нуло коверкать слова, а дочка любила это. А еще я психовала… первый раз нервничала и психовала из-за того, что возбужденная папиным приездом Янка долго не засыпала и не давала покоя мне.
И вот — тишина. Засопели, уснули… А я, наконец, была наедине с собой, одна и могла спокойно подумать. Выпить слабенького чая с молоком, чтобы прибыло Левушке еды и думать, думать… и все зачем? Чтобы вдруг глобально как-то осознать и понять, что ничего хорошего в том, чтобы быть одной нет — абсолютно. Зажмуриться бы крепко-крепко, открыть потом глаза, и чтобы все стало, как раньше — пылило по уже накатанной… и не было бы сегодняшнего дня. Чтобы не ощущалось снова так остро и неприкаянно женское одиночество, чтобы не стыдиться своей слабости и растерянности, чтобы было кому пожаловаться и кого спросить хотя бы — и что это было?
А — нет… есть кого.
— Мам… Мама? — голос сорвался нечаянно, и я часто задышала сквозь сцепленные зубы.
— Да японский бог! Поехал-таки, — простонала мама, — знаешь, что я тебе скажу…?
— Скажи пожалуйста. Скажи — зачем ты дала наш и Вадимов адрес Адилю?
— Вот я и говорю — оно уже как-то само, Ксюша… Чувство такое — катится, как снежный ком и уже независимо от нас и наших желаний. И что должно случиться — обязательно случится, хоть ты тресни! Адиль…? Что-то он уже знал, о чем-то спросил мимоходом, да так, что я не придала значения. Разговор был раньше, когда я еще понятия не имела о протезировании. И адрес Вадима так же — вопрос-ответ. Где ты раньше жила в Москве? А не в самой Москве жила. Тогда — где…? И что тут такого? Я не видела иной подоплеки, кроме простого любопытства. Это ладно… Что там случилось? Где он сейчас? Как ты? — волновалась мама, — Вадим звонил, и я клялась ему, что там не его ребенок. Сказала, что ты няней подрабатываешь. Думала — успокоился. Ну, Ксюша? Что ты там? Не молчи ты!
— Плохо, мама, — призналась я, — проверила вот — молоко не пропало, а то — запросто… Неожиданно очень. Я испугалась. За него, за себя, за Левушку.
— Ты с ума сошла… — поразилась мама, — Вадим никогда бы… И ты зачем всем подряд открываешь?! Когда, наконец, ты станешь смотреть в глазок или хотя бы спрашивать? У тебя дети, в конце концов!
— Теперь точно буду, мам. А что — я могла и не впустить его? — хмыкнула я, необъяснимо успокаиваясь по мере того, как она там постепенно выходила из себя. Наверное, это я так вампирила. Нечаянно подпитывалась от ее беспокойства обо мне.
— Ладно. Ладно… я уже взяла билеты — вылетаю через две недели, тоже недельки на две… Марина когда приедет? Ты как сейчас одна? Так что там Вадим…? Ксюша?!
— Марина приезжает раз в неделю помочь мне закупить продукты, постирать свою одежду и помыться по-людски. Сейчас сезон, мам — нужно ловить момент, потом заработки будут только зимой. Осенью ребята хотят своими силами строить плавдачу — домик на воде. Их буксируют в красивое место и оставляют там, люди иногда хотят такой отдых — совсем уединенный. А Вадим ушел в гостиницу, завтра обещал прийти к Яне… — и я уже почти спокойно рассказала ей все, что сегодня произошло.
Мы поговорили, меня совсем перестало колбасить, я даже быстро уснула, устав за день. Но потом было ночное кормление и сон ушел, потому что вдруг вспомнилось, как совершенно непонятно и необъяснимо я замерла в его руках. Растерялась? И не только — еще и испугалась. Но было и еще что-то, что не дало сразу вырваться и возмутиться… На совсем короткое время я почувствовала себя надежно и защищенно. Как когда-то раньше. Фантомное чувство, работающее за счет памяти? Сила привычки, выработанной годами общей жизни? Неважно. Допускать такого больше нельзя было — ни в коем случае. Снова буду потом обливаться слезами, жалея об утраченном, вспоминая обиду и взращивая чувство собственной неполноценности. Нет уж, не буду реветь, не буду — упрямо шептала я в подушку. А оно все равно всплакнулось, меня не спрашивая.
Утром умывалась ледяной водой, накладывала под глаза патчи — не хотелось, чтобы Вадим видел мою слабость. Нагладила Янке платьице в голубой горошек, мы вместе подобрали в цвет ему банты на резиночке, продумали маршрут прогулки… День уже подходил к обеду и только тогда Вадим позвонил… Чего-то такого я и ожидала. Из-за Яны, конечно, расстроилась, но вместе с тем почувствовала и облегчение — проблема в его лице ушла, рассосалась, а главное — с ним все в порядке, и совесть моя успокоилась. Вчера в какой-то момент я сильно испугалась за него.
Он странно смотрел — в никуда, будто напряженно прислушиваясь к чему-то в себе. Потом руки… его руки непривычно суетились. Правда, он быстро справился с собой, но уходя, выглядел совершенно разбитым, больным и потерянным. А у меня ослабели колени и пальцы — накрыло эмоциональным откатом. Считал Льва своим… я не хотела думать еще и об этом, мне хватало своего — с головой и даже больше. И буквально била себя по рукам, чтобы не позвонить и не узнать — как он? Не нужно этого делать — может быть не так понято, а я ни в коем случае не собиралась наводить мосты. И правильно сделала, оказывается…
А Яну я закружила, заболтала — получились какие-то дикие танцы с бубном… растерянной мамы.
