Дипломатический язык всегда был интересен тем, что по большому счету намертво прибивал политика к его позиции. Яркий пример – это когда Россия, понимая, что признание ДНР и ЛНР не только вызовет истерику, но и будет означать подписание договора о военно-техническом сотрудничестве и вползание в конфликт по полной программе, выбрала формулировку: «Мы уважаем их выбор». Что не означает, что мы признали республики, – но означает, что мы услышали этих людей. Вот это яркий пример дипломатии. Другой яркий пример дипломатии – победа во время обострения сирийского конфликта, когда договорились об уничтожении химического оружия.
А что не является дипломатией? Тому тоже есть масса примеров в мире, и они совершенно очевидны. Не дипломатия – это когда, скажем, руководитель Канады впрямую грубит руководителю России. А главное – зачем? Для того чтобы перед своими газетами хорошо выглядеть? Ну тебе же потом с этим человеком работать, переговоры вести, компромиссы искать. Так зачем ты сейчас это делаешь? Тем более надо понимать: когда они все находятся там, на заседаниях «восьмерок» и «двадцаток», это не лично Владимир Путин встречается лично со Стивеном Харпером или Тони Эбботтом. Это представители своих стран прилетели на форум, на котором должны обсуждаться экономические проблемы. При том что экономические проблемы, как стало понятно, особо и не обсуждались.
Напомню, что этот форум возник изначально как ответ на кризис 2008 года, вызванный работой с таким финансовым инструментом, как деривативы. Сейчас этих деривативов стало еще больше и риск финансовой катастрофы только возрос. На существующем фоне введение санкций и ограничение торговли всего лишь подталкивают мир к тяжелейшему кризису. Не думаю, что это входит в наши с вами планы.
Однако кризис – это как болезнь. Ты понимаешь, каким он был, в зависимости от того, как ты из него вышел. Если вышел сильнее, значит, кризис пошел на пользу. А если развалился – то вряд ли тебе и раньше было хорошо.
В Брисбене Путин дал понять своим обидчикам, что они нарушают международные нормы, превращая экономический форум в закулисное обсуждение политических проблем, связанных с Украиной, – а он тогда улетит досрочно. При этом как интересно – про Украину писали все. А основную фразу, которую сказал после этого Кэмерон – что сейчас перед миром стоит угроза обрушения финансового рынка и эта угроза может приблизиться, – постарались не заметить. А ведь это очень важный момент, и именно его нужно было бы обсуждать в Австралии.
Но – не обсуждали. Не обсуждали также, хотя этого требовали развивающиеся страны, ни структуру МВФ, ни его работу. Невыгодно. Говорите о чем хотите, но только не о деньгах. Деньги – для взрослых мальчиков, а все остальные страны, не имеющие к этому отношения, пусть нервно курят в сторонке и смотрят, как делаются дела. Но это звучит чересчур уж откровенно. Лучше говорить об Украине, чем об изменениях в структуре МВФ. Безопаснее. К тому же есть заранее заготовленные спикеры, которые будут объяснять России, как она ужасна.
Впрочем, не они первые (и не они последние), кто пытался это объяснить. Объясняли и пушками, и бомбами. Не получилось.
Идеальный шторм
Интересно, что сама методология американцев – разрешение споров через проведение цветных революций и уничтожение лидеров стран, которые им не нравятся (работающая, как они считают, безупречно), – опять-таки связана с морально-этическим пониманием, что хорошо, а что плохо. Они никуда не могут от этого деться, поскольку убеждены, что народы все равно на их стороне, что народы их понимают. То есть американцы оперируют категориями, которые в принципе являются иррациональными. Они не верят в существование отдельных культурных, психологических и прочих ценностей.
Могу с уверенностью предположить, что мир будет расслаиваться и дальше. Все четче будет оформляться ультратеррористическое направление, отличающееся крайним радикализмом. При этом внутри его также выделяются несколько сегментов, и лишь часть из них – религиозные. Другие характеризуются как раз отрицанием религиозности – это те самые группировки, которые доводят идею права до абсурда. Это, например, борцы с глобализацией. Или борцы за права животных, которые считают, что у человека нет вообще никакого права находиться на Земле, потому что он мешает природе и своей деятельностью нарушает право Земли на существование.
Теория исключительности и единой сверхдержавы поспособствует тому, что и в этом направлении тоже пойдет расслоение, причем не страновое, а внутристрановое. Здесь также выделяются радикальные группы, которые могут консолидироваться в государство, как ИГИЛ, а могут и не консолидироваться, как борцы за права животных. Они не обязательно должны захватывать государство. Государство можно расколоть изнутри по гуманитарному направлению, по направлению ценностей.
