— Хули ты злой всегда, как собака? — психовал Слав, — что ни спроси — кидаешься, как овчарка? Возьми опять шлюху и оторвись на ней!
Подробностей той встречи с проституткой Вадим ему не озвучивал и помощи в сводничестве больше не просил.
— Чего ты хочешь? — ровно поинтересовался он.
— А я хочу поинтересоваться — доколе?! Доколе, б…ь, мы будем терпеть Валькин произвол? — ярился Слав, — нет, я отлично знал, что сотрудничество и партнерство на троих состоится в формате Слав-Вадим-Валька, а никак не Витек. Понятно, что он под железной пятой и сразу же глубоко в жопе, но почему эта поза должна распространяться и на нас с тобой? С какого… эта дрянь распоряжается тут, будто она властвует единолично? Краюхина уволилась!
— Так она уволилась по собственному желанию, я подписывал… читал, помню.
— И ты бы по собственному под таким прессингом, — почти успокоившись, присел в кресло Слав: — Она вынуждена была — Боброва драла ее так, что не только у сотрудников — у клиентов волосы дыбом вставали. И как при этом выглядела контора в их глазах? Выбирала моменты, когда нас с тобой не было… это как, по-твоему? Да это тайный подкоп! Вражеская вылазка.
— А причина? Должна же быть причина такого отношения? — встрепенулся было Вадим, но сразу и успокоился — претензий от клиентов будто бы не поступало, так что о профессиональных косяках Краюхиной речь, видимо, не шла.
— Тайка — женщина отзывчивая, одинокая… — в двух словах объяснил Слав.
Вадим молча смотрел на него. Ощущение было — он старше лет на пятьдесят, как минимум.
— Что ты пялишься? Ты-то чего? — нервничал Слав.
— А что ты кидаешься последнее время, как собака? — отдарился Вадим, — извини, но просто — по-дружески… тебя устраивает такая вот жизнь?
— Ты имеешь в виду — без Марины? — сразу усек друг. Встал, подошел к окну и ответил оттуда, не оборачиваясь и не глядя в глаза: — Нет, меня такая жизнь точно не устраивает. Хотел бы все назад… как тогда. Даже без шлюх обошелся бы. Пить бы начал, что ли, когда прижмет? У меня низкая стрессоустойчивость. Но поздно пить боржоми, друг. Доктор прямо сказал, что такие травмы, как у нее просто так не проходят — аукнется, обязательно аукнется не сейчас, так потом. Падать начнет… даже крыша может поехать. Это она еще не знает…
— А ты знал… и ты вот так ее отпустил, оставил? — не поверил своим ушам Вадим, — Маришку? Да ты, оказывается, мразь, Славка?
— Э-э-э… не нужно вот этого, — оглянулся тот, — не все так просто и мысли были. Я не мразь, Вадя, хотя и близко… но не совсем мразь. Она сама запустила развод, хотя поговори по-людски, предъяви хоть как-то, и я отказался бы от шлюх. Но она просто так… просто от балды, мать ее! Просто из ничего — из дури… безжалостно натравила на меня бультерьера. Я как-то Виктора спрашивал — как оно, брат, под таким прессом — кайфово? В сорок лет — согнутым в грамотную дугу под Вальку со всеми ее изгибами? Он же тек, падла… глаза плыли, потел, сука! Но ни-ни! Не потому, что не хотел, тут каюсь — я специально изучал это явление, так сказать, в научном интересе был. Он хотел, аж трясло — зачетная телка была! Но тупо сцал, Вадь. Вот тупо! Потому что бо-ял-ся — все просто, — заржал Слав, — он боится Вальку до дрожи, до обморока. И тут вопрос — как можно сотворить из нормального — вспомни, мужика половую тряпку? Я понимаю ее желание защитить и обставить свои собственные интересы, но так нещадно стирать личность…?! Это что-то…
— Без Валентины мы сядем на мель, Слав, — подвел итог его речи Вадим, — мы с тобой генералы здесь, она — генералиссимус. Кадры на ней, бухгалтерия тоже, связи с общественностью, реклама, да и Виктор — неплохой юрист, кстати. Она, по сути — главное начальство, хотя числюсь им я. Так что оставь ее в покое и еще… молись, чтобы у Маринки все было в порядке. Ты идиот, Славка. Она чистая… чиста перед тобой, красивая… одна родинка чего стоит.
— Заткнись! — взвился Слав, — родинку какого х…ра приплел? Высмотрел? Заметил так, что не забыть уже, что ли?
— Ага… Вот и меня так же ело…
— Какого… тебя-то, придурок? — офигевал с него Слав, — Ксюха не чиста, что ли? О чем вообще эти твои речи? Ты же вообще… совершенно бездарно все просрал — сам, лично! И из-за чего? Хоть бы Спивакова была жива — я еще понял бы.
— Так, давай так… Договорились и решили — Боброву на руках носим. Хотя бы пока сами не придем в норму, — подвел итог бессмысленному разговору Вадим.
