Как ни терзалась Элинор после их морской прогулки, вскоре ей снова захотелось поговорить с Люси. Элинор желала понять, какие чувства она все-таки испытывает к Эдварду, разузнать о помолвке во всех подробностях, а в особенности убедить Люси, что эта тема волнует ее лишь как участливую подругу. И к тому же мрачный, настойчивый голос из самых потаенных глубин ее души требовал, чтобы она придумала способ внимательно осмотреть татуировку на спине Люси и выяснить ее происхождение.
Однако ни для того, ни для другого сразу возможности не представилось. Погода с каждым днем становилась все хуже, и наконец поднялся такой ветер, что с заброшенного хлева на Острове Мертвых Ветров сорвало крышу, которая упала на одного из тамошних слуг, мгновенно обезглавив его флюгером. Поэтому отправиться на прогулку, где им было бы проще уединиться, казалось неблагоразумным, и хотя они и встречались не реже чем через день либо у Мидлтонов, либо на Погибели, эти встречи не располагали к беседам. Ни сэру Джону, ни леди Мидлтон и в голову бы не пришло коротать досуг таким образом, поэтому разговорам уделялось крайне мало времени. Они встречались, чтобы есть, пить, вскрывать устриц, смеяться или, на худой конец, играть в любые игры, лишь бы они были достаточно шумные.
Но вот однажды утром сэр Джон подплыл на веслах к восстановленному причалу, чтобы заклинать их ради всего святого отобедать с леди Мидлтон, поскольку сам он будет занят перезахоронением того несчастного, которого обезглавило флюгером, — в первый раз слуги справились с этой задачей из рук вон плохо, поэтому труп выкопали гиены, и теперь он догнивал на пляже. Элинор приняла приглашение немедленно, Марианна — с неохотой. Маргарет попросила у матери дозволения присоединиться, каковое и было ей дано с огромной радостью — ведь к девочке хотя бы отчасти вернулась ее детская непосредственность. Прошло уже несколько недель с тех пор, как Маргарет в последний раз упоминала своих пещерных людей, гейзеры и загадочный столб пара. Миссис Дэшвуд надеялась, что им наконец удалось убедить девочку, что все это — плод ее воображения.
Прием у Мидлтонов получился совершенно безжизненным, как и ожидала Элинор: не было высказано ни единой новой мысли, ни даже нового слова, и невозможно представить себе беседу скучнее, чем та, что началась в столовой и продолжалась в гостиной до тех пор, пока слуги не унесли чай. Когда наконец в центре гостиной установили карточный стол, чтобы предаться каранкролле — забаве, привезенной леди Мидлтон с родного острова, — Элинор принялась корить себя за то, что питала пустую надежду найти время для разговора с мисс Стил.
— Я очень рада, — сказала леди Мидлтон Люси, открывая шкатулку слоновой кости, полную причудливых разноцветных фигурок, — что вы не собираетесь сегодня заканчивать корабль в бутылке для моей милой Аннамарии. У вас, без сомнения, болят глаза от работы при свечах.
Дважды повторять намек не пришлось. Люси ответила:
— Вы ошибаетесь, леди Мидлтон. Я жду лишь подтверждения того, что для вашей забавы хватает участников и без меня, и тогда я тут же достану мои инструменты. Ни за что на свете я не могла бы расстроить вашего ангелочка.
— Вы очень добры, душенька. Надеюсь, это не повредит вашим глазам — позвоните, чтобы вам принесли свечи.
Люси немедленно придвинула к себе рабочий столик и уселась за него с такой радостью, как будто не знала большего наслаждения, чем собирать для избалованного ребенка крошечный клипер в пивной бутылке. Леди Мидлтон быстро объяснила правила, оказавшиеся недоступными чьему-либо пониманию, кроме миссис Дженнингс, которая даже не попыталась пролить на них свет для остальных. Элинор поняла лишь то, что один хефалон дается за четырнадцать гхалал, а чтобы выиграть гхалалу, всего-то и нужно три раза обойти своей ракушкой-жажава вокруг пифль-стойки, если только не дует северо-восточный ветер, при котором правила меняются. В завершение объяснительной скороговорки леди Мидлтон сообщила, что боги гневаются, если в каранкроллу играют не на деньги.
Из вежливости никто не произнес и слова возражения, кроме Марианны, с обычным для нее небрежением приличиями воскликнувшей:
— Миледи придется извинить меня, но я удалюсь за фортепьяно. Я не играла с тех пор, как его настроили.
И без дальнейших церемоний она села за инструмент.
Леди Мидлтон, казалось, возблагодарила богов за то, что сама она никогда в жизни не произносила ничего столь же грубого, и даже не потрудилась обидеться на Маргарет, севшую с Марианной за фортепьяно, ведь младшей из сестер Дэшвуд было не на что играть. Без всякого предупреждения леди Мидлтон встряхнула мячик-флакалу, объявила, что выиграла первую гхалалу, и забрала у старшей мисс Стил три соверена.
— Ах! — воскликнула та. — Ну что ж, повезет в другой раз.
— Мне кажется, — извиняющимся тоном произнесла Элинор, пока раздавали ракушки к следующей партии, — что от меня будет больше пользы, если я присоединюсь к мисс Люси и помогу ей собирать корабль в бутылке.
