а.
– В последнее время я не так уж прислушиваюсь к Норману Гранцу. Какое место и время мы выберем, там и встретимся.
Мэрилин на миг замолкает. Похоже, она обратила внимание на мой тон. Если речь заходит о Нормане Гранце, я становлюсь другим человеком. Я сама только что это поняла.
– Отлично, – радостно говорит Мэрилин. – Договорились. Скоро увидимся.
– До встречи.
Я вешаю трубку, захожу в магазин, покупаю сэндвичи, крем-соду и маринованные огурчики, после чего снова выхожу на улицу. Там я замираю, сжав губы, и пытаюсь вспомнить, где припарковала «Роллс-ройс».
Наконец сориентировавшись, я даю себе обещание: отныне в Нью-Йорке я всегда буду ездить с водителем, чтобы мне не приходилось запоминать, где припаркована машина, и вообще думать о том, как я перемещаюсь по городу. Но нужно будет нанять кого-то, чтобы перегнали мой кабриолет в Лос-Анджелес. Не хочу расставаться с «Роллс-ройсом».
Положив пакет на заднее сиденье, я вновь сажусь за руль и отправляюсь в путь. Я делаю глубокий облегченный вдох, и, к удивлению, мне уже не больно. Не так больно, как раньше.
Мне предстоит продумать альбом – для меня и моей подруги Мэрилин. Судя по нашему телефонному разговору, нам обеим сейчас не помешает дружеская поддержка.
Автобусная остановкаМэрилин
1957 год
Дом Эллы в Куинсе уставлен коробками с надписями «Сборники рецептов», «Спальня» и «Обеденная посуда». Она готовится к переезду в Лос-Анджелес. Норман купил там дом и переписал на нее, чтобы избежать проблем, с которыми часто сталкиваются даже самые знаменитые негры, пытаясь приобрести жилье.
– Поверить не могу, что ты отправляешься на другой конец страны, – говорит Мэрилин и делает большой глоток вина – это уже третий бокал из бутылки, которую она принесла с собой.
Элла сидит на стуле, закинув ноги на стол.
– Я тоже, но там у меня больше работы. И дом прелестный, тебе бы понравился. Ты же знаешь, мне надо сменить обстановку.
Мэрилин улыбается – она понимает, в чем нуждается Элла после расставания с Тором. Но все же ей грустно. Она будет скучать по Элле. Ей не по душе, что теперь они будут жить на разных концах страны. Взгляд Мэрилин падает на листок с нацарапанным текстом новой песни о дружбе и любви, который они сочинили полчаса назад. Эта песня войдет в их совместный альбом «Подруги», который скоро будет анонсирован в газетах. Они знают, в какой тональности будут петь, и могут аккомпанировать себе на фортепиано, но им нужно найти того, кто написал бы для них аранжировку. Было бы здорово, если бы Дюк Эллингтон или Коул Портер смогли бы это сделать.
Я сердцем это знаю,
Я верю всей душой,
Ни перед чем не отступаю,
Ведь ты рядом со мной.
И с самых первых строк
Поймет меня мой друг
Всегда-а-а,
Всегда-а-а.
Доехать на такси от ее квартиры на Манхэттене до дома Эллы в Куинсе было проще простого. В последнее время они часто встречались, чтобы пообедать вместе. После переезда Эллы работать над проектом станет сложнее. В каком-то смысле это кажется концом эпохи. Им предстоит вернуться к письмам и телефонным звонкам.
– Я буду по тебе скучать.
Элла смеется и отмахивается:
– Ни к чему столько эмоций. Ты же постоянно бываешь в Лос-Анджелесе. Будем находить время, как раньше, до твоего переезда в Нью-Йорк.
Мэрилин кусает кончик ручки.
– Но я не смогу приезжать к тебе в любой момент.
– Сможешь, когда будешь в городе, – Элла говорит деловито и не показывает чувств. После расставания с Тором она часто так делает. Мэрилин все понимает, но ей кажется, что Элла все же беспокоится из-за переезда, хоть и не подает виду.
– Как твое самочувствие? – спрашивает Мэрилин. Некоторое время назад Элла перенесла экстренную полостную операцию. Таскать коробки ей противопоказано.
– А твое? – интересуется в ответ Элла, косо поглядывая на ее бокал вина.
Мэрилин отставляет бокал. Ей прекрасно известно отношение Эллы к алкоголю, особенно к тому, что его употребляет Мэрилин.
– Уже лучше. Врач говорит, я смогу снова забеременеть. – В прошлом месяце она потеряла еще одного ребенка. Ей сказали, что беременность оказалась внематочной и необходима срочная операция, иначе ребенок ее убьет. Об этом она и так догадывалась из-за боли. Забавно, что они с Эллой легли под нож в одно и то же время. – Может, в третий раз повезет?
Элла издает невнятный звук, но ничего не говорит. Ее взгляд падает на текст песни, записанный на листе.
– Если ты этого хочешь… Ты уверена? – спрашивает Элла.
Более или менее уверена, бо́льшую часть времени.
– Жизнь несправедлива к женщинам, верно? – спрашивает Мэрилин. – В некоторых сферах жизни мы идеальны. Ты в музыке, я – не знаю в чем. Но мы обе лишены того, что делает женщин женщинами. Материнства. Любви. Квинтэссенции женственности.
Элла смотрит ей в глаза и медленно кивает.