Нет! Мы все еще противопоказаны друг другу. Не нужно больше, пусть сидит там у себя, нам спокойнее втроем, и еще — никто и никогда не заставит меня стыдиться Левушки. После его рождения я больше не проматывала события назад и не пыталась представить варианты развития ситуации, поведи я себя иначе. Бесконечные вопросы «а что было бы, не выскочи я тогда из-дому?» изматывали и мешали жить, высасывали жизненную энергию. Все! Я уже прожила свою вину, переболела ею и хватит!
Вскоре приехала мама и это был праздник для всех — нас накрыла радостная подарочная суета, потом она стала упорядоченной, но приятно оживленной, нескучной.
Вечерами мы с ней говорили… Мама упорно просилась к нам, а я так же упорно сопротивлялась.
— Ксюша, ты вертишься здесь, как белка… а я там дурью маюсь, танец живота разучиваю.
— Серьезно?! — восхитилась я.
— Ну да… возраст, знаешь, и нужно двигаться. Бегать там, сама понимаешь — не прокатит, просто зарядку делать скучно, вот девочки и посоветовали. Скоро День рождения Джаухара и надеюсь, что впечатлю его — полгода как-никак… что-то уже получается.
— Не впечатли до сердечного приступа, мама, — смеялась я, — знаешь, что я думаю? Ты своего хлебнула и то, что имеешь теперь — оно заслужено, вот и пользуйся. Ты же видишь? У нас все хорошо. И то, что я сижу в компе вечерами… мне интересно! Это и расчеты, конечно, но еще и переговоры — я упражняюсь в устной рекламе и получается! Каждую неделю у нас отдыхает пять-шесть семей, и они довольны — ребята тоже классно отрабатывают. А дальше — цепочка, прогрессия.
— Любопытно… это озеро или пороги? Я бы посмотрела, — задумчиво смотрела на меня мама.
— Собираемся! — решилась я, — но только на один день, с ночевкой из-за Левушки я не рискну.
И мы организовались, поехали. Левушка вначале таращился на мелькающие пейзажи, потом стал засыпать, вздрагивая от звуков громкой речи Саниного друга, который взялся отвезти нас к месту. Яна была в полном восторге от прогулки, да и мы тоже, хотя ехали долго — почти семьдесят километров.
Лагерь был разбит на берегу небольшого озера, невдалеке в него впадала быстрая порожистая речка и ребята рыбачили и тут, и там. Янка сразу напросилась кататься на лодке и развлекать ее взялись Саня с Мариной. А мы с мамой просто дышали полной грудью, восхищаясь окружающими красотами — соснами на камне и песке, идеально прозрачной водой, открытым озерным простором. А потом и бесподобно вкусной едой — сигами горячего копчения, цену которых в магазинах центра не забыл озвучить Михаил — до тысячи за килограмм. Уха еще была, чай с травами, песни у костра, обязательное купание — жара стояла до тридцати… Я поправилась во время беременности и вначале немного стеснялась себя, но потом перестала, потому что взгляды мужчин на меня были явно заинтересованными, а не пренебрежительными.
Возвращаться в город не хотелось категорически, тянуло, хотелось еще — отдыхать бездумно и безответственно, впитывать и излучать исключительно положительное…
— Странно так… весь день отдыхали, ничего не делали, а впечатление — вагон разгрузила. И еще хочу — грузила бы и грузила, — грустила мама, когда мы уже ехали обратно. Левушка почти весь день проспал на свежем воздухе, Яна тоже уснула, устав от впечатлений.
— Всю жизнь я мечтала о Швейцарских, Австрийских Альпах… — продолжили мы разговор поздним вечером уже дома, — увидела в юности картинки и запала, залипла. Должна же быть мечта — такая… недосягаемая по твоему пониманию. А тут ведь ничем не хуже… Но там удобнее, конечно, и чище — не только у озер, а и везде. Переживаю я, Ксюша — дымит, чадит тут.
— Роза ветров на нашей стороне, мама, — успокаивала я ее, — нормально…
А ночью долго не засыпалось. Психика взбодрилась, подстегнутая сильными впечатлениями и отдыхать отказывалась. Я думала обо всем подряд — о нашем бизнесе, который набирал обороты, пускай и не масштабно пока, но вполне себе уверено. И о замечательном поведении Яны и Левушки сегодня. Вспомнилась почему-то свекровь — она была бы довольна внучкой. Та вежливо благодарила за еду, за прогулку, не надоедала своим щебетанием — тоже, как и я, впитывая впечатления от окружающего. Думалось об Альпах и как производное этих мыслей — о том, какая все-таки имеется мечта у меня? Чтобы настоящая и, как у мамы в свое время — недосягаемая?
Была такая… и тоже получилась случайно. И я даже когда-то пыталась воплотить ее в жизнь — робко так и несмело. Но была поставлена на место свекровью и снисходительно и вежливо проигнорирована мужем — свой дом никогда не входил в его планы, а уж такой, как я себе намечтала, увидев рекламную картинку…
Большой, рубленый из дерева… какого и как — я не знала, но там неуловимо проскальзывал дизайн старорусского терема — не утрировано и навязчиво, а в деталях. Дом стоял на каменном основании, красиво вписанный в окружающую местность, с опоясывающей первый этаж террасой… как же она называлась в старину? Я не знала… Окна должны быть сверкающими и большими, дерево — цвета солнечного янтаря, а крыша — благородно-темной, цвета мокрого асфальта. Балясины, резные столбики, стремительный взлет свода крыши… теремковый или теремочный? В общем, так как-то…