Артур так и не смог достичь важной задачи развития, которая заключается в принятии жизненных ограничений. Полное спокойствие возможно в младенчестве, однако во взрослом возрасте оно недостижимо.
Чтобы взрослая жизнь была успешной, человек должен раз за разом разочаровываться, иногда выбирать меньшее из двух зол и ценить то, что имеет.
Зрелый человек испытывает пассивные страдания, не чувствуя ненависти к жизни или своему телу. Болезненные разочарования, которых нельзя избежать, нужно научиться принимать.
Артур так и не усвоил эту печальную истину, хотя она очень важна. Тощий и неуклюжий мальчик должен принять факт, что ему не стать великим спортсменом. Человек, переживший слишком много потерь и потерявший здоровье в старости, должен смириться с тем, что жизнь так устроена, поскольку иначе он впадет в бесплодную нарциссическую ярость и депрессию. Способность отказаться от представления о себе как о всемогущем и безупречном человеке необходима для сдерживания депрессии. То же самое можно сказать о способности прощать других за их ошибки и любить их, несмотря на недостатки. Люди, которые имеют крайне амбивалентные отношения с окружающими и чья самооценка слишком сильно зависит от высоких показателей, особенно уязвимы. Артур был именно таким человеком.
Артур пробовал психофармацевтику. Известно, что он отказался от нее как от источника помощи в последние месяцы жизни, хотя психофармацевтические средства точно не были исчерпаны. Например, он не пробовал ингибиторы моноаминоксидазы. Также неясно, принимал ли он венлафаксин («Эффексор»), флуоксетин («Прозак») и циталопрам («Селекса») в достаточных дозах и достаточно долго. Если он не переносил соли лития, он мог попробовать другие стабилизаторы настроения. Возможно, электросудорожная терапия изменила бы ситуацию, однако я не думаю, что она помогла бы решить проблему навсегда. Некоторые специалисты выступают за нейрохирургический подход, однако я знаю пациентов, которые предпочли бы суицид операции, несмотря на хорошие прогнозы. Кроме того, насколько мне известно, некоторые врачи придерживаются такой же точки зрения. Подобные операции сложно организовать в США, но в Канаде и Великобритании это возможно. Следует отметить, что они не превращают людей в лоботомированных «овощей». Возможно, Артур согласился бы на операцию, если бы ему ее предложили. В какой-то момент он сказал, что готов к электросудорожной терапии.
УЧИТЫВАЯ ТЕМПЕРАМЕНТ АРТУРА, Я ПОДОЗРЕВАЮ, ЧТО ЕГО БЫЛО БЫ СЛОЖНО ЛЕЧИТЬ ПРЕПАРАТАМИ. ОН БЫСТРО ОТ НИХ ОТКАЗЫВАЛСЯ И НЕ МЕНЯЛ СВОЕГО РЕШЕНИЯ.
С психотерапией тоже возникли бы трудности, потому что озлобленный ребенок с бейсбольной битой, который дрался и кусался, всегда был на заднем плане. В какой-то момент Артур возненавидел бы своего психотерапевта за то, что тот не помогает ему облегчить боль. Если бы ненависть Артура была скрытой, психотерапевт мог бы согласиться на преждевременное завершение лечения. Судя по результатам лечения, описанного в протоколах, Артур так и не смирился со своей нарциссической яростью. Образно говоря, ни один врач не смог бы пройти путь вместе с Артуром, если бы не был готов держаться за своего пациента в течение долгого времени. К тому же сложно предположить, согласился бы Артур на более интенсивное лечение или ответил категоричным отказом.
Мой опыт работы с такими пациентами, как Артур, свидетельствует о недостаточно высокой эффективности терапии, при которой один человек отвечает за назначение препаратов, а второй проводит психотерапию. В терапевтическом трио может потеряться то, что осталось бы на виду в дуэте. Я не вижу в протоколах ничего свидетельствующего о том, что разделенное лечение в итоге привело к суициду, однако в некоторых ситуациях оно действительно становится одним из главных факторов.
13Интервью с другом
Э. С. Ш.: Артур называл вас своим лучшим другом. Расскажите немного о себе.
Друг: Я не женат, но у меня есть девушка. Я получил МВА[44] и работаю в сфере маркетинга.
Э. С. Ш.: Теперь расскажите об Артуре, пожалуйста. Где вы встретились и как долго были знакомы? Каким он был человеком?