– Пятьдесят шестой год выдался для нас паршивым, – говорит Мэрилин, думая о том, как Элле пришлось врать о своих отношениях с Тором всем, кроме нее.
А теперь Элла потеряла своего любимого, а Мэрилин потеряла своих детей. И ни одна из них не хочет вспоминать эту боль.
– Тебе нужно попить воды, – говорит Элла.
Но, как бы близки они ни были, это Мэрилин всегда выкладывает все как на духу, а Элла ведет себя более сдержанно. Мэрилин чувствует, что сейчас тот самый момент, когда Элла отстранится. Она наклоняется вперед и берет Эллу за руку:
– Поговори со мной.
Глаза Эллы наполняются слезами, и Мэрилин видит всю глубину ее боли. Элла через столько прошла. От ее радости во время встречи в Париже не осталось и следа. Элла разбита, и Мэрилин хочется впасть в безудержную ярость и дать отпор всем тем, кто обидел ее подругу.
– Я знала, кто он и кем он был, но я и подумать не могла, что они решат разрушить наши отношения. Боже, мне кажется, это они подстроили его арест. Потому что не хотели, чтобы мы были вместе, – наконец признается Элла, сжимая ее руку в ответ.
Мэрилин знает, кто такие «они». «Они» всегда одни и те же. Те, у кого есть власть. Менеджеры, режиссеры, пиар-менеджеры, ассистенты и агенты. Им не нужны лица и имена. Они держат все под контролем и указывают артистам, кем быть и как себя вести.
– Никто не имеет права распоряжаться, кого тебе любить, а кого – нет, – говорит Мэрилин.
Так должно быть, но Мэрилин и Элла знают, что на деле все иначе.
– Это самое разумное, что ты сказала за весь день, – говорит Элла с улыбкой, закрывая тему.
Мэрилин смеется, но она довольна, что Элла хоть немного ей открылась. Она тянется за бокалом вина, но промахивается из-за количества выпитого и опрокидывает бокал. Оставшееся в нем красное вино выплескивается прямо на ковер Эллы.
Мэрилин тут же вскакивает на ноги, извиняясь:
– О боже, о нет, прости меня. Я такая неуклюжая. – Она бежит на кухню за полотенцами и содой, и Элла следует за ней по пятам.
В детстве, неважно, где она жила, в приюте или у многочисленных опекунов, из-за любой пролитой капли ее наказывали. Но Элла просто помогает ей все убрать. К счастью, они успевают вовремя промокнуть пятно, а сода всасывает остатки вина, как вампир, пьющий кровь.
– Прости меня, – повторяет Мэрилин, сидя на корточках, и начинает плакать. – Мне так плохо. У меня все ужасно. Я не могу родить. Артур меня не любит. Милтон ушел, Артур заставил меня выкупить его долю. Мир кажется мне надежным, устойчивым кораблем, но я нахожусь так глубоко под водой, что даже не увижу спасательную лодку, если она появится. Я все время тяну руки вверх, но не могу ухватиться ни за что, что спасло бы мне жизнь.
Элла молчит, ошарашенная бурным потоком эмоций, а потом тихо говорит:
– Ты должна сражаться, Мэрилин. Ты же никогда не сдавалась.
Мэрилин может припомнить множество случаев, когда она сдавалась. Но все же каждый раз, когда она оказывалась на дне, ей удавалось выкарабкаться. Так тяжело, как сейчас, ей еще никогда не было.
Взгляды Артура. Его слова. Он издевается над ней, обращаясь к посторонним людям, даже когда она стоит рядом. Если у нее выдается отличный день, если случается что-то хорошее, он находит способ все испортить. «Великий разрушитель» – вот как она мысленно его называет.
Но она не может допустить, чтобы этот брак распался. Ей просто нужно постараться. Стать лучше. Должен же быть способ все исправить.
– Я знаю, ты не хочешь этого слышать, – говорит Элла, – но тебе нужно завязывать с таблетками и алкоголем. Они тебе вредят и физически, и душевно.
Мэрилин садится на пол, опирается спиной о диван и вытягивает ноги. Если б не диван, она упала бы на спину. Может, даже провалилась бы сквозь пол. Осталась бы навеки погребена под этим домом в Куинсе.
Идея о том, чтобы отказаться от таблеток, кажется ей нелепой и неестественной. Таблетки помогают ей уснуть. А днем дают необходимый прилив энергии. Разве Мэрилин может справиться без них? Она так давно их принимает, что даже не помнит, как жила раньше.
– Я не такая сильная, как ты, – говорит она Элле. – Я не создана для того, чтобы справляться сама.
– Чушь, – фыркает Элла. – Мы все рождаемся ерзающими, ревущими, гадящими мешками с костями. И знаешь что? Мы думали, что чем громче будем плакать, тем больше получим. Мы родились и потребовали возможности выжить.
Мэрилин слегка смеется сквозь слезы:
– Мне кажется, я и сейчас ерзающий, ревущий и гадящий мешок с костями.
– Это потому, что в тебе слишком много мусора. Избавься от него. Ты нуждаешься в таблетках не так сильно, как думаешь. Врачи выписывают тебе лекарства, чтобы вытянуть побольше денег. С настоящей проблемой они не помогают.
– И в чем настоящая проблема? – спрашивает Мэрилин. Может быть, Элла скажет, что она сошла с ума. Унаследовала безумие от матери.
– В обществе. В