— Когда я сюда приехал, мне все казалось бо́льших размеров.
Девушка тоже улыбается и говорит:
— Естественно.
Яно не спешит завязывать знакомства и, убедившись, что барышня не собирается перепрыгивать реку, медленно, заложив руки за спину, поворачивает назад в парк, рассчитывая, что она пойдет назад той же дорогой. Барышня именно так и поступает. Но идет медленно, изучает Яно сзади. Яно вдруг останавливается и говорит:
— Великолепный парк, в самом деле, уникальный, видно, что за ним ухаживают.
Барышня улыбается. Обрывает травку, говорит:
— Естественно. Я люблю парки.
С этой минуты Яно шагает рядом с ней. Ему не хочется, чтобы остальные отдыхающие подумали, что они с барышней до сих пор вообще не были знакомы. Поэтому он говорит:
— Еда в самом деле стала хуже. — Но когда они оказываются вне пределов слышимости, Яно добавляет: — Это все говорят.
Барышня спрашивает:
— Вы здесь давно? Естественно, отвечать на этот вопрос вам не обязательно.
Барышня кажется Яно необыкновенно порядочной и воспитанной. Качая головой, он выражает удивление ее неназойливостью и откровенно признается:
— Со вчера. А вы?
Не следует забывать, что наши герои двигаются не в безлюдном пространстве. Им все время приходится уступать дорогу встречным, следить за тем, чтобы не столкнуться: на пятачке не бог весть какое оживление, но и не пусто. Барышня восклицает:
— И я тоже! Какое совпадение! А еще говорят, не бывает случайностей!
Яно кивает головой, давая понять, что люди — дураки, если думают, что нет случайностей. Барышня наступает:
— Мы встретились случайно или это перст судьбы?
К такой скоропалительности Яно не готов, но он отвечает:
— Трудно сказать. Да и вообще — что такое случайность?
Барышня делает вид, что такой сложный метафизический вопрос не иначе как доказательство фатальности их встречи по-над рекой, она опускает глаза, задумывается.
Яно самоуверенно поднимает голову, когда мимо них проходит лесорубша с каким-то неуклюжим хмырем — рубашка застегнута по самый кадык, он курит, старый, ужасный, небритый, вроде бы голодный после вчерашнего мифического ужина. Лесорубша останавливается — она с радостью присоединилась бы к Яно и его приятельнице, и даже со своим дедусей, — но Янова барышня явно против. Она даже не замедляет шага, продолжает идти быстро, и Яно, чтобы не потерять ее из виду, наконец решается и, отбросив всякие приличия, дает деру от лесорубши. Он догоняет барышню, которая делает холодный вид, не иначе как ломает комедию. Яно недовольно говорит:
— Сущий ад. Ни минуты покоя, каждый здесь что-то придумывает, строит козни, распускает сплетни, но при этом…
Барышня сохраняет нейтралитет:
— Неужто это так ужасно? Естественно, здесь всякие люди. Кто это был?
Яно машет рукой. С барышней кто-то здоровается, но она умеет разом отбрить приставал. Она вынимает зеркальце и подкрашивает губы. Те, что поздоровались с ней, отходят. Яно продолжает:
— Я не могу понять, почему люди такие завистливые.
Барышня говорит:
— Это наша болезнь. Естественно, нужно уметь различать. Один проявляет свою зависть так, другой — этак. Но по сути это одно и то же. Тут вы правы, я очень хорошо понимаю вас…
— Возьмите, к примеру, такую ситуацию, — говорит Яно, ободренный пониманием барышни, — человек вполне пристойно идет с кем-то в кафе, допустим с коллегой, а уж разговоров не оберешься. Зависть царит повсюду — от министерств до самой что ни на есть захудалой конторы.
— Вы думаете, в других местах лучше? К примеру, в школе? — говорит барышня.
Яно спрашивает:
— Вы что, учительница?
Барышня кивает. Разумеется, мы можем предположить, что она соврала Яно. Пока мы ничего точно не знаем. Яно овладевает собой и представляется:
— Инженер Грс. Ян Грс. Железнодорожный, — и протягивает барышне руку.
Барышня говорит:
— Грета.
И ничего больше. Это имя приводит Яно в романтическое возбуждение, он мечтательно начинает вибрировать голосовыми связками:
— Грета, Грета, Крета, Маргарета, я буду вас называть Рета, хорошо? Рета, вы ничего не имеете против?
Барышня смеется. От смеха она выгибается то вперед, то назад. Она довольна. («Он называл меня Рета, — вспомнит она позже. — Он был потрясающий».) Яно берет ее за руку, смеется, взял он ее руку как бы мимоходом, словно боялся, что кто-то опрокинет ее в этом неустойчивом положении на тротуар, какой-нибудь дурак, что несется на всех парах с ужина. А секундой позже он с серьезным видом изрекает, опустив руки вдоль туловища:
— И еще говорят — нет случайностей. Одна женщина… которая, увы, не была предназначена мне судьбой… мы так понимали друг друга… звалась Рета.
Барышня задумывается. Она понимает его. Ведь и у нее в запасе полно несчастных роковых случайностей. Яно переходит на бодрый тон:
— Но не будем об этом сейчас говорить. Все-таки мы на лоне природы, на отдыхе, мы же не на кладбище, никого не хороним, правда же? Не грустите, Реточка моя. Жизнь собака, а мы ее щенята. Не знаю, кто это сказал, но это совершенно точно.