— Я буду премного благодарна! — воскликнула Люси. — Оказывается, мне предстоит гораздо больше работы, чем я ожидала, а разочаровать душеньку Аннамарию было бы немыслимо!
В подобных совместных ухищрениях не было нужды — все были поглощены каранкроллой, и никого не интересовало, что Элинор и Люси скрывали за своими отговорками. Леди Мидлтон забрала у старшей Стил очередные три соверена.
Прекрасные соперницы в полнейшем согласии сели за стол и принялись за работу. Фортепьяно, за которым Марианна забылась в собственных мыслях, стояло так близко, что мисс Дэшвуд наконец смогла заговорить о том, что ее волновало, не рискуя быть услышанной за игральным столом.
Глава 24
— Я была бы недостойна вашего доверия, если бы не выказала к вашей истории никакого интереса, — твердо, но осторожно начала Элинор. — Поэтому не стану извиняться за то, что снова к ней возвращаюсь.
— Как хорошо, что вы сделали первый шаг! — воскликнула Люси. — Наконец-то я могу быть спокойна! Я боялась, что в понедельник обидела вас своим рассказом.
— Обидели? Но чем же? Поверьте, — сказала Элинор со всей искренностью, — я и в мыслях не держала создать у вас такое впечатление. Разве у вашего ко мне доверия могли быть иные мотивы, кроме самых благородных и лестных мне?
— И все же, — ответила Люси, чьи глаза сновали под ресницами, как два карпа, каждый в своем пруду, — мне показалось, что вы слушали меня с некоторой холодностью и даже недовольством, что очень меня смутило.
— Милая Люси, вы забываете, что во время нашего разговора мы отбивались от огромного зубастого двухголового змея, — возразила Элинор, безмерно благодарная Морскому Клыку за это оправдание. — Боюсь, из-за этого нападения я отнеслась к вашему рассказу с гораздо меньшим вниманием, чем того требовали приличия.
— Конечно. И все же я была уверена, что вы мною недовольны.
— Позвольте мне повторить: Морской Клык, лужа слизи, поврежденный позвоночник. Я думала о другом.
— Конечно, — снова согласилась Люси, осторожно связывая три зубочистки в бом-кливер для «Мельчайшего». — Как я рада, что все это лишь моя фантазия! Если бы вы только знали, каким утешением стала для меня возможность рассказать о том, о чем я непрестанно думаю!
От игрового стола донесся счастливый возглас мисс Стил:
— Ах! Я начинаю понимать! Если повернуть жажаву вот так…
— Ай-яй, — вдруг перебила ее миссис Дженнингс. — Кажется, ветер переменился.
— Меняем правила! — воскликнула леди Мидлтон.
— Я охотно верю, что возможность открыться мне принесла вам облегчение, — сообщила Элинор своей подруге и сопернице. — Ваша ситуация поистине незавидная, препятствия ждут вас на каждом шагу. Полагаю, мистер Феррарс во всем зависит от своей матери.
— Своих у него только две тысячи фунтов, так что жениться сейчас было бы безумием. Хотя я бы без сожаления отказалась от надежды на что-то большее. Я привыкла довольствоваться малым: в детстве мы ютились в перевернутой шлюпке и сами ткали себе одежду из морских водорослей. Я готова жить в бедности, но я слишком люблю Эдварда, чтобы своим эгоизмом лишить его состояния, которое, без сомнения, достанется ему, если он женится с ее согласия. Нам предстоит ждать долго, быть может, много лет. Если бы речь шла о любом другом мужчине, подобное будущее меня бы страшило, но я знаю, ничто не может отнять у меня любви и верности Эдварда.
Не зная, как ответить, Элинор повертела в руках бутылку, предназначенную для корабля.
— Эта вера, должно быть, самое ценное для вас; наверняка и его поддерживает такая же вера в вашу преданность.
— Любовь Эдварда давно прошла испытание разлукой, — ответила Люси, — ведь после помолвки нам пришлось надолго расстаться, и теперь уже мне не будет никакого оправдания, если я позволю себе в ней усомниться. Но он ни разу не дал мне повода для тревоги.
В своем молчаливом страдании Элинор так сжала бутылку, что та взорвалась на тысячи осколков, впившихся ей в ладонь. Люси, снисходительно улыбнувшись, взяла другую бутылку и продолжила:
— От природы я ревнива, а продолжительная разлука лишь обострила мою подозрительность, так что случись в его отношении ко мне хоть малейшая перемена, я бы непременно это почувствовала.
«Все это очень мило, — думала Элинор, ползая по полу в поисках последних осколков, — но никого не обманывает». Она наконец позволила себе не смотреть на Люси, сосредоточившуюся на парусе, который она крепила к миниатюрной мачте при помощи специальных щипчиков.
— Но каковы ваши планы? — спросила Элинор после непродолжительного молчания. — Или ваш единственный план — ждать смерти миссис Феррарс? Неужели Эдвард готов прожить долгие годы в нерешительности, вместо того чтобы один раз рискнуть ее временным недовольством?
— Миссис Феррарс очень суровая и гордая женщина. В припадке ярости она запросто может сгоряча передать все своему второму сыну, Роберту!
— Вы знакомы с мистером Робертом Феррарсом?