них, тех самых.
Мэрилин слабо улыбается. Хорошо, что Элла не посоветовала ей лечь в психушку. Артур предложил именно это, и с тех пор Мэрилин часто об этом думает. Может, она и правда похожа на мать, просто ей никто об этом не говорит.
– Ты думаешь, всем бывает тяжело? – Мэрилин трет лицо руками, пытаясь избавиться от тяжести в голове.
– Да.
– Даже Джеки Кеннеди? – спрашивает Мэрилин совершенно серьезно. Она познакомилась с ней в этом году, на Парижском балу в «Уолдорф Астории», куда они пришли с Артуром. – Я никогда не встречала такого невозмутимого человека. Немного слишком невозмутимого.
– Этой женщине уж точно бывает тяжело, – отзывается Элла. – Ты же сама говорила, что муж ей изменяет, но она вынуждена стоять рядом с ним и улыбаться.
– Он очень привлекателен.
Элла грозит ей пальцем.
– Не связывалась бы ты с этими Кеннеди. Они тебя до добра не доведут.
– Артуру Джек[16] нравится.
Элла прищуривается.
– Вот тебе и знак! Если Артуру кто-то нравится, значит, надо бежать от этого человека со всех ног.
Мэрилин смеется:
– Тогда мне и от себя придется сбежать.
– Ты уверена? – Элла демонстративно приподнимает бровь.
– А может, надо бежать от него…
Но эта мысль пугает Мэрилин. Артур ей нужен. Он ее понимает. И пусть ей кажется, что он ее не любит, бывают дни, когда благодаря ему она чувствует себя королевой всего мира. Это ее опьяняет. Ни с кем раньше она не чувствовала себя такой особенной. Но за этими чудесными моментами вновь следует кромешное отчаяние.
– От чего тебе точно надо бежать, так это от таблеток. Ты же знаешь, я видела, куда приводит эта дорожка. Ты славная девочка, умная и сообразительная, но ты в себя не веришь. Поэтому и думаешь, что любящий мужчина исправит тебя, как по мановению волшебной палочки. Но тебя не нужно исправлять. – Элла замолкает и опускает плечи. – Ты мне дорога. Но я боюсь, что у тебя не получается родить именно из-за таблеток. – Элла протягивает руку, чтобы помочь Мэрилин встать.
– Возможно.
Возможно, она попробует завязать. Возможно, это будет не так трудно, как она думает.
Но в голове у нее сплошной туман, и она пошатывается, пытаясь подняться на ноги. У нее есть таблетки, стимуляторы, которые с этим помогают. Наконец ей удается привстать и сесть на диван.
Когда Элла идет на кухню, чтобы замочить пропитанные вином тряпки, Мэрилин открывает сумочку и нашаривает пузырек с таблетками. Одной ей хватит, а потом она пойдет домой и попытается во всем разобраться.
Мэрилин открывает крышечку, но та отлетает в сторону, и маленькие синие таблетки высыпаются на ковер. Она встает на колени и торопливо пытается их собрать. В этот момент возвращается Элла и замирает на пороге. Боковым зрением Мэрилин замечает носы ее черных кожаных туфель.
– Ты издеваешься? – шипит Элла. – Мэрилин!
Мэрилин поднимает взгляд и видит разочарование на лице Эллы. Подруга еще никогда не смотрела на нее так. Отчаяние, как острый нож, врезается ей в грудь.
– Прости, – вот и все, что может сказать Мэрилин. Она закидывает в рот одну таблетку и проглатывает всухую, прежде чем закрыть пузырек. Потом встает на ноги, одновременно виноватая и нераскаивающаяся.
На несколько мгновений между ними повисает молчание. В тишине они говорят друг другу больше, чем могли бы выразить словами.
Элла указывает на дверь и говорит суровым тоном:
– Тебе нужно уйти.
Мэрилин поражена. Она открывает рот, потом закрывает, а потом открывает снова. Она не знает, что сказать, и смутно надеется, что не расслышала.
– Ты меня выгоняешь? – голос Мэрилин надламывается, ребра пронзает боль. Норма Джин внутри нее вспоминает жизнь у Грейс, у Болендеров, как они качали головами, показывая ей на выход. Быть брошенной и ненужной – один из ее величайших страхов.
– Нет. Но я не могу на это смотреть. Я не знаю, как тебе помочь, я ведь и сама очень стараюсь взять себя в руки. Поезжай домой и проспись. – Элла на нее не смотрит. – Где бы я ни жила, я не могу допустить, чтобы ты глотала таблетки в моем доме. У меня подрастает сын. Я не хочу, чтобы он видел что-то подобное. Даже если это ты.
Мэрилин кивает, пытаясь осознать, что произошло, и разочарование в самой себе жжет ее изнутри. Элла ненавидит наркотики и ненавидит таблетки, которые Мэрилин принимает, чтобы справляться с повседневной жизнью. И несмотря на это, Мэрилин все равно проглотила таблетку прямо здесь, в гостиной своей подруги, у нее на глазах. Как ей могло прийти это в голову?
Она будто намеренно пытается разозлить Эллу.
В мыслях она видит, как погружается еще глубже в океан. Как бы она ни старалась, каждый раз проигрывает. Проваливается. Тонет.
– Этот мужчина высасывает из тебя жизнь, – теперь Элла говорит тише. На ее лице застыла боль. – А ты этого даже не замечаешь. Ты уже не та Мэрилин, с которой я познакомилась несколько лет назад. Тебе нужно снова ее отыскать.
Не то чтобы Элла неправа. Из-за Артура Мэрилин чувствует себя никчемной. Но она не может его бросить, даже ради того, чтобы освободиться от психологического насилия. Еще один развалившийся брак не вариант.