Барышня спрашивает:
— Вы читали «Жана-Кристофа»[29]?
Яно говорит:
— Он у меня дома. Но знаете ли, у меня нет, в самом деле нет времени для книг. Без сомнения, когда-нибудь прочту его.
Рета настаивает:
— Вы должны его прочесть. Это самая прекрасная книга на свете.
Рета, по всей вероятности, начнет рассказывать содержание книги, продолжит свой рассказ и в кондитерской, где Яно, совсем разомлев, пожалеет, что не назвался музыкантом. Он обстоятельно изучает Ретины ноги и все прочее, чему способствует яркое освещение в кондитерской.
Как расстается эта пара? Крупный режиссер заставит их блуждать по парку или вдоль реки, создаст из этого балет, режиссер средней руки решит все одним махом: наши герои целуются у входа в «Мирамар», Рета ойкает, когда Яно по-мужски прижимает ее. Темнеет, сцену неплохо закончить стрекотом цикады или сверчка.
На второй или на третий день после обеда к столу, за которым сидят Яно, учительница в трауре, лесорубша и Феро Фрущак, подходит одна отдыхающая и предлагает мужчинам — разумеется, вместе с присутствующими дамами — сопровождать на запланированной прогулке ее и сидящих за соседним столиком женщин — смотри-ка, женщины уже улыбаются, — ибо им одним идти в лес страшно.
У Яно свои обязательства, он запускает взгляд в угол, где сидит Рета. Но дамы уже приближаются, хватают Яно за рукав, Фрущак тоже помогает ему подняться — и так группа в полном составе отправляется в лес. Яно без Реты сам не свой, но его задумчивость воспринимается всеми как нормальное состояние порядочного супруга, который оставил дома жену. За столом Яно не утаивает своего семейного положения.
Разговор сосредоточивается на эротике. Яно тащит под руку самую активную и самую агрессивную дамочку, которая явно вознамерилась пережить на курорте приятное приключение. Дамочка говорит:
— Пан инженер, вы были когда-нибудь неверны?
Яно смеется:
— Нет. Никогда. У меня другая натура.
Дамы хохочут. Фрущак говорит со знанием дела:
— Для этого натура не нужна.
Их группа идет по тропинкам, мимо беседок, дамочка Яно то замедляет, то ускоряет шаг, и так и сяк командует им, распоряжается всеми остальными, в том числе и Фрущаком, который безропотно повинуется ей. Навстречу им попадаются и другие группки — о каждой надо сказать что-то вслед.
На каком-то идиотском месте группа отдыхает, сидит, уставившись в долину или на горы, разглядывает деревья, облака, иные женщины вспоминают даже детей и супругов, вспоминают о своих компотах и прочих обязанностях, но как о чем-то отдаленном, что давно позади, как ночной сон.
Дамочка Яно разувается, бросает туфли ему на колени и босая бежит в лес, в рощу. Поначалу никто на это не обращает внимания, но, когда женщина долго не возвращается, Яно спрашивает:
— Что она делает?
Фрущак смотрит на обувь и отмечает то, что всем и так ясно:
— Она забыла туфли.
Женщины аукают, но из леса никто не отзывается. Яно орет по-мужски:
— Ну что там? Нечего устраивать тут потеху!
Женщины поднимаются и, делая вид, что им тут надоело, собираются в обратный путь.
— Ненормальная, — говорит Фрущак, с сигаретой во рту разглядывая туфли. Он входит в рощу и кричит:
— Вы кое-что забыли, дорогая пани!
Это воспринимается как намек, женщины смеются. Яно обстоятельно завертывает туфли в газету и решительно направляется в лес.
— Вы куда? — слышит он голоса позади себя. Лес закрывается за ним, словно храм.
Дамочку он очень скоро находит. Она сидит на лужайке, в руках держит букет цветов, опахиваясь им, точно веером. Яно сперва следит за ней из рощи, потом, набравшись смелости, выходит на лужайку. Дамочка бросается наутек. Яно кричит:
— Что вы делаете? Разве туфли не нужны вам?
Минутой позже он находит ее в другом месте — в весьма поэтическом. Он приносит ей туфли, женщина обувает их. Потом серьезно спрашивает:
— Вы в самом деле такой балда, каким притворяетесь?
Яно подсаживается к ней и спрашивает:
— Что вы имеете в виду?
Женщина склоняет голову, роняет слезу. Яно глядит на нее с ужасом, потом сжимает ее за плечи и страстно выпаливает:
— Я не допущу этого! Вы не должны плакать. Я запрещаю вам. Жизнь — это больше чем сплетни, зависть и людская мелочность. Жизнь прекрасна, а вы плачете… Скажите, не я ли тому виной? Можете мне открыто сказать, я не неженка, я вынесу и жестокую правду.
Дамочка истерически кричит:
— Все одна болтовня. Вы, мужчины, любите только болтать, но не понимаете женщину. Мне отвратительно это ваше мужское ханжество.
Яно валится на спину и, жуя травинку, серьезно говорит:
— Вы очень во мне ошибаетесь. Но есть ли смысл о том говорить? Может, когда-нибудь вы и поймете, что существуют люди с чистым сердцем, которые хотят другим добра. Я понимаю вас. Кто-то обманул вас. Но разве нельзя надеяться на лучшее? Неужто вы потеряли всякую надежду?