль, тянуло куда-то… непонятно.
Я просто помахала ему рукой и отошла от окна… походила, понервничала еще, опять выглянула — ни парня, ни машины внизу уже не было. И что это было — сон, бред? Налетел, накричал, надарил… А — нет, не сон — на столе остался лежать конверт и футляр, а в нем рубиновый браслет. Нужно звонить маме — с облегчением схватилась я за разумную мысль. Вот только Фасолинку свою покормлю, а то совсем изжует пустышку.
— А зачем бы я тебе говорила? — удивилась мама, — чтобы ты переживала, что он все слышал? Ты его и так слишком близко к сердцу восприняла, да и своего тебе тогда хватало. Ну что делать — услышал… Он в библиотеке засиделся до ночи, окна были открыты, а ты громко говорила… донесло сквознячком на ту сторону. Ничего, зато они на пару с Джаухаром вдоль и поперек перечитали «Повесть о настоящем человеке». А потом долго обсуждали и искали сведения о подлинной истории Маресьева. И Джаухар не злился на тебя, если что… я спрашивала. Сказал — я не сержусь… жду, что из этого получится, — улыбалась она, но потом перестала.
— У него хитрые протезы… я тут в совершенстве уже изучила всю костную архитектуру стопы. Там комбинированное голеностопное сочленение — встроен сустав вместе со стопой… снимать на ночь не нужно. И он танцует, Ксюша, — наверное, незаметно для себя самой плакала мама, — на самом деле выучил вальс… хотя у них и не принято. Делали все у немцев… такое счастье, что ты тогда выступила, честное слово. И девушка у него там сейчас… врач. Все, кажется, серьезно.
— Вот это новости… — обиделась я, — спасибо, мама.
— Не злись, пожалуйста. Я бы потом сказала, обязательно. Да я и сама не так давно узнала о протезировании, они не говорили никому, сглазить, что ли, боялись?
— Он очень болезненно воспринял все сказанное, слишком — не совсем так все понял, — объяснила я ей.
— А может, если бы не слишком, то и такого прицельного пинка не получилось бы. Все к лучшему, Ксюша… Покажи мне лучше внучару! Гулит уже или только пузыри дует? Ой, а мы тут улыбаемся, — заворковала она при виде внука, — ой, а мы тут уже такие… маленькие, хорошенькие бабушкины мальчики…
Левушка радостно махал ручками и сучил ножками, улыбался, послушно гулил, еще и пузыри пускал до кучи. Мол, для вас, мадам — все что угодно! Я вытерла его ротик от слюнок, и мы попрощались с растроганной бабушкой, выслушав еще кучу советов на прощание. И будто бы все, ради чего звонила, я узнала, кроме одного, самого главного — зачем он приезжал?
Отблагодарить меня, если посчитал это нужным, можно было и дистанционно — прислал бы подарок специальной почтой или курьером и точно обошлось бы и дешевле, и легче для него. Но тогда я не увидела бы, как твердо он стоит теперь на земле, и не поняла, что он тоже, оказывается, из породы «мужиков настоящих»! И нисколько не хуже других — самых сильных и волевых из них. Мальчишка! Сколько тысяч километров от Германии до Урала?
Почему-то подумалось о том, что Вадим сразу же педантично выяснил бы это, он никогда не ленился встать и посмотреть, даже если вопрос возникал и не вопросом даже, а так — фигурой речи. И для меня сейчас неважно — я и так знала, что до чертиков далеко Германия. Даже не так — до нас долго и тяжело добираться, с бесконечными пересадками и в пути Адилю точно было трудно. Но он сделал это — прошел на своих ногах легко, будто танцуя, перед человеком, который в него не верил и думал, как о слабаке.
Мальчишка… какой же глупый мальчишка! И как же жаль было, что мы не обменялись телефонами, а то я сейчас позвонила бы… А он же сбрасывал мне когда-то данные о заказе гостиницы, той самой «Сюиты»! В истории сообщений должно сохраниться. Покопаться, правда придется… Скоро я уже звонила по найденному номеру, очень сильно надеясь, что он его не поменял за этот год.
— Адиль ибн-Джаухар аль-Синайя, — раздалось отстраненно из трубки. Ого…
— Адиль, это Ксения, — решительно начала я, — я растерялась, извини, ты просто ошеломил меня своим появлением. Я не успела сказать… нет, вернее — не успела понять, что хочу сказать тебе — я очень сильно горжусь тобой. Безо всяких прав, конечно… а я все равно горжусь тобой, Адиль! И еще раз — спасибо тебе за изумительный подарок. А детям я куплю самые крутые зимние комбинезоны и еще самые лучшие коньки Янке… и запишу ее на катание… не важно! Я скажу ей, что это — от тебя лично, обязательно скажу! И то, что ты сам привез… это для меня… особенно важно и приятно, — вывалила я на парня все свои эмоции и замолчала, притихнув. Горло пережало — я волновалась, очень сильно волновалась. Потому что от того, что и как он сейчас ответит, зависели наши отношения в будущем.
— Я тоже… тобой горжусь, — чуть помолчав, ответил он: — Ты сильная, потому и стыдилась меня — слабого тогда. Я понял, не переживай. Мы когда-нибудь все вместе встретимся, — улыбался он где-то там, в пути, — наш род почему-то — одни мужчины. У братьев тоже сыновья. Я и они… мы уважаем Антонину-ханум, они будут рады тебе и Яне, и львенку тоже… Звони и обязательно говори, если что-то нужно. У тебя шесть братьев… теперь есть кому тебя защитить.
Глава 24
На время развода Вадим «включил адвоката». Так было легче — с головой погрузившись в профессию. Обсуждая с Валентиной соглашение по уплате алиментов, привычно действовал в интересах клиента, то есть себя на этот момент. Просчитал в уме и постарался донести коллеге свою точку зрения, настаивая на выплатах в твердой денежной сумме. Она периодически могла бы переводиться им самим. Если же в долях к заработку, то эту функцию пришлось бы возложить на бухгалтерию. Такого не хотелось по многим причинам. В самокопание Вадим не углублялся, понимая, что обязательно найдет в себе кучу ненужного. Просто нужно было как-то пережить это время. Мама была права — развод казался рубежом, ощущался границей почти физически — Рубиконом, перейдя который, он надеялся оказаться в совершенно другой ситуации, и однозначно уже не такой неприятной и даже тяжелой.
Валентина сражалась за алименты для Яны, как тигрица. Считала, что в доле по заработку получится больше и была права — их заработок постепенно рос все эти годы и, учитывая прогрессию… Она не учла одного — сейчас, в период продажи фирмы и какое-то время после, как и всегда в таких случаях, доходы закономерно упадут. Вадиму, как финансисту, это было знакомо и понятно. Особо сильно такое межвременье в период смены собственника било по банкам, но и по любому другому бизнесу тоже — обязательно. Доходы падают, потому что постоянные клиенты выжидают, а новые осознанно или нет, но ищут стабильности. И понадобится время, а может быть и много времени, чтобы выйти на прежний уровень, а потом и превзойти его.