Дорогая Мэрилин,
не такое письмо я собиралась тебе написать, но в сложившихся обстоятельствах я не могу думать ни о чем другом.
Июль начался так, как и должен был, – с выступления на площадке, которую я никогда не забуду.
Некоторые сцены будто строят ангелы специально для того, чтобы вознести тебя прямиком на небеса. Каждая песня. Каждая мелодия. Каждая нота, которую я пою, становится волшебной.
Вот что я чувствовала, когда пела на Ньюпортском джазовом фестивале. Я могла бы всю жизнь провести на той сцене. Фестиваль проходил впервые, Норман собрал для него своих лучших музыкантов, и мы воспарили ввысь.
После выступления мы немного поспали, собрали чемоданы и сели на самолет Pan American до Австралии – нам предстояли очередные гастроли «Джаза в филармонии», организованные мистером Гранцем.
Путешествие из Нью-Йорка в Австралию занимает двое суток. Самолет заправился в Лос-Анджелесе, а затем приземлился на Гавайях, чтобы заправиться снова. Мы вышли из самолета немного пройтись. Приятно было подышать свежим воздухом после двенадцати часов, проведенных на борту.
Казалось бы, все было хорошо. Мы не догадывались, какая отвратительная передряга ждет нас впереди.
Когда мы вернулись, нас не пустили в самолет. Пытались скормить какую-то нелепую сказочку о том, что мы якобы пропустили свой рейс. Наши билеты были прямо у нас в руках. Я знаю, что Норман не допустил ошибки при бронировании.
И тут четверо белых пассажиров беззаботно прошли мимо и проследовали к самолету. Им хватило наглости бросить в нашу сторону несколько усмешек.
Джона Льюиса, Диззи, Джорджиану и меня наотрез отказывались пускать на наш рейс из Гонолулу. Перед Норманом, конечно, такой проблемы не стояло. У него правильный цвет кожи.
Прости меня, но я очень зла. Поэтому пишу то, что пишется.
Норман кричал, ругался, устроил целый скандал, но нас так и не пустили. Я не знала, что мне делать; не знала, сказать ли мне что-то или лучше промолчать, – вдруг своими словами я сделаю только хуже? Может, надо просто стоять, опустив взгляд, и молиться, чтобы меня никто не сфотографировал? Веришь ли, именно об этом я думала.
Стыд – отвратительная тварь, которая жрет тебя заживо и сплевывает кровь на обочину. Стоит понадеяться, что она оставила тебя в покое, и она возвращается, чтобы обглодать косточки.
Нас все видели. Видели меня. Великую Эллу Фицджеральд, низведенную до цвета своей кожи.
Норман сказал, что найдет юриста и обо всем позаботится. Он любит бороться. Хорошо быть белым мужчиной-американцем: тебе дозволяют бороться. Более того, тебя поощряют.
А стоит неграм выйти вперед со сжатыми кулаками, как нас тут же сталкивают в канаву, ломают пальцы и не оставляют даже веревки, чтобы выкарабкаться.
В итоге мы добрались до Австралии, но пропустили дату выступления. Норман вернул организатору деньги. Несколько других концертов тоже пришлось отменить.
Ах да, мы с Тором планировали провести вместе ночь в Сиднее, но вместо этого я просто три часа проторчала в аэропорту. Я могла бы сказать, что расстроена, не будь я так зла.
Мой лучший год, мой прекрасный 1954 год уничтожили и втоптали в грязь.
Зуд седьмого годаМэрилин
1954 год
Обычно съемки на местности проводят посреди ночи. Вокруг собирается меньше народу, никто не мешает актерам, не затягивает процесс и так далее.
Совсем другое дело, если снимают Мэрилин Монро и кто-то проговаривается, что она будет в Нью-Йорке на пересечении Лексингтон-авеню и 52-й улицы в два часа ночи. Тогда толпа непременно соберется.
И вот Мэрилин шагает по улице, играя героиню в новом фильме – «Зуд седьмого года». Ее партнер по съемочной площадке, Том Юэлл, играет влюбленного в нее соседа Ричарда Шермана. На ней белое платье с длинной юбкой и белые босоножки на каблуках.
У края толпы она замечает Джо. Поначалу он улыбается, выпятив грудь. Порой она гадает, гордится ли он ее достижениями или просто кичится тем, что смог заполучить ее в жены.
Рядом с ним стоит Уолтер Уинчелл, этот несносный автор колонки со сплетнями, который примазывается к славе ее мужа, называя себя его другом. Он известен своими желтыми статейками о знаменитостях и жизни Бродвея. По другую руку от Джо стоит Эми Грин, жена фотографа Милтона Грина, с которым Мэрилин сблизилась в последнее время.
Мэрилин делает вид, что ей вовсе не холодно в открытом платье, обнажающем ее руки и плечи. Зато внизу ее согревает горячий воздух из вентиляционной решетки, задувающий прямо под юбку.
Всякий раз, когда ее юбка взлетает в воздух, Джо напрягается, а его улыбка угасает. Она предложила ему прийти на съемки, чтобы он сам увидел – это всего лишь забавная сцена, незачем волноваться. Но теперь она жалеет об этом решении. Эми хмурится, пытаясь успокоить Джо.