Например, Израиль в конечном итоге самим фактом своего существования обязан тому, что кто-то сказал, что все-таки Священное Писание не случайно. Потому что никакого другого обоснования существования государства Израиль именно в этих границах нет и быть не может. Иначе можно было бы сказать: «Слушайте, давайте мы нарежем вам землю в Африке или в Южной Америке, и живите там спокойно». Но нет, были выбраны именно те земли, о которых говорится в Библии (с 1920 года находившиеся под мандатом Британской империи), и именно там был основан Израиль – исходя в первую очередь из религиозных идей. Сейчас, когда задают вопрос «а зачем нужна религия?», тем самым раскалывают Израиль изнутри. Потому что часть населения в этой стране очень религиозна, а часть совсем не религиозна.
Религиозность как таковая является традиционной и для Европы. При этом, как ни странно, ряды христианских консерваторов сейчас пополняют представители как не очень образованных, так и очень хорошо образованных слоев населения. Иными словами, буржуа легко усваивают идею, что главное – это мое «Я»; люди же высокоинтеллектуальные готовы жертвовать собой ради идеи, даже если зачастую эта идея оказывается неправильной. Поэтому заблуждение, что верующие – это люди с плохим образованием, только мешает анализу общей картины.
Я уже упоминал о том, что Путин сейчас невольно стал лидером консервативного направления мышления. Так и есть. Путин неожиданно оказался политиком, который занял оставленную европейцами поляну. Путин по-прежнему выказывает свое уважение к церкви – то, чего сейчас себе не может позволить, пожалуй, ни один политик. Путин выказывает уважение к традиционным ценностям. Путин, уважая права личности, говорит в том числе и о вещах, которые для американцев кажутся дикими, но хорошо понятны большому количеству консерваторов всего мира.
Итак, предпосылки назревающего раскола нам в общих чертах понятны. К чему это приведет дальше? Во-первых, конечно, на фоне исламистской угрозы произойдет – и уже происходит – и радикализация внутри консервативного сообщества, притом как мусульманского, так и христианского и иудейского. Происходит объединение традиционных верований в борьбе за свое существование, что не может не привести к консолидации этих сил.
Самое страшное в наступающем моменте то, что цивилизационный диалог отсутствует. Все традиционные структуры обсуждения перестают работать – потому что нет точек соприкосновения. Раньше существовала некая единая интеллектуальная элита, говорящая на неком едином языке – в частности, французском дипломатическом языке. Был определенный этикет, который всеми старательно соблюдался. Но привнесение в политику популистских завихрений, потеря аристократизма и отсутствие философского уровня восприятия привели к тому, что отношения между политиками перестали, по большому счету, соответствовать джентльменскому, философскому клубу или аристократическому собранию, а стали напоминать некое желтое ток-шоу. Ни структура Совбеза ООН, ни сама ООН, ни «восьмерка», ни «двадцатка» уже и близко не могут договориться хотя бы до того, чтобы каждый услышал друг друга и понял чужую позицию, не говоря уже о том, чтобы выработать единое решение.
Это показывает, что и традиционные международные институты рухнули. Мир переходит в то состояние, когда, перед тем как объединиться, ему нужно решительно размежеваться. Мы видим, конечно, попытки создать единую великую Вавилонскую башню в виде долларовой экономики, в виде Бреттон-Вудских договоренностей, в виде единой идеологии, которую навязывают американцы, для чего они и начинают бороться с традиционными религиями. Но тем самым они сплачивают консерваторов вокруг того же Путина (или, не будь его, вокруг любой другой фигуры такого же плана). Ясно же, что представители этого направления никуда не денутся. Размежевание будет проявляться все сильнее и сильнее. Мир рвется на части, притом не на блоки как таковые – разрыв идет по идеологическим линиям.
Этот разрыв по идеологическим линиям приводит к образованию новых формаций, которые нам пока сложно даже ощутить, сложно прощупать, сложно прочувствовать. Вместе с тем мы видим их зачатки. Самое страшное – в радикальном слое – это ИГИЛ. Откровенно американское – это все, что относится к либертарианству. Если приглядеться к странам ЕС, мы увидим, что, по большому счету, они ведут себя уже не как страны, обладающие суверенитетом. Они сдали свой суверенитет. Так же и территории, находящиеся внутри ИГИЛ, тоже сдают свой суверенитет в пользу некоего единого Халифата.
Происходит перерождение понятий. Идея исключительности и идея индивидуальности как таковой приводят к тому, что смыкаются, как раньше говорили, ультраправые и ультралевые воззрения – ультрасвободные, индивидуалистические, и ультраподчиненные, несвободные (как у ИГИЛ). Внутри каждого из них происходит растворение отдельных элементов – из-за неверия, что они могут быть чем-то особенным. Под крики каждого индивидуума о том, что он уникален, на уровне государства (или объединения государств) вдруг происходит потеря этой индивидуальности.
И вдруг возникает альтернатива этому единообразию, единомыслию, которое выстраивается и с той и с другой стороны. Суть ее в том, что каждый, несмотря на общность неких базовых ценностей, должен сохранить свой особый голос. У него есть право на этот голос. Этим третьим путем пошел консервативный ми