Сидя на поросшем чахлым леском пригорке в нескольких километрах от «Оси неба» они наблюдали за суетой, творящейся в районе недостроенного небоскреба, акульим плавником вздымающегося над морем утреннего тумана. Полицейские вертолеты вились вокруг здания, словно мухи, дорвавшиеся до дохлой мыши.
Вызывающе-красный глайдер они загнали под сень деревьев и прикрыли ветками, а теперь ждали подходящего момента, чтобы улизнуть, не привлекая к себе излишнего внимания. Судя по то и дело пролетающим над их головами вертолетам, ждать им предстояло еще долго.
— Что же теперь делать? — вопрос безутешного отца адресовался, по-видимому, траве под ногами.
— Прежде, чем двигаться дальше, неплохо бы прояснить ряд моментов, которые в итоге и завели нас в это болото.
Артур поднял глаза на Чака, но на сей раз вместо сопереживания встретил жесткий, холодный и требовательный взгляд.
— А что Вы так на меня уставились? — развел руками техник, — да, я раздражен и даже зол. Что тут удивительного? Меня еще никогда так беспардонно не водили за нос! Что Вы, что Ваша Сильвия… Я впустую потратил кучу сил и ресурсов, а теперь еще и без ховера остался. Есть, с чего огорчиться, как считаете?
— Да, я… — Артур помассировал гудящие виски, — я сожалею, что все так получилось… я прошу прощения. Просто я оказался в безвыходной ситуации, и мне пришлось…
— Зато сейчас наше положение — богам на зависть! — Чак горько рассмеялся, обведя рукой раскинувшуюся перед ними панораму, — так-то оно гораздо лучше, согласен.
— Я… мне очень жаль, — ученый вновь уронил голову.
— Вообще-то безвыходных ситуаций не бывает. Так что кончайте ныть и начните думать!
— Да ну, бросьте.
— Если ты заблудился, то это еще не значит, что выхода нет. Ведь как-то ты сюда попал! И что-то сломавшееся всегда можно починить. Уж поверьте мне, я знаю, о чем говорю.
— Не тот случай. Не в этот раз.
— Почему же?
— Вы не понимаете…
— Так объясните! Все равно заняться нечем.
Артур снова посмотрел на товарища по несчастью. Он совершенно не горел желанием изливать душу постороннему человеку, да еще практикующему столь своеобразный род занятий. Но если это могло хоть чем-то помочь вернуть Сильвию, он согласился бы исповедоваться и перед самим Дьяволом.
— Она говорила Вам о своей болезни?
— Синдром Дирке, да, знаю.
— Своего рода парадокс, кстати, — Артур почесал кончик носа, — человек, страдающий синдромом Дирке, вряд ли сможет рассказать об этом кому-либо.
— Почему?
— Да потому, что такие больные абсолютно неспособны к обучению и вообще к усвоению любой информации. Суть синдрома в том, что нейроны в мозгу почти не образуют новых связей помимо тех, что имелись на момент рождения, да и те имеют структуру, существенно отличающуюся от обычной. Кора оказывается разбита на изолированные области, никак не взаимодействующие друг с другом. Базовые рефлексы еще как-то функционируют, но любая рассудочная деятельность оказывается невозможна. Даже простейшие условные реакции практически не формируются. Не человек, и даже не животное получается, а так, овощ.
— Это генетическое заболевание?
— М-м-м, нет, не совсем. Если честно, никто пока не знает, что именно его вызывает. Но факт в том, что синдром проявляется только у детей, зачатых и рожденных не на Земле.
— «Дети Вселенной», кажется, так их называют? Эдакая месть родной планеты отрекшимся от нее отступникам?
— Кто его разберет. То ли дело в нехватке привычного магнитного поля, то ли в отсутствии контакта с материнской биосферой. К счастью, заболевание встречается крайне редко, так что на полноценную месть не тянет.
— Насколько я понял, Сильвия — первый больной с таким синдромом, которого удалось излечить?
— Строго говоря, таких пациентов и раньше удавалось ставить на ноги и даже в определенной степени успешно социализировать.
— Вот как? Каким же образом?
— Ну, вариантов-то на самом деле масса, — Артур откинул со лба свалившуюся прядь волос, — нейропротезы, шунты синаптичские, плюс лошадиные дозы стимуляторов, способные в два счета из обычного человека эпилептика сделать… Человеческому мозгу, по сути, приделывают «костыли», берущие на себя основную нагрузку по реализации когнитивных функций. На выходе получается синтетический разум, начисто лишенный какой-либо индивидуальности, просто помещенный в биологическое тело. В лучшем случае, пациент способен запомнить свое имя, да еще несколько базовых фактов о своей персоне. Даже круглый идиот способен что-то да усвоить, если достаточно долго и настойчиво ему это вдалбливать. Но все равно то, что получается в итоге, вряд ли можно назвать личностью. Так, биоробот.
— Иногда мне кажется, что у нас половина населения — такие вот гомункулы.
— А чего Вы хотите? Для работы кладовщиком или курьером особо выдающегося интеллекта и не требуется. Протезированных на таком фоне разве что внешность выдает, а в остальном — один в один.
— Но с Сильвией, как я понимаю, такой вариант Вас не устроил?
