Как развивается чувство собственного достоинства? Оно взращивается важными для ребенка людьми, которые любят и ценят его, несмотря на врожденные недостатки, развивается из ощущения безопасности и защищенности. Для его формирования нужен дом, где можно укрыться от невзгод и откуда можно вновь упорхнуть, чтобы продолжить исследовать мир. И оно точно не происходит из заботы, которая воспринимается как обязанность, или обесцененного отношения.
Каждого интервьюируемого спросили, можно ли было спасти Артура. Я считаю, что можно было. Для этого требовался психотерапевт, который бы твердо верил, что Артура стоит спасать, что реструктуризация самовосприятия Артура возможна и что его жизнь стоит потраченных усилий, времени и энергии. Артур должен был доверять психотерапевту до такой степени, чтобы с готовностью принять его заботу и рекомендации. Препараты играют важную роль, и психотерапевт мог назначить их в качестве медицинской и психологической поддержки, ведь есть доказательства, что такой подход был эффективен в прошлом. Артур предпринимал множество попыток суицида, большинство из которых были связаны с амбивалентностью, а некоторые – со страхом столкнуться с еще более тяжелыми последствиями. И все же одних лишь препаратов было недостаточно, поскольку они не меняли базового представления Артура о себе и не воздействовали на его восприятие себя как неудачника. Ему требовалось сочетание проницательной, терпеливой и длительной психотерапии с медикаментозным лечением. Возможно, это помогло бы Артуру преодолеть трудности, которых он так боялся.
10Интервью с братом
Э. С. Ш.: Итак, на сколько лет вы старше Артура?
Брат: На два года.
Э. С. Ш.: Пожалуйста, расскажите мне о нем.
Брат: [Вздыхает] Я даже не знаю, с чего начать. Я был всего на пару лет старше, и в детстве мы были довольно близки, однако мы много дрались. Теперь мне стыдно, что я издевался над ним, и я сожалел об этом еще до его смерти. Мы с ним… Так, ладно, давайте начнем с другого.
Э. С. Ш.: Пожалуйста.
Брат: Знаете, с годами мы с ним стали ближе. К тому моменту, как ему исполнилось 20 лет, мы стали особенно близки, а за год до его смерти даже съехались. Я уже говорил об этом и скажу сейчас: для меня он был не только братом, но и лучшим другом. Артур был сложным человеком, как и все мы.
Э. С. Ш.: Очевидно, он был несколько сложнее, чем большинство.
Брат: Возможно. В детстве ему было очень трудно. Помимо всего прочего, он ничего не ел. У него были серьезные проблемы с питанием. Он боялся пробовать новые продукты.
Э. С. Ш.: Это была фобия?
Брат: Может быть. Понимаете, его ужасала еда. Он ел только мясо без соуса, отказывался от овощей и фруктов. Родителям приходилось подкупать его, чтобы он ел. Они давали ему 10 долларов, чтобы он хотя бы попробовал салат.
Э. С. Ш.: Вы используете слово «ужасала». Это очень сильная эмоция. Вы действительно считаете, что еда так его пугала?
Брат: Да.
Э. С. Ш.: Чего именно он боялся?
Брат: Сложно сказать. Он боялся пробовать новую еду, и я знаю, что это приводило к определенной степени стигматизации. Он с нежеланием ходил в гости к друзьям, потому что не хотел отказываться от всего, что ему предлагали на обед. Я не думаю, что он боялся быть отравленным. Просто опасался, что ему слишком не понравится вкус. Мне не кажется, что у него была паранойя.
Э. С. Ш.: Боялся ли он, что его начнут воспринимать как гибкого человека? Может, ему не хотелось отказываться от позиции «я хочу, чтобы все было так и никак иначе»?
Брат: Вряд ли. Мне кажется, он стыдился своих особенностей. Помню, как лет в 8 или 10 он со слезами на глазах прибежал к маме и сказал: «Почему я не могу есть пиццу, как другие дети? Что со мной не так?» Это был большой прорыв, когда лет в 13–14 он, получив 20 долларов от родителей, наконец попробовал ее. Артур был очень худым ребенком и сосал палец лет до шести, из-за чего его зубы выступали вперед, а еще он носил шлем и имел плохое зрение, так что ему приходилось носить очки. К тому же у него были большие трудности с общением. Он устраивал истерики в школе. По-моему, Артур не проявлял агрессии, но он срывал уроки. Он много раз пытался сбежать из школы и из дома.
Э. С. Ш.: Как он срывал занятия?
Брат: Выкрикивал обидные слова в адрес учителей.
Э. С. Ш.: Он использовал ненормативную лексику?
Брат: Я не знаю ответа на этот вопрос. Он не был абсолютным изгоем. Мне кажется, что и учителя, и одноклассники были привязаны к нему, хотя с ним нелегко было общаться. Лет в 13–14 у него появилась компания друзей. Думаю, тогда он стал увереннее в себе, но я не знаю наверняка, так ли это. Потом Артур начал заниматься спортом и избавился от очков. Ношение контактных линз стало для него большим шагом вперед. Он набрал мышечную массу и начал играть в футбол. Мне сложно говорить об этом, но ему казалось, будто он находится в моей тени. Удивительно, но за пару лет до смерти он превзошел меня, хотя изначально отставал во многих отношениях. Понимаете, я занимался спортом, хорошо учился в школе и имел много друзей, в то время как у Артура были проблемы с этим. Кроме того, он был более консервативным, чем я, в плане одежды и политики, поэтому сверстники часто не понимали, почему после 20 лет мы так сблизились. Все считали, что мы слишком разные.
