Норман прислоняется к стене и складывает руки на груди. Он делает это, чтобы сохранить самообладание, успокоиться и разрядить атмосферу, чтобы она его не угнетала.
Но она угнетает меня.
– Ты прав, Норман. Ты всегда помогаешь мне, моей карьере, поддерживаешь в тех сферах жизни, за которые несешь ответственность. Но есть и другие сферы, к которым ты больше не имеешь отношения. Я не говорю, что не хочу выступать. Хочу. Это моя суть. Но если я собираюсь спеть с Фрэнком Синатрой, а он не хочет репетировать, то я не буду репетировать. Если я захочу спеть с Мелом Торме, то спою с Мелом. А если мы с Мэрилин Монро решим воскресить альбом «Подруги», то так и сделаем.
Норман трет лоб, затем брови, так сильно, будто вот-вот сотрет их с лица. Мой ответ ему не по душе, но меня больше не заботит, что он думает о моих решениях.
Наши отношения изменились некоторое время назад, особенно после того, как нам с Тором пришлось расстаться и он попал за решетку. Раньше я говорила с Норманом иначе, а когда хотела в чем-то ему отказать, то просила Джорджиану побеседовать с ним за меня. Но я изменилась. Мне пришлось это сделать.
Никто не позаботится обо мне лучше меня самой.
– Ты же знаешь, я хочу для тебя только лучшего, и я никогда не перестану прилагать усилия, чтобы ты получила все, чего заслуживаешь. – Норман отходит от стены и опускает руки. Смотрит мне в глаза со спокойным выражением на лице. Он тоже чувствует перемену. – Я нанял Пита Кавелло, чтобы он стал новым гастрольным менеджером «Джаза в филармонии» и твоим в том числе. Я всему его обучу, но сам больше не буду так много путешествовать. Хочу оставаться в Лос-Анджелесе, поближе к дому. Пит будет договариваться со всеми площадками, бронировать гостиницы, покупать билеты, платить организаторам и поддерживать связь со мной в Беверли-Хиллз. – Он прячет руки в карманы брюк. – Что скажешь, Элла?
Мне следовало бы изобразить потрясение, будто его отсутствие во время разъездов станет для меня страшным ударом. Но я не могу притворяться. Я ничуть не возражаю против того, чтобы он перестал сопровождать меня и группу.
В голове у меня звучит мелодия, но я не могу припомнить, откуда она. Когда я смотрю на Нормана и слушаю его обещания, эта мелодия превращается в колокольный звон. За долгие годы я не раз забывала, что сержусь на него, но роль, которую он сыграл в трагедии с Тором, я запомню навсегда.
– Хорошо. Спасибо, Норман. Я всегда могу на тебя положиться.
– Надеюсь, ты будешь иметь это в виду.
Я улыбаюсь, пока за ним не закрывается дверь. Потом говорю себе:
– Я не забуду. Обещаю. Я никогда не забуду. Клянусь.
Мой ланч с Мэрилин начинается как-то странно.
Я вхожу в здание, адрес которого она мне сообщила, и рассчитываю увидеть стойку хостес, витрину с выпечкой, учуять запах лазаньи или жареной рыбы. Вместо этого моим глазам открывается помещение, наполненное людьми, которые бегают туда-сюда, сжимая в руках вовсе не подносы с едой.
Я проверяю адрес. Он совпадает с тем, который дала Мэрилин. Возможно, она ошиблась, но даже если это нужное место, как ее тут найти?
Кажется, это фотостудия, совершенно не похожая на любую другую студию, где мне доводилось бывать.
Модели порхают из стороны в сторону с невероятной скоростью. Суматошная атмосфера заставляет меня нервничать. Одни люди переносят с места на места охапки одежды, другие передвигают декорации, третьи снуют из угла в угол с пустыми руками, но зато их глаза полны паники.
Мне вспоминается площадка, где мы снимали «Блюз Пита Келли». Вокруг царит страшная суета. Потом я замечаю штативы, прожекторы и камеры – Kodak 3А и Rolleiflex. Некоторые камеры стоят на столах, некоторые висят на ремнях, перекинутых через чьи-то плечи, а одну из них сжимает привлекательный, элегантный мужчина в черных брюках и белой рубашке с распахнутым воротом и закатанными рукавами. Он босиком, из-за чего я на миг замираю и пялюсь на него.
Затем я возвращаюсь к поискам Мэрилин, хотя уже почти смирилась с мыслью, что сегодня мне не удастся пообедать с подругой.
Я снова думаю, что очутилась в неправильном месте, когда ко мне приближается женщина с черными волосами, густо подведенными глазами и широкими бровями. Белое, как мел, лицо и красные губы делают ее похожей на вампиршу.
Я непроизвольно делаю шаг назад.
– Я п-пришла к м-мисс Монро, – заикаюсь я.
Женщина покачивает бедрами и бросает на меня томный взгляд из-под ресниц.
– Ну а я кто, по-твоему?
– О боже. – У меня отвисает челюсть от изумления. Голос принадлежит Мэрилин, но лицо – нет. – Я тебя не узнала. Что тут происходит? – Я слегка ее обнимаю, но она пошатывается, еле удерживая равновесие. А ведь я совсем некрепко ее обхватила. – Эй. Что с тобой? – Я смеюсь, и она улыбается в ответ, чуть прикрывая глаза, будто не желая прилагать усилие, чтобы держать их открытыми.
– Я Теда Бара, актриса из двадцатых. – Она машет пальцем в воздухе. – Потом я стану Дитрих, потом – Харлоу, потом – Лилиан Рассел. – Жестом она предлагает мне наклониться поближе. – А лучше всего – то, что Мэрилин я буду только раз.
