Мэрилин ощущает запахи морской соли, пота и кокосового масла. Ли говорит им вытянуть руки вверх, размять мышцы спины и плеч.
– Подумайте о своих ступнях. О том, как они дают вам опору. Разомните их и потяните носок. Расслабьтесь. Повращайте лодыжками. Коленями. Вдохните… выдохните.
Упражнение позволяет ей размять каждую мышцу, каждый сустав в теле, пока Мэрилин не обмякает и не погружается еще глубже в воспоминания. Она сидит с мамой на пляже и ест кусок торта. У нее на языке тают масло и сахар.
– Потрясите руками, расслабив запястья. Почувствуйте, как тепло пронизывает ваши руки и доходит до кончиков пальцев.
Еще несколько вдохов.
– Теперь поднимите правое колено и опустите влево. Расслабьтесь.
Потом – левое. Дома Мэрилин выполняет эти движения перед тем, как лечь в постель, чтобы лучше спать. Она не знает, как справлялась без них последние несколько лет.
– Отбросьте руку в сторону. Позвольте ей упасть. Никакого напряжения. Мягко, расслабленно.
Мэрилин безвольно лежит на полу, который не похож на пол. Это пляж. Они повторяют движения, и Мэрилин шевелит босыми ступнями, чувствуя песок между пальцами.
– Переходим ко рту. Подвигайте челюстью из стороны в сторону.
Ее скулы, горло и подбородок были так напряжены. Кто бы мог подумать? Но теперь они расслаблены. Она стала мягкой, податливой, невесомой, свободной от переживаний.
– Вытяните язык.
На этом месте Мэрилин всегда хочется рассмеяться. Она тянет язык как может, а потом переходит к следующему элементу – хлопает губами, как лошадь. Комната наполняется звуками шлепающих губ и глубокого дыхания.
Но одновременно она – там, с мамой, жалеет о том, что они не были близки, не проводили вместе достаточно времени. Если бы только ее воспоминания о Глэдис не были полны эпизодов со сломанными костями, разбитыми губами и утраченными надеждами.
Ли по-прежнему хлопает губами. Еще несколько вдохов. Чем дальше, тем глубже Мэрилин погружается в себя. Она будто под гипнозом.
– Не открывайте глаза. Наше путешествие еще не окончено. Вернитесь в то место, о котором вы думаете, где вы отмечали день рождения или другой праздник. Что вы слышите? Какие звуки до вас доносятся?
Мэрилин снова оказывается на пляже. Шум волн. Смех других детей. Мамино хихиканье и тихий голос. Порывы ветра. Она почти слышит, как шуршит между пальцами песок, оставляя на ее коже соленую пленку.
– Если воспоминание пробуждает в вас какие-то эмоции, позвольте себе их прочувствовать.
Счастье. Тоска. Одиночество.
В этот миг она хочет остаться с мамой. Пойти домой вместе с ней. Снова жить как одна семья. Вместе петь и играть на белом фортепиано в гостиной. Она не хочет возвращаться в чужой дом после этой прогулки. Не хочет быть обузой для своих опекунов. Жертвой мужчины, который думает, что с ней можно делать что угодно. Она не хочет оттирать чужие полы, тарелки и унитазы.
Грусть. Страх. Досада.
Кто-то на пляже играет на гитаре; мама встает, берет Мэрилин за руки, и они вместе кружатся в танце. Их согревает солнце. Над верхней губой у нее выступают капельки пота. Ее раздирают противоречивые чувства. Она мечтает удержать это мгновение. Она говорит маме, что хочет остаться с ней навсегда. И видит, как мамина улыбка угасает и сменяется выражением печали.
– Ох, Норма Джин, не говори так.
И она больше не говорит. Все равно она ничего не может сделать. Когда этот чудесный день на пляже подойдет к концу, ей придется вернуться. И как бы сильно она ни цеплялась за маму, кто-то силой ее оттащит и поведет прочь, и мама спрячет в ладонях залитое слезами лицо. В следующий раз она приедет нескоро и будет извиняться, объяснять, что ей слишком больно раз за разом оставлять дочь.
Нежным певучим голосом – совсем не вяжущимся с ее смятением – Ли дает следующее указание: почувствовать запахи в воспоминании.
Неповторимый запах соленого бриза, который будоражит воображение еще до того, как ты выходишь на берег.
Мамины духи. Солнцезащитное масло с ароматом кокоса. Сахарно-ванильный торт.
Запахи разочарования. Негодования.
– А теперь – вкусы, – продолжает Ли.
Они не слишком отличаются от запахов. Она доедает сладкий торт, слизывает с пальцев крем с привкусом солнцезащитного масла и песка. Но эти ощущения поверхностные. В глубине души она злится.
По ее лицу бегут холодные слезы, стекают прямо в уши, совсем как в тот день, когда ее оттащили от мамы и она несколько часов прорыдала в постели, пока ее не заставили вернуться к работе по дому.
Когда упражнение наконец-то заканчивается, Мэрилин пребывает в растрепанных чувствах и утирает с лица слезы. Загорается свет, и она вдруг понимает, что никто другой в группе не отреагировал столь же остро. Она неловко смеется.
– Кажется, мои счастливые воспоминания иногда бывают еще и грустными. Они заставляют меня злиться. Так и… Так и должно быть?
– Мэрилин, ты человек широкой души, – говорит Ли, отечески похлопывая ее по плечу. – Пусть это тебя не сковывает. Дай себе волю.
