– Пусть спит, – услышал голос матери, – я сама… Погляди, как валенки наладил… Родненький мой.
На своем лице Панкратка ощутил дыхание матери, прядь ее волос щекотно проехала по лбу. Мать поцеловала его в щеку.
– Ишь ты! – удивилась бабушка. – Ведь сделал, еретик! В нашу родову выдался.
– В вашу, в вашу, – весело согласилась мать.
Тихая радость теплым одеялом окутала Панкратку…
XV
Все домашние заботы лежали на Жамьяне. И зимой и летом Дарья бывала дома не чаще, чем раз в неделю. Правда, иногда помогала Дулма. Но у нее и своих хлопот хватало.
Вставал Жамьян задолго до рассвета, пристегнув деревянную ногу, растапливал печку, кипятил чай и шел доить корову. Пробовал заставить делать эту немужскую работу Баирку – куда там! Обычно сговорчивый, сын уперся: «Коров доить ни за что не буду!» Принуждать не стал. Ребятня засмеет парнишку. Лучше уж самому. Говорил Дарье:
– Мы с тобой поменялись местами. Домохозяйкой стал я…
Шутку эту Дарья не принимала, сердилась:
– Совести у людей совсем не осталось! Пора бы и подменить нас! Так нет же! Брошу все, вот увидишь.
– И правильно, бросай. Дети же…
После ремонта написала заявление – освободите. Но ей сказали, что до осени об этом и думать нечего. Она спорить не стала – до осени так до осени. Жамьян поворчал немного и тоже смирился. Куда денешься?
Домашняя работа его не очень-то тяготила. Подоить корову или чай сварить – трудно ли? Тем более что Сергей Дашиевич Баирханов, председатель колхоза, дал ему должность, на которой не вспотеешь, – сиди в конторе, гоняй костяшки счетов. После такой работы самому хочется потоптаться во дворе, поразмяться. Другое дело, что, когда Дарья дома, все становится иным. И обед она сварит вкуснее, и в доме приберется – светло и радостно становится. Дети, пока она дома, не болтаются на улице, все возле нее крутятся…
Управив домашние дела, Жамьян пошел на работу. С полей и гор сошли снега, но земля еще не просохла, – набухшая от влаги, за ночь она покрылась мерзлой коркой и теперь глухо бумкала под деревянной ногой. Воздух был холодноват, он бодрил и наливал тело силой. Шел медленно. В контору не тянуло. Сейчас бы в поле или степь… Сидеть день-деньской за столом – разве дело для мужчины? Вот освободится Дарья, и он найдет себе другое, более подходящее дело.
В конторе еще никого, кроме председателя, не было. Сергей Дашиевич сидел за своим столом, подперев руками седеющую голову. Перед ним лежали бумаги, но смотрел он не на них, а на стекла окон, розовые от света зори. Жамьян сел напротив, достал из кармана кисет с самосадом – спасибо сватье Фетинье, в куреве недостатка не было, – принялся прочищать трубку. Сергей Дашиевич оторвал клочок газеты, свернул папироску.
Председателем Сергей Дашиевич работал с довоенных лет. Был на фронте, но недолго, ранило его чуть ли не в первом же бою, пролежав около полугода в госпитале, возвратился домой и снова стал руководить колхозом. Колхозники его уважали. Малорослый, широкий в кости, с заметно выпирающим брюшком, медлительный, он, кажется, никогда не сердился, говорил всегда ровным, спокойным голосом. Самые горластые и бранчливые люди при нем без понуждения меняли тон. Жамьян всегда думал, что Сергей Дашиевич любую беду перенесет не вздохнув, не охнув. Но в последнее время председатель заметно сдал. Серьезно заболела его жена. А детей нет. В такие годы остаться одному – поневоле задумаешься. Жамьян ему как-то сказал, что он на его месте усыновил бы ребенка. Сирот сейчас много, выбирай любого. Сергей Дашиевич тогда ответил:
– Думал я… Но пойми, своих детей у нас не было. Сможем ли?.. Человека же надо вырастить. Дерево и то трудно, а тут – человека.
– Растят же другие.
– Своих, Жамьян. Тут большая разница.
По утрам они, не сговариваясь, старались пораньше прийти на работу, чтобы до начала дневной суеты неспешно обсудить дела или просто потолковать о житье-бытье. Сегодня Сергей Дашиевич помалкивал, часто затягивался, выпустив струйку дыма, отгонял ее от лица взмахом ладони.
– Скоро пахать начнем, – сказал Жамьян, чтобы не молчать.
– Да, время подходит. – Сергей Дашиевич придвинул к себе пепельницу, аккуратно загасил папироску. – Вчера я был у доктора… Плохи дела, Жамьян.
– Что, доктор так и сказал?
– Да нет. Но я понял…
– Пустое говоришь. Сколько случаев бывает – человек на краю стоит, но смотришь…
– Не будем об этом… – он посмотрел на свои руки. – Я решился. Если ребенка брать, то сейчас, пока она жива. Понимаешь?
– Правильно решил, Сергей Дашиевич!
– В детдом надо ехать, – Сергей Дашиевич виновато усмехнулся. – Боязно как-то. И совестно: выбирать же надо… Ты поедешь со мной?
– Какой разговор!
День выдался ясный. Густо-синие зубцы гор врезались в голубизну неба, над ними плыли кучевые облака. По желто-серой, неряшливо всклоченной степи пробегали вихри, закручивая в воронки сухие былинки, растрепывая седые метелки дэрисуна. Вдали по увалу брела отара овец. За нею верхом на лошади ехал чабан. Жамьян подумал, что он тоже сможет чабанить…
По дороге навстречу им катил колесный трактор, за ним на прицепе тащились плуг и сеялка. Сергей Дашиевич натянул вожжи.
