Хотя матери Артура неофициально сообщили, что у ее сына расстройство обучения, когда тот еще учился в школе, проблема с восприятием информации на слух была выявлена только в колледже. Ему приходилось учиться посредством чтения. Несмотря на свою особенность, он стал членом престижного студенческого братства, а затем с отличием окончил медицинскую школу и юридический факультет. Хотя Артур признавал свои успехи, он был склонен преуменьшать свои академические способности и даже связывать факт поступления в медицинскую школу с тем, что его жена, которая на тот момент уже была студенткой, замолвила о нем словечко.
Во время обучения в медицинской школе он позвонил своему психотерапевту, чтобы начать третий период психотерапии после перерыва в несколько лет. Он находился в депрессии и неадекватно воспринимал себя как студента и будущего врача. Артур также боролся с сильным чувством вины, связанным с несчастливым браком. Ему казалось, что он поспешно женился из-за неуверенности в себе и желания, чтобы рядом был хоть кто-то.
Хотя в этот период лечения у него были мысли о суициде, Артур все же смог пережить расставание с женой и последующий развод. Он принимал антидепрессанты (по его мнению, они были очень эффективными), окончил медицинскую школу и начал отношения с новой девушкой. Когда терапия снова была прервана, психотерапевт описал Артура как хорошо функционирующего человека, самооценка которого заметно улучшилась. Позднее, при телефонном разговоре, Артур сказал ему, что хорошо себя чувствует и что в его жизни все нормально, хотя его лучший друг заметил, что Артур сочетал назначенные ему препараты с «какими-то таблетками из больницы и инъекциями петидина или чего-то подобного».
Отношения Артура с его новой девушкой развивались по той же траектории, что и с бывшей женой. После года, проведенного вместе, он заявил, что больше не чувствует себя счастливым, и расстался с ней. Однако он так сильно скучал по своей девушке, что через две недели позвонил ей с просьбой снова сойтись, и она согласилась. За этим последовала череда расставаний и воссоединений: Артур инициировал расставание, умолял принять его назад, а через несколько месяцев он снова чувствовал недостаток радости и разрывал отношения. Девушка явно беспокоилась о нем, но ее раздражали постоянные угрозы Артура убить себя, если она не вернется к нему. Со временем расставания стали для нее менее травматичными, и она поняла, что Артур рано или поздно покончит с собой независимо от того, будут они вместе или нет. Наконец она сказала ему, что так больше продолжаться не может. После очередного расставания они так и не сошлись, хотя Артур периодически ей звонил.
За 2–3 недели до смерти Артур признался отцу, что он больше не может получать удовольствие от чего-либо. Отец связал это состояние ангедонии с тем, что несколько месяцев назад Артур перестал принимать препараты. Он просил сына потерпеть и убеждал его, что все изменится к лучшему.
Поздно вечером в пятницу Артур позвонил своей девушке и опять умолял ее вернуться к нему. Он угрожал убить себя, если она откажется. Она приняла его угрозу всерьез, поскольку неоднократно это слышала, но после часового разговора Артур пообещал не совершать суицид. Утром в субботу она позвонила ему, желая «удостовериться, что все в порядке». Артур был в «нормальном состоянии», пребывал в хорошем настроении и планировал встречу с лучшим другом. В воскресенье Артур снова встретился с другом и пообедал с отцом, а затем принял смертельную дозу препаратов. Предварительно он написал предсмертную записку.
Проблема весьма необычна. У нас нет вопросов о причине смерти (очевидно, это была передозировка), виде смерти (задокументировано, что это самоубийство) или даже мотиве, которым руководствовался Артур (желание избавиться от невыносимой боли). Мотивы Артура были описаны в предсмертной записке и подтверждены словами его близких людей. Проблема скорее в том, чтобы отыскать источник мотивации, постоянное ощущение или антиципацию рецидива невыносимой эмоциональной боли. В разговоре с сестрой Артур сравнил эту боль с гвоздями, которые каждую секунду вбивают во все тело, а в разговоре с девушкой – с лежанием на коврике из игл. Использование страдающим человеком подобных фраз настолько нетипично, что поиск их правдоподобного объяснения – это сложная задача, которую не облегчает тот факт, что Артур мучился с раннего детства.
Очевидно, что боль, от которой Артур в итоге избавился, появилась у него в возрасте двух лет. Его близкие люди с уверенностью заявляют, что он родился с ней. Психотерапевт объяснил ее как следствие «биологической и физиологической уязвимости», а психиатр называл ее биологическим проклятьем, снять которое было невозможно. Диагностический термин, который лучше всего объясняет его поведение и опыт, – это «ранний детский аутизм». Впервые описанный Каннером, он характеризуется широким спектром поведенческих симптомов[35]. Эти симптомы, как правило, сводятся к тому, что к трем годам человек начинает жить в своем мире, что заметно влияет на его взаимодействие с внешним миром. В «Диагностическом и статистическом руководстве по психическим расстройствам IV» перечислены такие признаки раннего детского аутизма, как задержка речи, агрессивность и вспышки гнева (особенно у маленьких детей). Гиперчувствительность, преувеличенная реакция на сенсорные раздражители (прикосновения, звуки, свет, запахи), а также аномалии питания, например готовность потреблять лишь определенные продукты, тоже признаки этого отклонения.