Они скажут, что мы влюбленыЭлла
1955 год
Век живи – век учись. Так говорят, так я и сделаю. Больше никаких скоропалительных выводов о том, как пройдет следующий год. Я уже совершила эту ошибку в прошлом году, который был полон взлетов и падений, сюрпризов и разочарований. Пусть тысяча девятьсот пятьдесят пятый сам определится, каким ему быть.
Хотя, надо признать, начинается он отлично.
Я наконец-то добилась своего – возможности спеть в клубе «Мокамбо». Первое выступление состоится пятнадцатого марта.
Но сейчас я лечу над Атлантическим океаном, направляясь в Европу. Мне предстоят очередные гастроли «Джаза в филармонии», охватывающие одиннадцать городов. Я от всей души спою в Копенгагене, Берлине, Франкфурте, Мюнхене, Штутгарте, Цюрихе, Базеле, Женеве, Лионе, Париже и Осло, где меня встретит мой близкий друг Тор Ларсен.
Нет. Это не вся правда. Во время гастролей он будет следовать за мной во все города, какие только сможет.
Даже странно, как сильно мне не терпится увидеть Тора. Прошло почти три года с тех пор, как мы познакомились, и каждый раз, когда я оказываюсь в Европе или где угодно за пределами США и Канады, мы стараемся урвать хотя бы несколько блаженных часов в кофейне, зале ожидания или укромном ресторанчике. Мэрилин удивляется, что мы так и не перешли к постельным утехам. Поцелуи в щеку или мимолетные касания губ, не более того. В основном мы лишь смеемся вместе. Делимся сокровенными истинами.
Почему я совсем ничего от него не скрываю? Я не боюсь делиться с ним жуткими историями о девочке, которой я была, или фантазиями о девочке, которой мечтаю стать.
Может быть, меня притягивают письма, букеты и его откровенность. Я могу поддразнивать его, называя опытным жиголо, но при этом мы серьезно обсуждаем законы Джима Кроу и движение за гражданские права. Я ему доверяю. Для меня это важный шаг.
Перед выступлением в «Тиффани» я получила цветы от Тора в первый раз, но с тех пор ко мне в гримерку постоянно приносят розы «крайслер империал» – в больших и маленьких городах, в самых разных концертных залах и ночных клубах. Он всегда знает, где меня найти, хоть я и не всегда ему рассказываю.
Я спросила, как ему это удается.
Он ответил:
– Когда ты сильно чего-то желаешь, то находишь способ.
Боже, он такой романтичный.
Знаю, знаю. Женщине в моем возрасте и с моим прошлым следовало бы быть умнее и не влюбляться без памяти в первого же сладкоречивого мужчину, тем более голубоглазого блондина. Но никогда не знаешь заранее, где встретишь свою любовь. Кажется, так мне говорила Мэрилин. По крайней мере, это на нее похоже.
Я смеюсь и поспешно зажимаю рот ладонью, чтобы не привлечь внимание соседей. К счастью, их отвлекает внезапная турбулентность и рев самолетных двигателей. Я не хочу, чтобы Норман, Джорджиана или мои товарищи по группе что-то заподозрили. Тор – это мой секрет. О нем знает лишь Мэрилин Монро.
Поначалу отели были препятствием между мной и Тором. Где бы мы ни находились, в какой бы город я ни прилетела, он должен быть невидимкой, чтобы встретиться со мной. Члены группы всегда заселяются в один отель. Как и Норман, и моя кузина Джорджиана.
Но методом проб и ошибок мы с Тором научились избегать чужого внимания. Помощь Мэрилин в этом деле была просто неоценима. Она знает, как скрыть отношения от посторонних глаз, пусть даже само их наличие не является тайной. Все в группе знают, что я с кем-то встречаюсь, но не знают, с кем именно. И я не собираюсь им рассказывать.
Вдобавок у Тора есть девиз: «Все возможно». Он пойдет хоть на край света, лишь бы мы могли быть вместе.
Именно его уверенность наконец преодолела мою стеснительность. Теперь наши отношения больше не под знаком вопроса; наши поцелуи больше не целомудренны.
Сейчас вечер воскресенья, и мы в Париже, в отеле «Англетер». Это не тот отель, который забронировал для нашей группы Норман. Тор настоял, чтобы мы устроили побег. Он все организовал, мне потребовалось лишь ускользнуть от бдительного надзора Джорджианы и Нормана. Я оставила для них сообщение, мол, я подхватила грипп и хочу, чтобы меня не беспокоили до вторника. Сложив вещи, я попросила горничную проводить меня к служебному выходу. Потом запрыгнула в такси и отправилась в другой отель, к своему викингу.
– Сегодня я был на твоем концерте, – говорит Тор, помогая мне снять шубу.
– Как я могла тебя не заметить? Зал был большой, но такой эффектный мужчина, как ты, всегда привлекает внимание. Неужели Норман тебя не увидел? У него зрение как у орла. – Я бросаю шубу на стул и сажусь на диван рядом с Тором. – Ты замаскировался?
– Я надел берет и повседневную одежду вместо костюма. Никакого твида, никакого шелка, ничего броского или дорогого. В Париже не так уж сложно слиться с толпой. – Он обнимает меня за плечи и прижимает к себе. – Давай я налью тебе горячую ванну. Переоденься во что-нибудь удобное. Я уже заказал ужин в номер. К тому моменту, как ты выйдешь, все будет готово.