— Скорее, я воспринял такой удар Судьбы как личный вызов. Шутка ли, у ведущего мирового специалиста по лечению иммунных и генетических заболеваний мозга родилась дочь-дебил! — Артур устало провел руками по лицу, — и я этот вызов принял, бросив в горнило борьбы все, что у меня было. Здоровье, семью, карьеру…
Он умолк, снова бессильно уронив голову, словно сражение с болезнью дочери отняло у него и последние силы. Чак терпеливо ждал, понимая, что такого рода исповедь торопить не стоит — достаточно внимательному слушателю человек со временем наверняка расскажет даже больше, чем собирался.
Над ними, едва не задевая верхушки деревьев, пронесся очередной полицейский вертолет, и Артур вздрогнул, словно проснувшись от шума его винтов.
— Я никогда, ни до того, ни после, не работал с таким остервенением. Без выходных и праздников, почти без сна и отдыха, забросив все прежние дела и начинания.
Жена не раз призывала меня отступиться, отдать дочь в пансионат для умственно неполноценных и жить дальше, но я только сильней закусывал удила. В конце концов она не выдержала и ушла сама, а я остался один на один с Сильвией и своими исследованиями. Так я и работал, одной рукой вводя данные для расчетов, а другой утирая текущие по ее подбородку слюни…
— Но Вам все же удалось победить ее недуг? — Чак все же рискнул немного подбодрить собеседника, когда пауза начала слишком уж затягиваться.
— Мне порой кажется, что это он меня одолел, — Артур безуспешно попытался пригладить волосы, которые, набравшись цементной пыли, перьями топорщились во все стороны, — у меня самого в голове, похоже, некоторые шарики вывалились. Но именно это, пожалуй, и помогло мне найти решение.
— Какое?
— Все исследователи, и я в их числе, делали у пор на возобновлении нормального функционирования поврежденных участков мозга. Но в один прекрасный… или ужасный день меня осенило — если парадный вход закрыт, всегда можно пройти в обход.
— Что Вы имеете в виду?
— Мне пришла в голову парадоксальная мысль. Я решил не пытаться восстановить нормальное функционирование мозга, а, напротив, инициировать дальнейшее развитие болезни!
— То есть? — Чак непонимающе нахмурился.
— Первые годы после рождения мозг больного синдромом Дирке активно развивается и растет, хоть и не так, как у нормальных людей, однако где-то к пяти годам его эволюция останавливается, и человек так навсегда и остается большим недоразвитым младенцем. Моя же идея состояла в том, чтобы возобновить рост новых связей между нейронами, пусть и отличающихся от обычных. Они проходят через те глубинные области мозга, которые обычно заняты совсем другими вещами, и в мыслительной деятельности напрямую не участвуют. Я фактически пошел ва-банк, стимулируя хаотический рост аксонов по всему объему серого вещества, лишь бы организовать взаимодействие тех зон коры, которые еще на что-то способны.
Сначала я экспериментировал на мышах, получив результаты, которые показались мне обнадеживающими… знаете, я к тому времени уже настолько зациклился, что вряд ли мог судить объективно. Позже я пересматривал данные, и сейчас я ясно вижу, сколько методологических ошибок я допустил, насколько порой неверно интерпретировал итоги опытов — я настолько сильно хотел найти решение, что обманывал сам себя.
Уверенный, что я нахожусь на правильном пути и будучи не в силах дольше ждать, я проделал аналогичную процедуру с собственной дочерью. Помню, что у меня от волнения так тряслись руки, что я даже чашку держать не мог — все расплескивалось. Хорошо, что всю работу делал робохирург, а у него нервы в буквальном смысле стальные. Потом же мне оставалось только ждать и молиться.
— Наверное, Вы тогда пережили жуткие минуты.
— Минуты!? Ха! — Артур вдруг расхохотался, — то были жуткие дни и недели!
— Недели!?
— А сколько, по-вашему, человек после такой операции восстанавливаться должен? Это же как после комы, если не хуже. Причем внешне-то ничего не меняется, и следить за прогрессом можно только по картинкам, что выдает томограф, — ученый с сомнением взглянул на Чака, — вам раньше случалось выращивать что-то из семечка?
— Бобы, — хмыкнул озадаченный техник, — в детстве. На мокрой фланельке.
— Тогда Вы должны помнить то чувство, которое испытываешь, впервые увидев, как наружу пробивается тоненький зеленый росточек. И ровно такие же эмоции охватили меня, когда на экране прибора проступили первые зеленоватые нити, которым система отмечала новые нейронные связи. А уже вечером следующего дня Сильвия вполне осознанно сфокусировала свой взгляд на моем лице, чего доселе не делала ни разу! Все предыдущие годы ее глаза оставались абсолютно пустыми, а тут она вдруг взяла и посмотрела прямо на меня! Мой метод сработал!
— Поздравляю! — кивнул Чак, — пусть несколько и запоздало, но все же.
— В тот вечер, помнится, я на радостях знатно набрался, но повод был более чем весомый. Я хохотал, распевал песни, отплясывал джигу прямо посреди лаборатории, — Артур вздохнул, — да, в тот момент я был фактически безумен и еще не понимал, что сделал, но теперь, задним числом, что-то изменить уже невозможно.