Толпа хочет, чтобы юбка взлетела у нее над головой. Предполагается, что это очень сексуально, и Ричард Шерман будет сходить с ума от страсти к героине. Честное слово, Мэрилин не возражает. Она надела дополнительный комплект нижнего белья, чтобы ничего не было видно. Да и вообще, это все равно что стоять в купальнике. По крайней мере, так она говорила Джо, который был в ярости, услышав описание сцены. Разразилась ссора, выбившая Мэрилин из колеи. Он даже сказал, что она сама тупая блондинка, раз согласилась сыграть очередную тупую блондинку. Но ей кажется, что в фильме заложена интересная идея, которую Джо не понимает, – о власти женщины над мужчиной.
Вокруг сверкают вспышки камер. Журналисты и зеваки запечатлевают каждый взлет ее юбки. Такова работа Мэрилин. Она – секс-символ Голливуда. Джо знал об этом, когда на ней женился. И если сейчас она не сможет выполнить свою задачу из-за переживаний о нем, то потеряет все, ради чего трудилась столько лет.
Мэрилин выдыхает и решает выкинуть Джо из головы. А потом устраивает для зевак, ее поклонников, то самое представление, которого они хотят.
С того момента, как они поженились, Джо нервно реагирует всякий раз, когда Мэрилин оказывается в центре внимания. И ей никак не удается его успокоить. Джо хочет, чтобы она бросила работу. Сидела дома. Растила детей. Она и правда хочет завести детей, но неужели это значит, что она не сможет сниматься?
Мэрилин подмигивает ему и посылает воздушный поцелуй, надеясь развеять его мрачное настроение, но он еще сильнее ощетинивается. Если она будет смотреть на него, на его выражение лица, то точно позабудет все свои реплики.
Прямо сейчас Ричард что-то ей говорит, а она совсем забыла, что ей нужно ответить. Они почти два часа переснимают одну и ту же сцену, но Мэрилин не может сосредоточиться, а думает только о грядущей ссоре с мужем. Она знает, что это неправильно. Эми и Элла много раз говорили ей, что ревность Джо – это зло. Но Мэрилин не хочет в это верить. Когда-нибудь Джо все поймет. Он должен.
Она бросает на него еще один взгляд и тут же об этом жалеет. Джо стоит с лицом мрачнее, чем ночное манхэттенское небо. Рявкнув на Эми, он пробирается сквозь толпу, оставляя съемочную площадку позади.
Оставляя Мэрилин.
Ее пронзает шок, резкий и всепоглощающий, он охватывает ее целиком, и она делает шаг, будто хочет догнать Джо. Но тут порыв теплого воздуха из решетки согревает ей ноги, и она хватает взлетевшую юбку. Воздух щекочет ей бедра. Она восторженно вскрикивает, как и предписывает сценарий.
Со стороны кажется, что она радуется жизни, но на самом деле Мэрилин вот-вот впадет в панику. Когда она вернется в их номер в отеле, Джо выместит на ней свой гнев.
Остается надеяться, что он ограничится криками. Пару недель назад он поднял на нее руку – схватил за волосы и толкнул на пол. Дал пощечину, хоть и недостаточно сильную, чтобы остался синяк. Мысленно она вдруг вернулась в прошлое, в одну из семей, у которой жила в детстве. В тот раз она пообещала Норме Джин никогда не выходить за мужчину, который будет ее бить.
Разве Джо виноват, что она пообещала ему невозможное – отдать всю себя целиком?
После окончания съемок, выбившись из сил из-за долгих часов работы и душевных терзаний, Мэрилин возвращается в свой номер в отеле «Сент-Реджис».
Там ее встречает Джо. Еще не успев поцеловать его, она чувствует исходящий от него запах алкоголя.
– Выставила себя шлюхой, – презрительно цедит он, ставя на стол стакан, в котором позвякивают кубики льда.
Ярость в его голосе застает Мэрилин врасплох. Джо наклоняется вперед – кто знает, как долго он сидел тут почти в полной темноте. Мэрилин делает шаг назад, жалея, что не осталась на ночь в гримерке или не пошла к Эми пропустить по бокальчику.
Джо так резко вскакивает с места, что стул падает на пол. На лице у него застыло безжалостное выражение, и у Мэрилин внутри все сжалось еще сильней.
– Это же просто фильм, Джо, часть сценария, не более того. Ты же знаешь, – говорит она мягким, успокаивающим тоном, напуганная его взглядом. Он будто желает ей смерти.
– Ты продемонстрировала свою промежность половине Нью-Йорка и двум десяткам фотографов. Эти проклятые снимки разойдутся повсюду.
– Ты несправедлив.
Он приближается и хватает ее за плечи, больно впиваясь пальцами, потом с силой трясет.
– Какому мужчине понравится, что его жена оголяет себя перед незнакомцами с камерами? А? Ты выставила меня дураком.
Страх огненными ручейками бежит по ее венам.
– Хватит, Джо! Пусти меня. – Она пытается вывернуться из его хватки, но он сжимает ее еще крепче.
Мэрилин еще никогда не видела его таким разъяренным, и он еще никогда не делал ей так больно.
– Ты ведешь себя как полный… – не успевает она договорить, как Джо бьет ее по лицу. Острая боль пронзает ее щеку, она моргает от шока, отступает и спотыкается. Потеряв равновесие, она падает и сильно ударяется спиной об острый край комода.