– Кажется, твоя Дарья…
Она их тоже узнала, остановила трактор. Мотор, яростно рявкнув, заглох.
– Зараза! – ругнулась Дарья, соскакивая на землю.
На ней была его старая шапка с кожаным верхом, зеленые, сшитые из плащ-палатки штаны, кирзовые солдатские сапоги. Одежда эта словно бы уменьшила ее в росте.
– Почему одна? Где остальные? – спросил Жамьян.
– Вперед ушли. У меня что-то мотор забарахлил. Не знаю, дотяну ли до полевого стана. А вы куда, в район? – Она приблизилась к нему, поправила воротник мятой рубашки. – Почему не переоделся-то? На люди же едешь.
– Дома сегодня будешь?
– Спроси у этой старой заразы, – она кивнула на трактор. – Постараюсь… Сергей Дашиевич, крутани-ка…
Поплевав на руки, Сергей Дашиевич взялся за рукоятку.
– А ты хитрая. Своего мужа крутить не заставляешь.
– Свой-то на другое дело сгодится, – засмеялась Дарья, устраиваясь на сиденье.
Трактор удалось завести без особых осложнений. Громыхая железом, он покатился по обочине дороги. Дарья обернулась, помахала им рукой, блеснула зубами. Сергей Дашиевич тронул коня, думая о чем-то своем, проговорил:
– Бедные наши женщины…
– Скоро все наладится.
– Наладится. Но скоро ли – вопрос.
Ни о чем таком говорить сейчас Жамьяну не хотелось. В небе едва видимой точкой висел жаворонок, самозабвенно славил весну, солнечное тепло…
Директор детдома, пожилой человек без левой руки, встретил их приветливо, но, выслушав Сергея Дашиевича, нахмурился:
– Х-м, посмотреть… Здесь, извините, не магазин, а дети – не вещи.
– Понимаю… Но как же быть?
– Ладно, – сказал директор, – смотрите.
В просторном дворе трудились ребятишки школьного возраста. Собирали граблями прошлогоднюю траву, мусор, бросали в огонь. Белесый дым клубами поднимался в небо.
– Решили заняться озеленением. Посадили деревья, будем выращивать цветы. – Директор остановился у огня, обвел взглядом двор. – Молодцы, ребята, на совесть поработали! Оставьте у огня двух дежурных, остальные – отдыхать. – Повернулся к Сергею Дашиевичу, понизил голос: – Эти, я думаю, вас не интересуют.
– Большие, – со вздохом проговорил Сергей Дашиевич. – У вас есть поменьше? Мальчики-буряты? Жена так просила…
Директор усмехнулся и, ничего не ответив, повел их к большому приземистому дому. В полутемной прихожей их встретила девушка, то ли нянечка, то ли воспитательница.
– Делегация? – тихо спросила она у директора.
– Нет. Опять смотрины…
Из прихожей внутрь дома вели две двери. Одна была приоткрыта, виднелись поставленные в тесный ряд кроватки, застланные серыми одеялами. За второй дверью были слышны детские голоса: крики, визг, плач.
Почему-то робея, Жамьян последним вошел к детям, остановился у порога. Директор и Сергей Дашиевич сели на низенькую скамейку. Дети, увидев незнакомых людей, примолкли, уставились на них любопытными глазенками. Сергей Дашиевич вертел головой, скользя взглядом по детским лицам, и в глазах у него была растерянность. Попробуй выбери! Видимо, желая ему помочь, директор подзывал к себе то одного, то другого мальчика.
Сергей Дашиевич совсем растерялся, виновато глянув на директора, он хотел было подняться, но девчушка лет пяти, с тонкой шеей, белокурой пушистой головкой, чем-то похожая на одуванчик, безбоязненно подошла к нему, заглянула в лицо и сказала:
– Ты мой папа.
В ее голосе, во взгляде больших голубых глаз был и вопрос, и одновременно – утверждение. На лбу Сергея Дашиевича выступили капли пота.
– Ну что ты, доченька… – он положил на ее головку руку.
– Слышите? – девочка вдруг повернулась к ребятам, лицо ее стало сердито-решительным: – Мой папа. Я нашла его.
– Ты ошибаешься, Вера! – девушка подхватила ее на руки. – Это не твой папа.
– Мой! Мой! – она била руками и ногами, стараясь вырваться.
Сергей Дашиевич вскочил и, вжимая голову в плечи, выбежал на улицу. Жамьян вышел за ним следом.
– Черт знает что такое! – Сергей Дашиевич пробовал закурить, но руки плохо слушались его – спрятал кисет в карман. – Черт знает что творится!
Подошел директор, сказал, отводя взгляд в сторону:
– Вот видите… Беда в том, что ребята верят: их родители живы, рано или поздно придут за ними…
– У этой девочки нет ни отца, ни матери? – спросил Сергей Дашиевич, беспокойно оглядываясь на окна.
– Почти все дети – круглые сироты. Идемте.
Сделав несколько шагов, Сергей Дашиевич остановился:
– Жамьян, а что, если я возьму девочку?
– Не знаю… Тут тебе никто не подскажет.
– Вы же серьезный человек, а… – директор не договорил, махнул рукой.
– Я беру ее! – с отчаянием в голосе сказал Сергей Дашиевич.
– Не советую решать так опрометчиво, – сухо возразил директор. – Через несколько дней вы привезете ребенка обратно. Это то же, что плюнуть ему в душу.