На нее обрушивается поток противоречивых эмоций. Злость, печаль и вечное всепоглощающее одиночество. Прищурившись, Мэрилин смотрит на Эллу, стоящую в центре урагана.
– Ты не хочешь, чтобы я была счастлива, потому что сама на это не способна, – обвиняет она Эллу, хотя знает, что это не так. Все из-за Нормы Джин. Напуганная, крохотная, раненая Норма кидается на всех, до кого может дотянуться.
Элла расправляет плечи.
– Дай знать, когда приведешь себя в порядок.
Мэрилин хватает сумочку и выходит за дверь, ни разу не споткнувшись благодаря только что выпитой быстродействующей таблетке. Но, хоть ее и переполняет энергия, она знает, что оттолкнула близкую подругу. Ту, которая знает ее прошлое и не осуждает. Ту, с кем она могла честно говорить обо всем, что скрывала от других.
Может, Элла права. Таблетки и выпивка ее уничтожают.
Может, дело вовсе не в Артуре.
Может, великий разрушитель – это она сама, Мэрилин Монро.
Эта леди – бродягаЭлла
1958 год
– Поздравляю. – Джорджиана направляется в гримерку за кулисами шоу Фрэнка Синатры, сияя, как и последние несколько дней.
– Ты разве недостаточно поздравляла меня в Риме две недели назад? – спрашиваю я, заходя в стильную гримерку телеканала ABC.
– Нет. Совсем недостаточно. – Она останавливается в дверях, сложив руки на животе, и оглядывает помещение. – Это было одно из лучших твоих выступлений в этом году. И оно состоялось в твой сорок первый день рождения, и весь Рим праздновал вместе с тобой. Это был особенный день, Элла.
Я улыбаюсь Джорджиане. Приятно слышать ее искренние слова, но сейчас мне нужно сосредоточиться на шоу Фрэнка Синатры.
– Прелестная гримерка, не правда ли? Фрэнк умеет встречать гостей.
Я кружусь перед ростовым зеркалом в своем черном коктейльном платье с кружевами и со множеством стразов, созданном мадам Зельдой.
– Надеюсь, стразы будут искриться на свету, когда я окажусь на съемочной площадке с Синатрой.
Джорджиана переступает порог и заходит в комнату.
– Будь поосторожнее с этим типом.
– Поверь, у меня не будет проблем с мистером Синатрой. – Я никогда не забуду, как он и Джо Ди Маджо поступили с Мэрилин. Но когда я вспоминаю его с Норманом, то могу лишь изумленно покачать головой. Они ссорятся, как малые дети. Я еще никогда не видела таких яростных перебранок – и чаще всего из-за меня. Синатра помирился с Мэрилин, но не с Норманом. – Мы с ним прекрасно понимаем друг друга, когда поем. Большего не требуется.
– Я рада, что ты можешь с ним управиться, но как насчет репетиций? Норман настаивает, чтобы вы репетировали, а Фрэнк упирается.
– Я согласна с Фрэнком. Нам не нужны репетиции. Мы давным-давно поем одни и те же песни. Мы музыканты. Мы справимся. К тому же это всего лишь передача, а не Карнеги-холл.
– Норману это не понравится. – Джорджиана подходит ко мне со спины и поправляет подол моего платья.
Я пожимаю плечами:
– Плевала я, что думает Норман.
Джорджиана замирает, не закончив расправлять складку.
– Ого. Как ты уверена в себе.
– Она имеет на это полное право, – заявляет Норман, внезапно возникая в дверях. – Но, прошу, сделай мне одолжение. Позволь поговорить с Фрэнком. Ты выступаешь лучше всего, если репетируешь хотя бы раз, Элла. Ты же хочешь выступить превосходно, так?
Пропускаю его слова мимо ушей. Я не позволю Норману лестью вынудить меня делать то, чего я не хочу. Уж себя-то я знаю лучше, чем он.
– Я готова, Норман. Я всегда готова петь, как и Фрэнк. Сегодня мы здесь для того, чтобы определиться, кто где будет стоять, не более того. Вдобавок у меня назначена встреча на другом конце города. – Я бросаю взгляд на наручные часы. – Я не собираюсь опаздывать.
– Встреча? – Норман явно обеспокоен. Ему не нравится, когда он чего-то не знает. – С кем это?
– С Мэрилин, – говорю я, поглядывая на кузину. – Джорджиана, можешь оставить нас наедине? Нам с Норманом нужно кое о чем поговорить. Много времени это не займет.
Джорджиана фыркает и идет к выходу.
– Я с удовольствием скроюсь до начала бури. Если Фрэнк спросит, скажу, что ты скоро выйдешь.
– Отличная идея. – Я провожаю Джорджиану до порога. – Спасибо, золотце. – Я закрываю за ней дверь.
Когда я поворачиваюсь к Норману, он играет желваками, как бейсболист, жующий табак[17]. В последнее время он вечно изображает несговорчивость, и поэтому я нашла новый способ с ним общаться. Все очень просто – прямо говорю то, что думаю. Обычно это срабатывает.
– Элла, ты на меня обиделась? – Такого вопроса я не ожидала. – Когда я пытаюсь объяснить, как нужно действовать, ты сопротивляешься. Я не понимаю. Я делаю все ради тебя. – Он поднимает руку и тыкает в меня пальцем, будто отчитывает ребенка. – Я порвал со всеми, кроме тебя. Ты – звезда Verve. Ты моя единственная клиентка. Я не работаю ни с одним другим исполнителем; я не сопровождаю никого, кроме тебя. Ты лучшая, и я хочу создать для тебя идеальные условия.