Друг: Мы познакомились в летнем лагере. Первые пару лет мы дружили, но не были очень близки. Позднее мы поступили в один колледж. Я там никого не знал, поэтому однажды позвонил Артуру и сказал: «Я к тебе еду. Давай сходим куда-нибудь». После этого мы быстро сблизились. Помню, мы оба переживали значительные жизненные изменения. Именно в тот период между нами сформировалась настоящая эмоциональная связь. Она становилась все крепче и крепче, и во время разговора лет 10 назад мы признали, что являемся лучшими друзьями. Мне было с ним комфортно. Это сложно объяснить. Ты можешь делать перед этим человеком что угодно, а он – перед тобой. Мы оба это чувствовали. Я приехал сюда сразу после колледжа, поэтому мы с Артуром всегда были рядом. Мне сложно описать его. Во многих отношениях он был уникальным и очень талантливым, приятным и легким в общении человеком. Все мои друзья любили его. Будучи жестким и упрямым, он вступал в споры, но делал это ненавязчиво и без угроз. Он был классным парнем. Действительно был. Он был веселым и любил куда-нибудь ходить – в колледже, по крайней мере. Позднее, когда его депрессия усугубилась, он перестал часто развлекаться вне дома, но я продолжал его приглашать. Мне стало известно о его депрессии лет пять назад. Он был женат, а затем развелся. Я всегда его спрашивал: «Как тебе семейная жизнь?» А он отвечал: «Нормально, но брак – это тяжело». Однажды мы с Артуром ехали в машине, и вдруг он заставил меня свернуть на обочину. Он расплакался и признался, что его семейная жизнь кошмарна. Он всегда говорил: «Брак – это очень ответственное дело, и я не справляюсь». Ему было стыдно признаваться мне в семейных трудностях, потому что он чувствовал себя неудачником. Затем, когда Артур все же смог поделиться тем, насколько плохи были его отношения с женой, он впервые сказал, что находится в депрессии. Я даже не догадывался, насколько она сильна. Тогда мне не было известно об инциденте, который произошел, когда ему было 15. Я узнал об этом лет пять назад. После этого наши отношения вышли на другой уровень, и мы продолжили говорить обо всем. Мне бы хотелось подробнее обсудить то, каким был Артур.
Э. С. Ш.: В его поведении были странные особенности?
Друг: Да.
Э. С. Ш.: Психотический элемент?
Друг: Думаю, не психотический, а невротический.
Э. С. Ш.: Он вел себя так, будто реагирует на голоса?
Друг: Нет, он никогда не был в состоянии психоза. Он реагировал на импульсы. Я не думал об этом тогда и принимал Артура таким, какой он есть. Он был чудаком, но не сумасшедшим. Между этими словами есть разница. Мне казалось, что Артур уникален, и я воспринимал его как странного, классного, дикого парня, потому что он вел себя таким образом. Временами он проявлял социальную неловкость, но в большинстве случаев он был очарователен. Он был рад работать врачом. И быть адвокатом ему тоже нравилось. Думаю, у него это хорошо получалось, потому что он был сострадательным. Каким-то образом у него все получалось, хотя у него и бывали дисциплинарные проблемы. Начальники называли его спорщиком. Таким уж был Артур. Ему хотелось знать, почему система устроена таким образом и почему они должны делать так, а не иначе. Он попадал в неприятности, потому что его никак нельзя было назвать конформистом. Тем не менее я не думаю, что он творил что-то странное с пациентами. Он относился к ним с особой заботой и вниманием. В этом и заключается присущая ему двойственность. Он принимал кое-что помимо антидепрессантов. Однажды вечером – я никогда не препятствовал, если он хотел что-то сделать, – он взял в больнице какой-то препарат и вколол его себе. Думаю, это был петидин или что-то вроде него, я точно не знаю. Что я мог сделать? Я просто был рядом с ним, зная, что ему больше не с кем поговорить.
Э. С. Ш.: Как вы считаете, он нуждался в людях?
Друг: Он одновременно очень нуждался в них и говорил, что ему вообще никто не нужен.
Э. С. Ш.: То же самое можно сказать о потребности в автономии?
Друг: Да. Бывало, он звонил мне, плакал в трубку и просил приехать. Однако чаще я спрашивал его: «Ты хочешь, чтобы я приехал?» И только тогда он говорил: «Да, было бы здорово». Он не хотел постоянно просить меня об этом, ему было неловко. Я говорил: «Артур, я хочу приехать». На что он отвечал: «Конечно, я буду рад. Мне сейчас нужна компания».
Э. С. Ш.: Позвольте мне задать более конкретные вопросы. Что именно было не так с его браком? Расскажите об этом.
Друг: Они с женой постоянно ругались. Мне кажется, они обручились уже через восемь недель после знакомства. Артуру всегда хотелось жениться и иметь определенные вещи в жизни, так что он просто поспешил. Не успел узнать ее достаточно хорошо.
Э. С. Ш.: Для чего он это сделал?
Друг: Думаю, он осознавал, что погружается в тяжелую депрессию, и надеялся, что брак поможет этого избежать. Он думал, что после свадьбы все будет не так плохо. По-моему, он поступил в медицинскую школу сразу после колледжа. Его отец был врачом, и Артуру казалось, что ему необходимо иметь ответственную работу и быть взрослым. Рассуждая о своих отношениях, Артур говорил, что он недостаточно знал ее и понимал, что у нее есть свои проблемы – из-за этого они не могли нормально общаться. Понимаете, большинство проблем было связано с коммуникацией. Я мало встречался с ними как с парой, потому что, когда их отношения ухудшились, Артур не хотел ходить на встречи вместе с ней. Мы виделись в городе один на один, или он приглашал меня в гости, когда жены не было дома. По этой причине я почти ничего не видел и не знал, как обстоят дела в их отношениях. Оглядываясь назад, я могу предположить, что клиническая депрессия Артура сыграла важную роль в их расставании.
Э. С. Ш.: Что вы подразумеваете под словами «клиническая депрессия»?