Разговор этот навел на мысль о Елене и в какой-то из выходных Вадим опять поехал на кладбище, но уже без коньяка, только с цветами. Она любила дорогие цветы — элитные розы, зимние лилии, редкие орхидеи. Он решил, что сейчас, по снежку хорошо смотрелись бы алые розы. Или темные, как венозная кровь…
Так и получилось… Место он нашел сам и быстро. Но не сразу узнал его — захоронения были облагорожены мраморными бордюрами, а в ногах покойников стояли уже не временные, а постоянные кресты — основательные и дорогие, из мореного дуба. На темноватой структуре дерева ярко выделялась все та же фотография Лены. Он помнил ее такой — милой и улыбчивой. Положил розы на снег, сидел там и опять плакал…
Уже и сам не понимал — по кому или по чему? По Лене или по Ксюше? Или вообще — по той своей жизни, которую уже не вернуть и лучше которой у него никогда уже не будет — знал как-то…
После кладбища записался к психологу — мужику возрастом чуть старше его. Тот внимательно выслушал Вадима — он подробно описал ему свои отношения с Еленой. Мужчина дал ему выговориться, задавая короткие наводящие вопросы, потом они обсуждали темы будто бы отвлеченные. Он словно прощупывал клиента, потом опять задавал вопросы по существу. Из этой беседы Вадим четко вынес одно — его отношения с Еленой тем его волевым решением не прекратились бы.
— Токсичные, никуда не ведущие… но в чем-то бесконечно комфортные для вас, так же? Вас бы тянуло опять и опять — увидеть, коснуться. Приятное общение, не обремененное бытом, восхитительная близость… и до нее дошло бы, не сомневайтесь, от вас уже мало что зависело. Вы уходили бы от нее и возвращались раз за разом, выискивая лазейки и обманывая жену и свою совесть. Это настоящая зависимость. И вот так скоропостижно… уйдя, Елена нечаянно освободила вас от нее. Что касается метаний по поводу правомочности или неправомочности мужского выбора между двумя женщинами… У вас ведь было время подумать тогда — хоть и сто раз. Когда вы назначали первую встречу, шли на нее или ехали по улице, поднимались в лифте… В любой момент можно было прекратить и уйти, но вы этого не сделали. Между семьей и своей… прихотью, вы уже тогда выбрали свое, выбрали себя, а не семью. Вам решать, как это назвать — выбором или изменой. Извините… это непрофессионально — обличать, в некотором роде… — отстраненно помолчал мужчина, — просто свежо еще… я был на вашем месте.
— И чем все закончилось?
— Разочаровался. И опоздал. Если есть такая возможность, постарайтесь успеть.
Вадим не принял его слова на веру, и никто не принял бы. Потому что каждому нужно осознать самому, пережить, переболеть, понять, ощутить на своей шкуре неминуемость или необходимость того или иного действия. Но толчок был дан — он думал, долго думал. Стал звонить Ксюше сам, жадно вслушиваясь в ее голос и не решаясь заговорить о чем-то, кроме Яны. Задавал вопросы… записывая их перед этим, потому что во время разговора думалось о чем угодно, но не о рисовании в садике и интересе Яны к фигурному катанию. Это вообще был бред — принимать во внимание детский интерес к чему бы то ни было в таком, почти неосознанном еще возрасте.
Женщин этой зимой у него не было — доступными брезговал, а достойные как-то не встречались или просто он не искал их. А если искал, то не там. Так что… сбрасывал напряжение кулаком, гоняя порноролики.
Прошла зима, весна, наступило лето… Чуть забылось, немного улеглось, немного иначе воспринимались теперь слова психолога и ненормальность такого своего существования становилась для него все очевиднее. Если бы сейчас его подтолкнула мать, возможно он и решился бы на что-то, но Наталья Владимировна молчала, помня его резкий отпор. В конце концов, ее сын уже взрослый мальчик и каждый сам делает свою жизнь. Что хотела — она сказала. Не захотел услышать — его дело.
В конце июня в Подмосковье стояла ужасная жара. С климатом вообще последнее время творилось что-то неладное. Вернувшись вечером с работы, Вадим закупорил помещение, врубил кандей и пошел принять холодный душ. В одних домашних шортах раскинулся на неубранной кровати и блаженно затих. Но дверной звонок вырвал его из состояния прохладной полудремы.
Он прошел в прихожую и, не глядя, распахнул дверь. Неожиданно… Перед ним стоял молодой человек, скорее всего — араб и очень… да — необыкновенно приятной внешности. Вадим умел видеть и ценить красоту в любых ее проявлениях — музыка, картины, скульптура, природные виды и само собой — внешность человека. Не зря так зацепила его в свое время красота Елены.
— Здравствуйте, — ровно поздоровался молодой человек, — вы Вадим Сергеевич Демьянцев?
— Да, это я, — согласился Вадим, сильно подозревая, что общается сейчас с потенциальным клиентом. Скорее всего, вопрос очень щекотливый, раз обращение на дому и по личной рекомендации. Любопытно было — чьей именно. Но все оказалось не так. По его приглашению араб прошел в квартиру, слегка кивнул и огорошил его:
— Мое имя Адиль ибн-Джаухар аль-Синайя. Ксения считает меня своим братом. Нам с вами нужно поговорить. Как мужчине с мужчиной.
Глава 25
Это получилось в высшей степени унизительно, буквально все — от начала и до конца разыгранной визитером сцены. Вадим был огорошен первыми словами этого… ибн… и из-за этого не нашелся быстро с ответом, а дальше ему стало вообще не до разговоров — он просто хватал воздух ртом, как рыба.
Парень отказался пройди дальше в дом и даже не принял приглашения присесть в мини-креслах в прихожей… В силу жизненного опыта и благодаря начитанности Вадим очень сильно подозревал, что это означало отказ от гостеприимства. Что за этим стояло, какие предполагало условности — не имело значения. В любом случае, по отношению лично к нему сейчас был сделан жест… нет — Жест, который однозначно не предполагал уважения, доверия и ничего хорошего в принципе.