Э. С. Ш.: Он был трудным ребенком?
Брат: Да, все считали его таким.
Э. С. Ш.: Называли ли его странным?
Брат: Нет. Может, так было лет до 13–14, но затем он стал весьма популярным. Он был симпатичным парнем. Проблемы с внешностью исчезли после 12 лет.
Э. С. Ш.: Вы считали его странным младшим братом, от которого были одни проблемы?
Брат: Да, в некоторой степени. Мне нравилась власть, которая была у меня над ним, но после 20 лет мы очень сблизились. То, что я сейчас вам скажу, я говорил своим близким друзьям и родственникам. Артур был человеком, с которым мне было особенно комфортно, и я чувствовал, что мы мыслим одинаково. Мы могли разговаривать обо всем. Нашим любимым совместным развлечением был «Скрэббл». Знаете, мы могли часами играть в «Скрэббл», не прерываясь. В своей предсмертной записке он попросил нас разобрать его вещи, и мы это сделали. Мы нашли множество других записок, которые он писал в предыдущие годы, когда чувствовал себя похожим образом. Мы поняли, что он и до этого совершал попытки суицида, но не был до конца уверен в их правильности. Например, он много раз надевал на голову целлофановый пакет, пытаясь убить себя, но у него ничего не вышло. Он складывал свои записки в файлы. Я храню их. В одной из них он высказывает сожаление о том, что мы не сможем вместе состариться над доской для «Скрэббла».
Э. С. Ш.: Как вы думаете, откуда у него этот негативный взгляд на жизнь? Почему он решил, что ему не суждено быть счастливым?
Брат: Очевидно, что счастье было не для него[39]. Это просто нужно принять. Конечно, его смерть была загадочной, однако во время чтения его предсмертной записки становится ясно, что он был обречен на постоянное несчастье и что самоубийство было для него единственным выходом. И он это прекрасно понимал. Однако я хочу сказать, что время от времени он относился к жизни по-разному. Мне кажется, что в нем жило несколько разных личностей. Первая планировала когда-нибудь покончить с собой, вторая хотела делать что угодно и когда угодно, потому что суицид был неизбежен, а третья принимала жизнь такой, какая она есть. Например, среди его бумаг я нашел рукописный список советов путешественникам[40]. Наша семья много ездила по миру, и мы с Артуром вместе колесили по Европе. Тот факт, что он выписал эти советы, свидетельствует о его готовности жить и получать новый опыт. Один из советов был таким: «Не нужно останавливаться в лучших отелях. Останавливайтесь в тех местах, где вы можете общаться с местными жителями, и пользуйтесь общественным транспортом, когда у вас есть такая возможность».
Э. С. Ш.: Получается, одна из сторон Артура хотела жить?
Брат: Да. У него было хорошее чувство юмора. Знаете, он был веселым парнем. Теплым и забавным человеком.
Э. С. Ш.: Считаете ли вы присутствие его темной стороны парадоксальным и сбивающим с толку?
Брат: Я бы так не сказал. Разве что в некоторых ситуациях. Вы спрашивали, откуда у него это мрачное и пессимистичное отношение к жизни. Я не знаю наверняка, но развод родителей точно был значимым событием. Это случилось, когда мне было 12, а ему 10.
Э. С. Ш.: Как это на него повлияло? Какие положительные и отрицательные уроки он вынес из этого события?
Брат: Развод повлиял на нас по-разному. Я даже не догадывался, как произошедшее сказалось на нем, пока однажды, когда нам было около 20, он не сказал: «Боже, мама так облажалась. Она развелась с отцом, и теперь она одна». Я никогда не думал об этом в таком ключе. Мне не казалось, что развод родителей – это что-то плохое. Я всегда считал, что родители – совершенно разные люди, которые поженились слишком рано. Мне казалось логичным, что они разошлись, и меня это устраивало. У меня было два дома, две комнаты, и я нормально себя чувствовал. Не знаю, может, я просто все отрицал, но я был в порядке. Однако Артуру казалось, что он потерял слишком много и что он лишился нормальной семьи. В итоге он женился, попытавшись при первой же возможности наладить свою жизнь, создав собственную семью.
Э. С. Ш.: Считаете ли вы, что развод родителей подорвал его базовое доверие к миру? Стал ли он думать, что людям нельзя доверять?
Брат: Думаю, что да. В этом есть смысл.
Э. С. Ш.: Вы помните время, когда он не был суровым и пессимистичным? Когда у него впервые появились эти чувства?
Брат: Полагаю, вы слышали о передозировке, которая произошла у него в 15 лет. Мне очень сложно ответить на этот вопрос. Может, это не так важно, но несколько недель назад я слышал историю о том, что лет в 12 Артур пошутил в классе, что он повесится на шнурке от школьных жалюзи. После смерти Артура его лучший друг признался, что Артур говорил о намерении покончить с собой с раннего детства. Очевидно, что подобные мысли появились у него рано.