Специалисты считают, что гиперчувствительность к раздражителям может объяснять, почему аутичные люди пытаются стать частью окружающего мира, но при этом снова и снова отстраняются от него. Для них окружающий мир является чрезмерно стимулирующим, и, поскольку такие люди крайне чувствительны, они вынуждены уходить в себя. Такая острота восприятия называется расстройством сенсорной интеграции. Один из аспектов чувствительности к прикосновениям был описан следующим образом: «Одежда раздражает кожу так сильно, будто изнутри к ней пришиты металлические скребки». Вполне возможно, что это расстройство может быть связано с описаниями боли, данными Артуром.
В «Диагностическом и статистическом руководстве по психическим расстройствам IV» говорится еще об одной диагностической проблеме, имеющей отношение к опыту Артура. В подростковом или раннем взрослом возрасте люди с расстройствами аутистического спектра, способные осознавать собственное психическое нездоровье, могут впасть в депрессию из-за наличия у себя серьезных психических нарушений. Артур был особенно уязвим, учитывая, что у его матери и бабушки была склонность к депрессии. Он выражал это рационально: «Я понимаю, что мои проблемы были вовсе не временными, как я предполагал. Наоборот, они постоянны. Они внутри меня. Я не могу спрятаться от них или затмить их успехами».
Очевидно, что патология Артура, как ее ни назови, сочеталась с сильными сторонами его личности, ведь он обладал незаурядным интеллектом и проницательностью. Наблюдая за его попытками преодолеть трудности, окружающие описывали его как решительного, красноречивого, сострадательного, забавного, приятного, доброго, трудолюбивого, любящего и заботливого человека. Это можно считать доказательством того, что его жизнь прошла не зря, хотя она и была короткой и болезненной.
Два врача, которые занимались лечением Артура, называли его сложным пациентом с неоднозначным прогнозом. Его состояние быстро улучшалось после начала лечения, и Артура выписывали с условием дальнейшего ограниченного наблюдения. Психотерапевт работал с ним в кризисные периоды, которые случались в 8, 15 и 28 лет, а психиатр встречался с ним три раза в течение пяти месяцев, когда Артуру было 28 лет. Похоже, что Артур не проходил лечение на протяжении двух с половиной лет до смерти, хотя он время от времени принимал препараты. Возникает два вопроса: «Следует ли регулярно наблюдать за хронически склонным к суициду человеком, пусть и стабильным, вместо того, чтобы ждать очередного кризиса? И, если препараты были действительно настолько эффективными, почему Артур, по словам отца, не принимал их в течение последних шести месяцев перед смертью?»
Основная концепция лечения суицидально настроенных людей заключается в следующем: самоубийства следует ожидать, если уровень психической боли человека превышает его болевой порог.
Таким образом, уровень и порог боли требуют непрерывного мониторинга, поскольку они оба склонны к колебаниям. В данной ситуации уровень боли Артура мог резко повыситься после отказа его девушки вернуться к нему в ночь с пятницы на субботу – в ту же ночь он приступил к написанию предсмертной записки. Также болевой порог мог снизиться из-за невидимого, но очень важного фактора самоубийства у высокофункциональных людей – эмоциональной усталости. Если ее не снять, прошлые стрессы заставляют усталость нарастать, что постепенно снижает болевой порог до тех пор, пока уровень боли его не превысит. В таких случаях самоубийство происходит, казалось бы, неожиданно. В день самоубийства Артур показался всем совершенно нормальным – его бывшей девушке, отцу и лучшему другу. Сестра объяснила это так: «Он просто не мог больше это терпеть».
Девушке Артура досталась важнейшая роль из тех, что играют значимые люди человека в жизни суицидально настроенного взрослого. В предсмертной записке Артур сказал: «Я тону. Тону в океане. Я чувствую, что только она может спасти меня».
Еще один элемент в ситуации Артура – это вероятность того, что его аутистическое расстройство препятствовало интроекции значимых отношений, которые оказывают существенное стабилизирующее воздействие на эмоциональную жизнь. Этот важный элемент, называемый чувством связности, не осознается нами. Для Артура приносящие радость отношения, как правило, были преходящим опытом. Это объясняет его прохладные отношения с матерью и даже его экзистенциальный нигилизм, выраженный в следующих словах: «Жизнь почти ничего для меня не значит, она скучна. Если я не вижу в ней смысла, зачем прилагать усилия?»