Я смотрю на нее в упор. Она покачивается на месте. За платьем и вызывающим макияжем она не спрячет от меня остекленевший взгляд.
Я хмурюсь.
– Мэрилин, с тобой все хорошо?
– Все отлично. – Она разворачивается и каким-то чудом не падает. – Я сегодня наряжаюсь, – сообщает она высоким, надрывным голосом и машет рукой.
Я догоняю ее.
– Серьезно, Мэрилин, в чем дело? Ты забыла, что мы договаривались пообедать вместе?
– Черт. Уже сегодня? – Она оборачивается и шлепает себя ладонью по лбу. – Ох, как же я могла забыть, дорогуша. Но сегодня я не смогу пойти. Мы проводим фотосессию для журнала Life. Я изображаю секс-символов последних десятилетий. – Кажется, ей едва удается держать глаза открытыми. – Поздравляю с выходом фильма. «Сент-Луис джаз», да? Критикам понравилось.
– Фильм называется «Сент-Луис блюз», Мэрилин. – Я одновременно сердита и обеспокоена. Мы никогда так не общаемся. Словно голливудские манекены. И мы не забываем о назначенных встречах. Мы слишком заняты для таких игр. С этим разговором что-то не так. И что за чепуху несет Мэрилин? Она вообще смотрела фильм? – А критики его разгромили.
Она хмурится и смотрит куда-то за мое плечо, словно блуждая в тумане.
– Правда? Как жаль. Но ты получишь другую роль и когда-нибудь станешь прекрасной актрисой. Успеху всегда предшествуют несколько провалов.
Я не могу сдержаться. Мне надо знать.
– Ты под кайфом?
– Что? – Она потрясенно вскидывает брови. – Нет, – говорит она мрачным тоном. – Мне грустно. Грустно, черт возьми. Ничего нового.
– Мэрилин. – Я дотрагиваюсь до ее руки и пугаюсь: кожа совсем ледяная. – Может, тебе отсюда уйти? Сделай перерыв, сходим…
Она напрягается. Ее взгляд холодеет, но она смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
– У нас тут небольшой переполох. Мы отстаем от графика. Но не по моей вине. В кои-то веки. – Она посмеивается. – Давай встретимся в другой раз? Может, на следующей неделе? Что скажешь?
Она уже не смотрит мне в глаза. Говорит не со мной, а в мою сторону. Мне это не нравится. Она лжет. То ли она под кайфом, то ли с ней случилось что-то ужасное. Но она не собирается мне рассказывать, а я не стану давить.
– Хорошо. На следующей неделе. Или через две. Договоримся. – Я целую ее в щеку. Она сжимает мою руку подрагивающими пальцами.
Потом разворачивается и исчезает за углом. В следующее мгновение я выхожу за дверь, все еще пытаясь сообразить, что это вообще было. Но я не могу помочь Мэрилин. Не сегодня.
У меня хватает других забот. Роль в фильме с Бёрлом Айвзом, запись «Порги и Бесс» с Луи Армстронгом. И это еще не все.
Я пытаюсь отделаться от роящихся в голове воспоминаний о Торе, Нормане, сегодняшней Мэрилин, снова о Торе. Казалось бы, год спустя уже можно было прийти в себя, но нет. Боль все усугубляется, и я вновь погружаюсь в горе. Черт побери. Сегодня мне действительно требовалась дружеская поддержка.
Как выйти замуж за миллионераМэрилин
1958 год
Мэрилин стоит на вершине Бруклинского моста.
Таксист высадил ее возле ступеней на Парк-Роу не так давно. С того момента она ни разу не посмотрела на часы.
Кому нужно время на вершине моста, на вершине мира?
Время здесь бесконечно. Времени не существует.
Мосты завораживают ее – изогнутые платформы, держащиеся в воздухе на болтах и опорах. Конструкция моста – это настоящее волшебство, позволяющее людям перемещаться по воздуху, пересекать реки, не намочив ног.
Мэрилин шагает по променаду к самому центру, к своему любимому месту, где над головой возвышаются огромные арки из известняка и гранита. Она смотрит на Ист-Ривер; справа лежит Манхэттен, слева – Бруклин. Вдалеке по речной глади плывет Губернаторский остров. Едва-едва виднеется статуя Свободы на острове.
Мэрилин на мгновение поднимает кулак и отдает честь статуе, символизирующей свободу от оков. Какая горькая ирония – ведь Мэрилин вовсе не свободна. Ни от себя самой, ни от мужа, ни от кого бы то ни было еще.
Ее сковывают собственные демоны.
Сковывают ее ошибки. Сковывают чужие правила. Жизнь несправедлива. Можно сказать, Мэрилин делает два шага вперед и восемь назад. Стоит ей подумать, что она вот-вот получит то, чего хочет, ради чего работала, как оно исчезает из виду.
Как альбом «Подруги», который она хотела записать с Эллой.
Артур говорил, что на проекте поставил крест агент Эллы. Но Мэрилин позвонила Элле и узнала, что Кермит, брат Артура, написал агенту Эллы и заявил, что Мэрилин не сможет работать над альбомом из-за личных трудностей. Когда она спросила об этом Артура, тот сказал, что они заботятся о ней и о «Мэрилин Монро Продакшен». Что ей следует к ним прислушаться, если она рассчитывает на их помощь в управлении компанией. Она находится в неуравновешенном состоянии, временно не снимается в фильмах, и работа над музыкальным альбомом ей сейчас совершенно ни к чему. Вот что сказал Артур.